— Значит ли это, что для вас тоже была бы предпочтительнее его смерть, нежели жизнь, но в мировоззрении, которое вы не приемлите?

Лицо Гермионы вспыхнуло.

— Идеи Пожирателей Смерти — это не мировоззрение. Это трусливая, ограниченная, антигуманная позиция, которая не должна вызывать у нормального человека ничего кроме отвращения!

— Дамы, к счастью предмет вашего обсуждения просрочен уже как десять лет, — обратился к ним Люциус, в голосе его можно было различить насмешку. — Волдеморта больше нет, и его идеям в нашем обществе также больше не осталось места, а потому, нам не стоит тратить своё время на споры, которые ни к чему не приведут.

— Чьи-либо идеи продолжают жить до тех пор, Люциус, пока находятся люди, способные рассуждать о том, имеют ли они вообще место быть, — жестко сказала Гермиона. — И я считаю своим долгом объяснять таким людям, почему идеи Волдеморта и Пожирателей Смерти, ущемляющие права большой группы людей и ограничивающие их свободу воли, всё же не имеют права на существование.

— Не является ли эта позиция сама по себе ограничением свободы воли, миссис Малфой? — усмехнулась Мирелла.

— Полагаю, миссис Малфой имеет в виду, что допущение возможности существования доктрин ограничивающих чьи-либо права автоматически лишено понятия свободы воли, а значит, само их существование уже ограничивает эту свободу, не только тех людей, на кого распространяется, но и человека проповедующего эти идеи, — обратился к ней мистер Алонзо.

Гермиона посмотрела на него с благодарностью.

— А как же свобода мысли? — приподняла бровь Мирелла.

— Человек вправе думать и делать всё, что он считает нужным до тех пор, пока его собственные свободы не ограничивают и не ущемляют чужих прав и свобод, — ответил тот.

— Не кажется ли вам, что где-то здесь пролегает очень тонкая грань, способная посадить человека в рамки, из которых он просто не будет в конце концов способен выбраться?

— Если вы считаете, что отсутствие у человека возможности посягательства на чужие права, является серьёзным ограничением для его личности, то нам с вами едва ли удастся достигнуть понимания в этом вопросе, — голос его дрогнул, и он с опаской взглянул на Люциуса.

— Ах, мистер Алонзо, — губы Миреллы искривились в насмешливой улыбке. — Я только лишь хотела узнать у миссис Малфой, что для неё страшнее: потеря рассудка или осознанное изменение взглядов человека на диаметрально противоположные её собственным. Или, быть может, она посчитала бы смерть в таком случае меньшим из зол?

— Ни один человек, будучи в здравом уме не изменит своих взглядов в угоду позиции более ущербной и обеднённой, — задохнулась Гермиона. — Сам факт такого поведения будет указывать на то, что с головой у этого человека что-то не так. Да и как, по-вашему, смерть вообще может быть меньшим из зол?! — грудь её вздымалась под душной тканью закрытой до самого горла блузки. — И если речь у нас дошла до такого… в таком случае, я просто не знаю, что мы все здесь сегодня делаем!

— Ну-ну, Мирелла, — просипел Керберос. — Мне кажется, ты требуешь от миссис Малфой ответов, которые она не способна тебе дать в силу своего юного возраста.

Гермиона обратила на Люциуса беспомощный взгляд.

— Ну, всё, — примирительно сказал тот. — Думаю, мы с вами и, правда, затронули слишком сложную философскую тему, в которой, сказать по правде, никто из нас не компетентен, а потому, я предлагаю продолжить наш с вами путь.

С улыбкой он предложил Гермионе свой локоть, за который она взялась дрожащей от негодования рукой, и они двинулись к разноцветным шатрам.

***

Вечером следующего дня, Люциус по обыкновению восседал в своём широком кожаном кресле в кабинете Малфой-мэнора, отвечая на бесконечные письма и прочую срочную корреспонденцию, которую, нельзя было доверить никому из его помощников.

