Сбив прутья, Хенельга принялась остругивать черенок.

– О, тебе уже не терпится взяться за работу! Похвально, похвально, но все же отдохни, моя удача. Побереги свои ручки. Их еще предстоит показать архонту Фоклу. Скоро праздник, он будет рад увидеть, как ты творишь этими пальчиками столь прекрасные изделия.

Аристогитон встал, не боясь ни ножа, ни заостренной палки, приблизился к Хенельге. Взяв ее за руки, хозяин крепко их сжал и улыбнулся.

– Ты станешь прекрасным подарком для него.

– Каким еще подарком? – только тут Хенельга обратила внимание на болтовню хозяина.

Моргнув, Аристогитон сказал:

– Подарок для архонта и его сына. Я же весь вечер описывал, каким будет наше будущее.

– А, понятно. Я рада.

Хенельга не двигалась, ожидая, пока хозяин отпустит. Сейчас вино говорило за него, мешает уснуть. Он уже выговорился, зов плоти отвлечет и уведет из кухни. А потом он уползет в свою спальню. В общем, надо только дождаться, помеха сама уйдет.

– Рада? Ты должна быть счастлива! Счастлива за хозяина, за Саганис и даже за себя! Я дарю тебе свободу…

Аристогитон осекся, но свидетелей его слов поблизости не оказалось. Освобождение рабов у данаев проходит без глупых процедур, принятых у западных варваров. Хозяин отпускает раба, когда ему захочется и ни сенат, ни государство в целом не смогут заставить его платить за милость.

– Моя помощь в твоем предприятии принесет тебе свободу, уважение в обществе.

– Замечательно.

– Именно ты станешь основателем мастерских резчиков в Саганисе. Прославишься во всех Обитаемых землях!

В глазах хозяина читалось сомнение.

В свои-то слова он верил, но не видел отклика в глазах рабыни. Как бы ни пыталась Хенельга, она не могла заставить себя мыслить, как раб данаев. До поры туман скрывал ее мысли от взоров господ, а сейчас – словно в насмешку, – бог вина, славный Лиэй, так изменил восприятие Аристогитона, что данай смог увидеть истину.

Вино не ослепило его, а придало ясности рассудку.

Хозяин увидел набор ножей, узелок с едой и небольшой кувшин с вином на столе. Увидел заостренный черенок в руках рабыни.

– Что все это значит?

– Я ухожу, – вздохнула Хенельга, – мне тут надоело.

– Ты моя собственность, ты не можешь уйти.

– Я же из варваров, забыл? – она попыталась улыбнуться.

Говорить надо так, чтобы собеседник услышал то, что желает. Тогда ты сможешь его перехитрить.

В этот раз знания, приобретенные у Виала, не помогли. Винный бог вмешался, отравив своим зельем глухого и слепого гражданина. Вино способно не только развязывать языки, могущества изменяющего зелья хватит, чтобы сделать свободного, гражданина тем же варваром. Пусть на время, пока длится опьянение.

– Мне надоело, я тебе помогла, но мне пора уходить. Я здесь оставалась, чтобы перезимовать. У нас в степях лютые зимы. Пора вернуться в нашу хижину, на кочевья…

– Ты не из фризийцев, – возразил Аристогитон, отступив на шаг. – Не из рипенов.

– Ты же сам дал мне имя.

Он уже не слушал, медленно отступал. В сердце Аристогитона возник страх. Не понимая ситуацию, он пришел в ужас. Мозаика сама собой собралась, в уме возник ясный образ.

Внешность, умения женщины, а так же ее знание языка. На данайском она говорила лучше колонистов. В ее речи чувствовался акцент, а диалект она использовала пифенский. Но в славном полисе не встречаются подобные варвары. Она издалека.

Аристогитон взглянул на рабыню, зажмурился и открыл рот, чтобы позвать домашних. Пусть схватят шпионку! Свяжут! Перережут ей глотку! А после прикопают в саду.

Нельзя сообщать о том, что она шпионка западных варваров. Такой позор разрушит карьеру гражданина, низвергнет его в нищету. Архонт Фокл заявит на собрании об изгнании! Вечный позор будет преследовать потомков…

Крикнуть данай не успел. Заточенный черенок не пробил кожу. Хенельга навалилась на черенок, придавив Аристогитона к стене. Давила точно в центр груди, сжимая грудную клетку. Крик перешел в сиплый выдох, боль от удара лишила даная сознания.

