Мальчика там не было. Мамина кровать тоже была пуста, но Эллина только что видела Сандру в коридоре. Она нахмурилась. Ей сразу пришла в голову мысль, что ребёнок сбежал.

– Ерунда! – она тряхнула головой. – В таком возрасте не сбегают, а прячутся. Хочешь поиграть? Раз, два, три, четыре, пять! Я иду тебя искать!

Эллина заглянула в шкаф, прошла в туалетную комнату, а затем в углу, за занавеской, обнаружила сжавшегося мальчугана.

– Джон, я тебя нашла! Вылезай! – произнесла она хоть и радостным, но спокойным тоном, видя его состояние.

Мальчик насупился и уставился на неё большими испуганными глазами. Он сидел, прильнув спиной к стене и вытянув протестующие руки вперёд.

– Я не буду ничего пить! Вы хотите меня усыпить, а потом разрезать!

– Нет, что ты! – машинально соврала медсестра, – Это тебе твоя мама сказала? Доктор хочет лишь посмотреть, как он с тобой связан.

– Нет, нет! – Джон закричал ей в лицо.

Эллина вздрогнула, она почувствовала, что ребёнок на грани истерики, и отступила.

– Я позову доктора, он лучше объяснит тебе.

Она вышла и пошла за Андреасом Смитом. Это был любимый детский доктор. Большой, широкоплечий, с белой бородой и в очках, он был похож на Деда Мороза, и всем своим добродушным сказочным видом вызывал у детей расположение. Андреас, сев рядом с мальчиком прямо на пол, спросил, как его зовут. Мальчик нехотя ответил. Врач посмотрел на паразита. У того тоже был несчастный вид, уголки губ опустились вниз, словно он хочет заплакать. Это тронуло старого доктора, и он спросил:

– А как зовут твоего друга?

Мальчик недоуменно поднял глаза.

– Ты ещё не дал ему имя?

– А можно? – встрепенулся мальчуган.

– Почему бы и нет? – пожал плечами Смит. – Он ведь часть тебя. Смотри, как переживает.

Джон всхлипнул и тихо сказал:

– Они хотят нас разделить.

– Но у них ничего не получится, – доверительно сказал Андреас, наклоняясь к нему, – уверяю тебя. Невозможно разделить твои сосуды и его. Они думают, что можно развязать, словно переплетенные и спутанные нити двух разноцветных клубков. Обе эти веревочки живут в твоём сердце, и нельзя просто так вытащить оттуда одну ниточку. Однако, для исследования, для науки, это важно. Э-э-э… Как бы тебе объяснить? – он ненадолго задумался, но не нашёл, что сказать. – Знаешь, мы сделаем вот что. Я лично буду присутствовать на операции. И при малейшей опасности потребую прервать её. – Он положил руку на сердце и произнёс:

– Клянусь!

Мальчик долго смотрел в морщинистое, доброе лицо доктора. Потом встал и пошёл к кровати.

– Это? – показал пальчиком на стакан.

Андреас кивнул.

Джон взял стаканчик и задумался.

– Я буду звать его Малыш, – мальчуган широко улыбнулся, а потом выпил жидкость до конца.

Глаза его радостно распахнулись.

– Клубника!

Мальчику вскрыли грудную клетку, посмотрели на его прекрасное сердце, переплетенное коричневыми паутинками, предложили самому фанатичному из хирургов попробовать вытащить ниточки. Тот, обливаясь потом, долго рассматривал толстую аорту, обвитую шоколадными капиллярами. Поднеся скальпель, чтобы сделать первые надрез, руки его предательски задрожали. Глубоко подышав, он пошёл на второй заход, но пальцы снова его не послушались. После третьего раза он отшвырнул инструмент на пол и вышел из операционной.

При выписке Джона из больницы весь персонал детского отделения, где лежал мальчуган, вышел с ним попрощаться. Светловолосый худенький малыш гладил своего паразита, а тот, словно котёнок терся о его плечо и смотрел на хозяина влюблёнными глазами. Эта картина настолько умилила врачей и медсестёр, что они, пожимая руку малышу, не раздумывая, гладили шею паразита, а тот одаривал их очаровательной, благодарной улыбкой, словно понимая, жизнь его сохранена благодаря им. Лишь мама Джона, получившая на все вопросы один ответ «будем наблюдать», плохо скрывала своё раздражение. Она стояла рядом с сыном, нервно перекладывала сумку из одной руки в другую, переминалась с ноги на ногу и глубоко вздыхала. Её правый глаз стал нервно подёргиваться.

