Он впадал в ярость, когда дело доходило до всего, чем он не мог завладеть. Всегда находились те, у кого было нечто чуждое Николасу, но всё ещё нужное, просто чтобы было.
В день своей свадьбы, он гордился своим выбором — миловидной черноглазой Катрин, дочкой итальянского зельевара. Даже, набравшись смелости и наглости, подошёл к Родольфусу Лестрейнджу, и высказал всё по поводу его горе-жены, которая каждую неделю испепеляла одну из комнат их поместья.
— Посмотри на мою Катрин, прелестное создание самых чистых кровей. Помнится, ты говорил, ещё на пятом курсе, что я буду завидовать твоему браку, но ты был не прав. Теперь завидовать будешь ты! — Так и говорил Мальсибер.
Как показали годы дружбы Николаса и Родольфуса, последний был прав. Друг завидовал его выбору, ведь жена ему досталась, необычайно красивая, начитанная, из благородной знатной семьи. Конечно, характер временами она показывала, но Родольфус был готов простить ей любое «представление», особенно когда она подарила ему сына — единственное о чём всегда молчал Николас Мальсибер; его хватало только на кривую усмешку, смотря на то, как окружающие его мужчины рано или поздно становились отцами.
Той майской ночью тысяча девятьсот девяносто седьмого в Николаса попало режущее проклятие Фреда Уизли, тем временем, когда Джордж Уизли атаковал Макнейра. Безупречная чёрная мантия пропиталась кровью, которая сочилась из разных размеров ран; палочка была утеряна в бою. Мальсибер оглядывал всё, что попадало в поле его зрения, в том числе тело Макнейра. Мантия была идеальна, будто он всего мгновение назад очистил её. На лице ни царапин, ни ссадин, а в руке крепко сжата серебряная маска пожирателя.
— Даже смерть ему лучше моей! — Слова ядом сочились с его языка. Ядом под кратким названием — зависть.
========== Уолден Макнейр. Гордыня. ==========
Комментарий к Уолден Макнейр. Гордыня.
Музыкальное сопровождения для части Marlin Manson - Vodevil
Горды́ня — непомерная гордость, заносчивость, высокомерие, эгоизм, зазнайство. Может скрываться под личинами филантропии и протекционизма, преследующих на деле цель политического самопревозносения и саморекламы.
— За веру в моё возвращение! За непреклонность убеждений! За беспрекословное повиновение! За Уолдена Макнейра, господа! — Волдеморт обвил ледяными пальцами ножку бокала и салютовал присутствующим на ужине в честь его возрождения.
Послышались аплодисменты и звон бокалов. Макнейр, гордо задрав подбородок, оглядывал соратников и самого Тёмного Лорда, который чествовал его; единственного пожирателя из всех собравшихся; кому-то и вовсе досталось непростительное в грудь. Беллатриса жадно рассматривала своего господина, ковыряя вилкой в своём мясном блюде, не обращая никакого внимания на Уолдена, будто ей было всё равно, будто речь посвящалась ей. Указательным пальцем левой руки она накручивала иссиня-чёрный локон.
— Лестрейндж, осторожнее! — Он незаметно опустил руку под стол и коснулся костяшками пальцев острой коленки Беллатрисы, от чего та вздрогнула.
— Какого дьявола, Макнейр? — Прошипела она, точно копируя интонацию Волдеморта.
— Ты сейчас сожрёшь его своим плотоядным взглядом! — Его губы растянулись в улыбке. — Не надейся, такого внимания, как мне, он тебе не окажет. — Голубые глаза пугающе сверкнули.
Самые знатные любовницы, некоторые — жёны его соратников, в том числе Нарцисса Малфой, побывали в его постели. Извивались в оргазме на его кроваво-красных шёлковых простынях, выстанывая его имя снова и снова. Кабинет был полон разнообразных тёмных артефактов, до того редких, что получая их, Макнейр и сам удивлялся приятным находкам. Удачные сделки с самыми непростыми клиентами. Деньги. Уважение. Страх. Всем этим он непомерно гордился, хвастался и упивался.
