Новоиспеченная императрица повелела окоротить надоедливых соседей одному из своих полководцев, шотландцу Петру Петровичу Ласси, успевшему послужить за хорошее жалованье многим европейским монархам, но дольше всего царю Петру I и не однажды отличившемуся в ратных и политических делах и награжденному за усердие титулом графа и чином генерал-фельдмаршала.

Шведами командовал граф Левенгаупт, родственник того самого Левенгаупта, графа Адама-Людвига, который участвовал во многих сражениях и совершенно неожиданно для самого себя был разбит в России под деревней Лесной, но успел бежать от петровских драгунов и счастливо соединился со своим королем Карлом XII. И уже вместе с ним он потерпел поражение в знаменитой битве под Полтавой, по этому случаю даже сложили пословицу: «Погиб, как швед под Полтавой».

Левенгаупт не погиб, а бежал вместе с королем, но король успел скрыться в Турции, а Левенгаупт замешкался, пытаясь переправиться через Днепр у Переволочни, и ему пришлось с остатками армии сдаться в плен, где спустя многие годы, несмотря на неоднократные попытки скуповатой шведской королевы выкупить своего храброго воина, он умер в тоске по суровым и неприютным скалам родной Швеции.

И вот сородич графа, такой же Левенгаупт, как и он, вел шведскую армию по безлюдным просторам Финляндии на Петербург, чтобы восстановить честь и славу шведского оружия и призвать к ответу императрицу Елизавету, наобещавшую доверчивым шведам с три короба, а когда дошло до дела, цыкнувшую на них, как на оставленную без обещанной кости дворовую собачонку.

Ласси в нескольких мелких стычках разбил шведов, а потом окружил их армию, заставил сложить оружие и сесть за стол переговоров. И шведам, мечтавшим вернуть отнятые у них царем Петром I земли, в результате пришлось уступить его дочери еще и часть Финляндии, до реки Кюммене.

Река эта вытекает из озера Руотсалайнен, или, как его называют финны, Руотсин-ирви и несет свои воды на юг, пробиваясь через скалы Сальпауссельке и образуя у Аньяла водопад, пятью рукавами впадает в Финский залив (в рукавах этих много лососей и сигов, а озера, через которые течет Кюммене, изобилуют лещами и ряпушкой – ряпушка не что иное, как тот же сиг, но небольшого размера, финны называют ее «луикку». Эта красивая серебристого цвета рыбка, похожая на селедку, необычайно вкусна в копченом виде).

После подписания мирного договора генерал-фельдмаршал Ласси отпустил генерал-фельдмаршала Левенгаупта с разоруженной армией в Стокгольм, где его судили, признали виновным в потере Финляндии и по решению суда немилосердно отрубили ему голову; и он на эшафоте позавидовал своему сородичу Левенгаупту, мирно окончившему свои дни в русском плену, хотя за поражения при Лесной и под Полтавой, после которых Швеция лишилась своих Балтийских приморских провинций, его тоже могли бы казнить, если бы судьба вняла его мольбе и он вернулся бы на родину.

А так как город Фридрихсгам находился чуть западнее реки Кюммене, то он отошел к России.

И вот теперь у этого небольшого городка, расположенного на берегу Финского залива, у бухты Веккалакс, высадился шведский король Густав III, чтобы отвоевать и Фридрихсгам, и все, что когда-то шведам пришлось отдать сначала царю Петру I, а потом его несговорчивой дочери Елизавете Петровне.

Кстати, императрица Елизавета Петровна отняла у шведов не только часть Финляндии, но и внучатого племянника короля Карла XII, Карла Петра Ульриха Гольштинского, наследника шведского престола, потому что он приходился внуком царю Петру I и племянником самой Елизавете Петровне как сын ее любимой сестры, рано умершей цесаревны Анны.

Вопреки отречению Анны Петровны от русского престола – за себя и за Карла Петра Ульриха – императрица сделала его своим наследником, так как других Гольштинцев мужского пола у нее не имелось, а это грозило возвратом на русский престол проклятых Брауншвейгов.