Название, данное Сандрой Смит паразиту, человечеству пришлось по душе, так и закрепилось за ним. Когда головка только высовывалась из отверстия, расположенного внизу панциря, существо действительно походило на улитку, но потом, удлиняя свою шею, оно выглядело, как большой жирный червяк с рожком, увенчанным шариком.

Называть «часть себя» червячком или моллюском людям было неприятно, другое дело – улиткой! Такое милое очаровательное существо! Раковина Cochlea у взрослого человека достигала тринадцати сантиметров в длину и семь-восемь сантиметров в ширину. Дугообразное отверстие, откуда вылезал паразит, имело ширину пять сантиметров. Шея взрослой особи могла вытягиваться в длину до двадцати двух сантиметров. Голова паразита была диаметром около четырех с половиной, пять сантиметров составляло щупальце, а шарик на нём имел в диаметре тридцать миллиметров и служил паразиту органом осязания. При встрече особи, испытывающие взаимные симпатии, тянули друг к другу свои тентакли7, переплетались ими и тёрлись шариками. Ласково поглаживая кожу человека своим мячиком, улитки таким образом выражали свою признательность и любовь к нему. При втягивании в раковину паразит собирался гармошкой около входа, а потом постепенно складкой за складкой втаскивался обратно в ракушку. Цвет кожи улитки совпадал с человеческим и, что самое удивительное и приятное для хозяина, цветом и разрезом глаз – тоже. Психологи отметили эту схожесть как главную при принятии хозяином своего паразита, наблюдая, как вылупляются улитки и как на них реагируют дети-хозяева. Появляется длинная шея с маленькой головкой и твоими «глазами» трогательно моргает, жалостливо попискивая. Восемь из десяти сразу начинали гладить паразита, успокаивая, как котёнка, впервые оставшегося без мамы. Один впадал в истерический плач от испуга, другой бежал к матери с расспросами: «Что это?». Звуки, которые произносил паразит, были не особо приятные, похожие на крики голодной морской свинки. Улитка, меняя тембр голоса с высокого на низкий, растягивая, или наоборот, коротко выплёвывая, произносила своё неповторимое французское «уи».

– Уи? – спрашивала улитка своего хозяина.

– Уи, – соглашалась с ним.

– Уи-уи-уи! – качала она головой в знак отрицания.

– У-и-и-и-и-и! – возмущалась и негодовала.

– У-у-у-у-у-и!», – удивлялась.

И, наконец, радость выражала уханьем совы:

–У-ху-и-у-и!

Выражение любви к хозяину было самым милым и звучало, как урчание:

– Р-р-р-р-у-и! Р-р-р-р-р-р-у-и!

Людей без мутации коммуникация детей со своей Cochlea повергала в шок. Они же воспринимали её, как часть себя. «Моя часть!», – говорили они. Многие называли улитку Малышом или давали другие милые имена или уменьшительно-ласкательные прозвища. И недоумевали, почему все хотят разделить человека и паразита. Последнее слово их вообще оскорбляло. Паразит?! Паразит ест тебя изнутри, а этот малыш помогает тебе.

– Вы же не будете отрезать себе ногу, только потому, что ей иногда хочется пожить своей жизнью, например, выполнить пару па на празднике, – задавали они такие недетские вопросы докторам, ставя их в тупик.

Неоценимую помощь улитки оценили намного позже. На раннем этапе жизни она криком предупреждала детей об опасности. Был в голосе паразита один, очень неприятный человеческому уху, звук, выражающий, по всей видимости, вероятность угрозы жизни. Этот звук просто-напросто парализовал хозяина и тот на время действия «уи» на высоких тонах, не мог пошевелиться. Упавшего или попавшего под раскачивающиеся качели ребёнка улитка оглушала визгом, дожидаясь, пока кто-нибудь из взрослых не остановит качели. Если мяч выкатывался на проезжую часть, Cochlea применяла «полицейскую сирену» и прекращала верещать только после того, как мяч был снова у детей. Доставали его с проезжей части опять же старшие. Если в детском саду хозяина обижали, то существо сразу же звало на помощь воспитательницу. Первое поколение было в восторге от такого помощника, как и мамы. Те были ему несказанно рады, избавившись от необходимости каждую минуту следить за ребёнком. Раз никто не улюкает, значит, всё в порядке. Между собой мамаши развивали тему экономии средств на няню и отмены частой необходимости посещения детского доктора. Но многие задавались вопросом: «Они могут на несколько секунд подчинить себе хозяина. А что ещё они могут?».