Каждое появление на публике было отрепетировано. Рассмешить дам, нарочно закатав рукав, демонстрируя дорогие часы; провести бледной ладонью по макушке, пропуская тонкие пальцы в тёмно-русые пряди. Поддержать беседу о политике с мужчинами, невзначай расстегнув пару верхних бриллиантовых пуговиц белоснежной рубашки, чтобы те смогли увидеть очередной редкий медальон; возмутиться слишком большим размером хранилища, в которое скоро не влезет всё его золото. А в завершение празднества стянуть с широких плеч пиджак, взобраться на стол в самом центре зала, сбросить с него лишнее носком чёрной лакированной туфли и сделать сальто на потеху гостям. И всё чтобы побаловать свою душеньку, насытить вечно голодное до гордости тело.
— Уолден, ты лучший!
— Я хочу вас, господин Макнейр!
— Поздравляю с повышением, мистер Макнейр!
— Лучший!
— Единственный и неповторимый!
— Кто если не ты?
— Прошу не останавливайся, о великий Мерлин! Молю тебя, Уолден, молю!
— Это место для Макнейра!
Голоса мужские и женские слились в унисон, пока сам Уолден Макнейр поднимался всё выше, к своему персональному пушистому облаку в Раю. И всё, что его сейчас, как впрочем, и всегда, волнует — чувство. Приятно опьяняющее, возвышающее, бодрящее тело и дух. Гордыня.
========== Люциус Малфой. Алчность. ==========
Комментарий к Люциус Малфой. Алчность.
Музыкальное сопровождения для части Deftones - Diamond Eyes
Алчность, корыстолюбие, стяжательство, любостяжание, скопидомство, сребролюбие, мздоимство — деятельное стремление и неумеренное желание, склонность к получению материальных благ и выгоды.
Люциус Малфой стоял в центре комнаты, его глаза были сильно зажмурены, а выражение лица выдавало его внутреннее ликование. Тряхнув длинными платиновыми локонами, он открыл выразительные глаза. Уверенный в собственном великолепии, он смотрел на резной, отделанный, самым что ни на есть, настоящим золотом камин. Языки пламени изящно обвивали друг друга и пожирали пару свежих поленьев, приятно нагревая небольшое помещение. Люциус рассматривал высокие книжные стеллажи, на полках которых хранились старинные фолианты в кожаных переплётах, некоторые скреплялись цепочкой и замком или заклятием, цены, которых было сложно подсчитать; продай он хоть один из них и в банковской ячейке солидно прибавилось бы галлеонов.
— Сынок, попрощайся с матерью. — Отец ласково опустил дрожащую ладонь на плечо маленького Люциуса. — Присядь поближе.
— Дорогой, запомни, я люблю тебя. — Мертвенно-бледная женщина лежала на белоснежных простынях. Её лицо поблёскивало в свете свечей россыпью маленьких капель пота. — Твой папа позаботится о тебе. Слушайся его, будь верен семье!
Голос был слишком тихим, Люциус наклонился чуть ближе, но не чтобы разобрать предсмертные слова матери, а чтобы хорошенько рассмотреть золотой кулон на её тонкой шее. Красивый, с большим бриллиантом, почти таким же, как на обручальном кольце отца.
— Прощай, дорогая. — Малфой-старший сел на сундук в углу комнаты, голос его задрожал, а по щеке скатилась скупая мужская слеза. — Мы никогда не забудем тебя!
Взгляд уцепился за большой железный сундук, хранящий в себе самые тёмные артефакты; купленные у неизвестных торговцев, украденные, обмененные; от них разило терпкой, неприятно въедающейся в ноздри магией.
На массивном дубовом столе были аккуратно разложены старинные свитки с важнейшей информацией, написанной на разных языках для её величества, а то, и самой королевой.