Умирать он не торопился, свалился на пол, закатив глаза. Изо рта текла то ли пена, то ли слюна.

– Проклятье, – выругалась Хенельга.

Она надеялась, что импровизированное копье поможет разобраться с этим болтуном. Быстро, безболезненно и даже будто в бою.

Уйти теперь никто не мешал. Хенельга взглянула на обездвиженное тело, размышляя.

Его нельзя оставлять тут. Он придет в себя. Расскажет.

Покачав головой, Хенельга вернулась к столу, взяла нож. Убивать человека вот так, словно свинью, она не умела, не обучена. Это гадкое убийство, нельзя лишать жизни того, кто не представляет прямой угрозы.

Дожидаться, пока Аристогитон очнется, Хенельга тоже не могла. В любой момент в кухню могла прийти какая-нибудь рабыня.

Занеся нож над лежащим, Хенельга остановилась в самый последний момент. Она вспомнила о законах, что связывают по рукам и ногам этих странных людей, называющих себя цивилизованными.

Смерть господина, в его собственном доме, под крышей с другими рабами…

Хенельга покачала головой. Эти люди ничего для нее не сделали плохого. Пусть в будущем они могут погибнуть от рук воинов из Гирции. Убив их хозяина сейчас, Хенельга бы приговорила к смерти два десятка человек.

Взглянув на припасы, женщина вновь вздохнула. Опять план пошел в Бездну. Вернув собранные вещи на их места, Хенельга привела кухню в порядок. Остатки метлы бросила в очаг, с собой взяла нож и самодельное копье.

Хозяин начал приходить в сознание. Времени мало.

Хенельга порезала гиматий, обрезками связала Аристогитона и заткнула ему рот. Следовало бы придушить болтуна, но на такое она уже не осмелилась. Открыв дверь, ведущую во двор, Хенельга взвалила даная себе на плечи и пошла к воротам. Проклятая калитка бесконечно далеко. Надо пересечь весь двор, где наверняка ее заметят.

Зато через центральные ворота удалось выйти незаметно. Сбросив на время груз, чтобы разобраться с запорами.

Тяжел данай. Хенельга спотыкалась под весом пьяной туши, но не могла остановиться. Да, темно на улице. Все спят. Мефон бережет поклонницу. Рисковать Хенельга не могла. Закончить работу, потом отдыхать.

Женщина добралась до стока, по которому из города выводилась грязь. Давно Хенельга приметила это место, рассчитывая использовать его для бегтства. Женщина знала, что в конце пути будет располагаться решетка, которую невозможно отомкнуть.

Бросив Аристогитона в воду, Хенельга спрыгнула в канаву. Оттащила тело дальше. Канавку закрывал деревянный настил, низ которого подгнил и серебрился плесенью. Едкий запах давил на грудь, забивал горло, вынуждая кашлять.

Мимолетно Хенельга подумала, что если это и есть их цивилизация, то лучше бы она осталась дома.

Оглушив Аристогитона, Хенельга взвалила его на плечи и понесла дальше. Она намеревалась нести его, пока опора под ногами будет надежной. Дальше – она знала, стенки канавы станут скользкими, увеличится уклон.

Добравшись до этого места, Хенельга бросила Аристогитона и, отвернувшись, перерезала пленнику горло. Кровь гражданина Саганиса смешалась с жидкостями, что текли из сердца города. Аристогитон покинул полис с тем, от чего добровольно и с наслаждением избавлялись все жители. Темные воды смыли кровь, тело в руках Хенельги перестало дергаться.

Сняв с трупа одежду, Хенельга ушла. Надеялась, что крысы вскоре расправятся с убитым. Обезобразят его лицо. Пусть Аристогитон пропадет, растворится в ночи.

Да, был свидетель – раб с факелом. Его будут пытать, чтобы он рассказал то, что и так рассказал бы. Но он скажет, что гражданин и его рабыня дошли до дома. Что случилось дальше – могут сказать боги. Пусть Мефон скроет эту истину.

Вот и решетка, Хенельга разделась. К сожалению, масло она не смогла взять, как задумала. Пришлось пользоваться иной смазкой. Еще не замерзшей, скопившейся на дне канавки.

На этот раз Хенельга оценила достоинства худобы. Хотя успела восстановить формы за месяцы, что жила среди данаев.