А я говорю, что, выдирая друг другу ноги, вы далеко не уйдете. Даже народ, скачущий на одной ноге (а я знаю такой), никуда не доскакался и теперь судорожно навязывает себя мировой общественности. Что же о вас говорить? Нечего о вас говорить, а писать и подавно.

Я понимаю, что придумать ничего оригинальнее вы не сможете и не захотите, иначе ваш мир рухнет. Исчезнет ваш мир, и некому будет ездить к родному погосту подправлять оградки и наслаждаться скользкими кубиками винегрета. Да, не скоро еще ваши традиции пожрут вас самих вместе с винегретом, оградками и прочими мелкими удовольствиями, которым так и не найдено названия ни в современном языке, ни в современной философской мысли.

Бросьте вы свои традиции, пусть их другие традиции хоронят! Оставьте вы свою закуску в стеклянной баночке у могилы Неизвестного солдата! Перестаньте выкалывать вилками глаза соседям, а используйте их по назначению! И забудьте, умоляю вас, забудьте о Папе Римском и о целибате католических священников! Ведь у вас Папы нет, вы все без Папы выросли, так что вам до целибата? Я знаю, что без Папы вам плохо, что даже вы, отрывая друг другу всевозможные части тела, хотите иметь духовного предводителя — «иерархический символ духовного принципа, парящий превыше всех других мирских принципов». Но где там!

Вы снова впадаете в бессильную ярость и, грязно обсуждая целибат, продолжаете меня пытать.

— Но! — раздаются голоса… уже раздались голоса… повсюду слышны голоса… поднимаются голоса…

Против кого поднимаются эти гневные голоса?.. Известно, против кого. Очень хорошо известно, что голоса поднимаются против меня — предателя, дегенерата и убийцы, если так можно выразиться. Хотя, если я кого убил за свою нелегкую жизнь, так только пару тараканов и мух. Несколько вредных насекомых…

А почему, собственно, я должен оправдываться? Разве я расстегивал перед вами ширинку, разве делал нескромные предложения? Чего вы хотите от меня, чего добиваетесь? Вы что, апостолы, чтобы судить? Вам что ли Бог оставил Свой мир?! Свой мир Христос оставил Своим людям, а вы к их числу не относитесь. Я-то, слава Богу, с числами вообще не связан, и мысли мои, свободные от чисел, не стали бы обращаться к вам… Но жизнь, как говорится заставила.

А теперь, раз жизнь заставила, я вам все скажу.

Долги покрывают мой путь, как павшие воины поле битвы. И некому их сосчитать, мои долги.

Слушайте, счастливые жители континентов, благополучные граждане полуденных стран о пути русского литератора, на котором было столько препятствий, сколько слов вы можете обнаружить в ваших изумительно составленных словарях. Слушайте мою непереводимую речь, мой вопль одиночки из одиночной камеры, мою песнь песней, мое вопросительно-восклицательное повествование, мою русскую готику, мои замыслы и умыслы. Да и, наконец, мою попытку сохранить под пытками веру, надежду и любовь.

Безусловно, я должен был отрезать уши своим врагам, поскольку эти уши не внимали тому, что слышали. Я должен был отрезать уши, впитывающие только лесть, бесплодные уши, уши моих врагов. А еще я должен был выколоть им глаза, вырвать языки… О, особенно языки, эти смертельные жала столпов общества. Я должен был это сделать! За что?.. Хотя бы за фантастические измышления обо мне!

Но нет, ни одному процветающему чудовищу я не отрезал голову, чтобы скормить ее крокодилам, ни одного благоухающего монстра не лишил спокойствия. Я, конечно, иногда жалею об этом, но ничего не могу поделать со своей верой.

Бог, верится мне, решит все за меня. Христос, верится мне, отделит зерна от плевел. А посему, верю и надеюсь, нет у меня никаких долгов перед врагами, а есть долг перед Богом. Один только долг перед Господом, Который запретил нам ненавидеть и мстить. Который не велел нам уподобляться бесам.

Все вокруг говорят, что человек я неправильный и что от всех неправильностей морда у меня кувырком. А какой ей быть прикажете, если собственные персонажи тебя пытают, ведут допрос и смотрят пронзительными дырками? От этих страшных дырок все решения всех верховных судов, все татаро-монгольское иго выступило внезапно на моей физиономии, отчего она и пошла вприсядку. А у вас бы не пошла, если бы каждый объявлял, что он по состоянию здоровья не может делать добро?

Уверяю вас, что пошла бы, очень даже пошла, если бы вы задумались о природе Добра и Зла.

— Начнем, — сказал умирающий, — начнем умирать…