Гермиона была здесь же. Вот уже полчаса она бесцельно, казалось, бродила по кабинету то взад, то вперёд, несколько надоедая Люциусу, о чём, он, конечно же, молчал. Гермиона вздыхала. Она то подходила к полкам с книгами, то садилась на облюбованный ею красный диванчик в углу кабинета и листала какие-то научные журналы, то снова вставала и вздыхала.

— Не могу игнорировать твою явную озабоченность чем-то, — прокомментировал наконец Люциус, понимая, что и сам уже едва ли был способен сконцентрироваться на тексте письма одного из спонсоров.

— Ах, Люциус, — вздохнула Гермиона. Она замерла на мгновение посреди кабинета, заламывая руки и обратив на него свой беспокойный взгляд.

— Ну же! Просвети меня! — сказал он, понимая, что так просто отделаться от назревающего диалога у него не выйдет. Он снял с глаз очки.

— Тебе, вероятно, это не понравится, — сказала она, вновь принявшись мерить шагами кабинет.

— Гермиона, — процедил он сквозь зубы.

— Ах, ну ладно! — воскликнула она. — Я просто всё думаю об этом… Ну, о том, что предложил мистер Алонзо. Это ведь действительно может быть выходом.

— Понятно, — вздохнув, Люциус откинулся на спинку кресла. — Ну я же пообещал тебе, что мы обязательно приступим к этим исследованиям, как только у нас появятся свободные средства.

— Да, — кивнула она. — Но… сколько на это может уйти времени? Вот я и подумала, может… Может мне снова самой приняться за это? Для того чтобы просто начать исследования мне по сути не нужен никто другой, да и средства никакие не нужны. Я уже написала Лаванде. Она сказала, что пришлёт мне образцы фантазий Рона, которые ей удалось вынуть из его головы за последнее время. Она, конечно, сохраняла не всё, но что-то есть… Мне хватит и этого на первое время.

— Я думал, что ты устала от работы, — сказал Люциус.

— Да, — кивнула Гермиона. — От той, которая не приносила никакого результата и удовлетворения. А здесь у меня есть шанс начать с чистого листа. Я просто не хочу терять время, Люциус! Хочу преступить прямо сейчас, пока у меня есть запал, пока идея свежа…

— Ну что ж, — протянул он. — Кто я такой чтобы перечить вольной женщине? Приступай к своим исследованиям, если это принесёт тебе радость. В конце концов, мы же не просто так оборудовали лабораторию в поместье.

Гермиона вздохнула как-то особенно судорожно. Люциус приподнял бровь.

— Но я хотела снова бывать в исследовательском центре. Я знаю, что обещала не вмешиваться в дела лаборатории сейчас, пока там правит бал Алонзо, но там прекрасное оборудование, да и… честно говоря, я думаю, что мне будут требоваться его советы время от времени. Я не стану надоедать ему, честно! Я буду что-то вроде стажёра, — она взмахнула рукой. — Не скажу ему ни слова, если буду с чем-то не согласна… Ну, пожалуйста, Люциус!

Она стояла теперь перед ним, как школьница с глазами полными мольбы и надежды.

— Ну, хорошо, — прошипел он, пытаясь скрыть невольную улыбку от того, какой она милой, в сущности, была, когда вот так, упрашивала его разрешить ей снова вести исследования, будто он когда-то вообще был против.

Лицо Гермионы осветила радость, и она даже подпрыгнула на месте, после чего, обежав широкий стол, заключила Люциуса в свои объятия со словами благодарности. Вздохнув, он усадил её себе на колени.

— Ну, и как я могу сопротивляться этому? — прошептал он ей на ухо, проникая пальцами ей под блузку.

— Тогда я, значит, приступлю завтра же, — удовлетворённо заключила Гермиона.

— Отправимся туда вместе. Мне ещё нужно обсудить с Луисом кое-какие формальные моменты, касательно нашей дальнейшей тактики с Керберосом.