Чтобы шведы не пытались переманить к себе Карла Петра Ульриха, императрица Елизавета заставила их избрать королем дядю Карла Петра Ульриха – герцога Гольштейн-Эйтинского Адольфа-Фридриха. Он женился на сестре прусского короля Фридриха Великого; и вот сын этого самого Адольфа-Фридриха – Густав III, вместо того чтобы вечно благодарить Россию за доставленный его родителю, а следовательно, и ему самому шведский трон, начал осаду все того же Фридрихсгама, в котором совсем недавно лживо заверял русскую императрицу в братской любви и мирных намерениях.

Да, она сочла его тогда полным, ни к чему не способным ничтожеством, маскарадным персонажем… Она недооценила его… И корабли шведов уже вошли в Веккалакскую бухту и моряки начали перетаскивать на берег тяжелую артиллерию…

Хорошо бы, по слову Марьи Саввишны, этот негодяй Густав III споткнулся и сломал ногу, как он, упав с коня, сломал руку, тогда, перед их свиданием во Фридрихсгаме… А лучше бы не ногу и не руку, а шею…

Императрица вспомнила подполковников, которым свернул шеи Соколович накануне переворота, подготовленного Паниным с согласия ее сына, и вздрогнула. Она вернулась из всецело овладевших ею размышлений и увидела перед собою статс-секретаря, услужливого толстяка Храповицкого, все еще читающего свой утренний доклад.

– Турки через Бухарию подослали к киргизцам послов, подбивают к набегам на наши пределы… – словно издалека донесся голос статс-секретаря.

– Каковы подлецы… – задумчиво проговорила Екатерина II, – не имея мужества сразиться в открытом бою, норовят поднять противу нас в тылу киргизцев ли, шведов ли… Или отсиживаются за крепостными стенами Очакова… Вот что, Александр Васильевич, на сегодня хватит. Позови Марью Саввишну и ступай домой…

Храповицкий осторожно вышел, а через некоторое время в дверь заглянула Марья Саввишна и пропустила в кабинет Соколовича.

Императрица пригласила гостя сесть к ее столику и, не зная, какой взять тон, начала разговор:

– Король шведский… Не образумясь после того, как побили его на море… Обложил Фридрихсгам и Нейшлот… Нейшлот ему не взять… А вот Фридрихсгам…

Нейшлот, или, вернее, крепость при нем – Олофсборг – на острове в проливе Кюренсальми, соединяющим озера Хуакивеси и Пихлаявеси, хорошо укреплена. Но главное не это… Когда командующий войсками шведов барон Гастфер потребовал открыть ему ворота, комендант Нейшлота, однорукий ветеран майор Кузьмин ответил, что выполнить просьбы не может, так как у него одна рука и та занята шпагой.

Ответ сей достоин героев Плутарха. А вот комендант Фридрихсгама, капитан Левашов прислал курьера с просьбой разрешить сдать крепость шведам, они, мол, скоро начнут обстрел, а поскольку во Фридрихсгаме много деревянных строений, это приведет к пожарам. С таким комендантом крепости не удержать… Благоразумная рассудительность его есть не что иное, как трусость, а трусы побед над врагом не одерживают…

Екатерина II уже хотела сказать все это Соколовичу, но спохватилась. Этому страшному человеку неуместно морочить голову баснями о героях, готовых ценою жизни исполнить свой воинский долг, дабы удостоиться похвалы монархини и попасть в анналы истории. Соколовича нужно просить об услуге. Как в ту ночь накануне переворота, когда, свернув шеи нескольким негодяям, он дал ей возможность сохранить трон…

Тогда он потребовал за свою помощь миллион золотом – много, очень много, но она заплатила, рассчиталась и не осталась обязана… Теперь же – Екатерина II прекрасно понимала это – денег Соколович не возьмет: ни миллион, ни два, ни десять миллионов… И она останется в неоплатном долгу, то есть потеряет свою независимость, не всю, но какую-то ее часть.

Неужели этот поручик в отставке хочет распоряжаться монархами, двигая ими как фигурками на шахматной доске? А весь его бред о неких высших масонах, правящих миром, – правда?

Он обещал ей разыскать отречение Анны. Но так и не нашел. Или оно уже у него, и, угрожая этой бумагой, он теперь захочет управлять ею как послушной марионеткой? Она поручила Шешковскому задушить этого человека, как только он принесет отречение Анны…Какая глупость с ее стороны… Соколович уничтожит ее Шешковского как жалкого цыпленка…