Хенельга встретила это заявление с холодным спокойствием. Понятно, зачем приглашают женщин на мужские попойки. От хозяина не укрылось, что рабыня не оценила «подарка» и тут же заметил:

– Ты приглашена не в качестве флейтистки или танцовщицы, не в качестве гетеры. Мои друзья хотят познакомиться с той, из рук которой вышли все эти изделия. Наши пирушки наполнены не шумом музыки и сладострастными вздохами, коим открывает путь чрезмерное, варварское употребление вина! Нет! Ты услышишь музыку слов, что никогда не знала, коснешься света мудрости, лишенной в той глухомани, из которой происходишь…

Они уже давно добрались до особняка, где проживали, но Аристогитон продолжал бахвалиться любовью к мудростям. Чтения, декламации, разбавленное на три четверти вино и все в таком благородном, высоколобом духе.

Хенельга не спорила, выслушала хозяина и улыбнулась, когда он закончил.

– Согласна? – он обрадовался, словно действительно спрашивал ее мнения. – Так замечательно же! Тебе следует подготовиться к вечеру, эти рабыни помогут привести тебя в порядок. Пока твой гиматий не готов, придется взять что-нибудь из сундуков со второго этажа. Уверен, покопавшись в них, удастся найти и лен, и шелк. Цвета? Любые! Какие приглянутся.

Толкнув дверь калитки, Аристогитон быстрым шагом пересек двор, забыв о рабынях. Женщины робко пересекли порог, переглянулись, не зная, что делать.

– Наверное, это был приказ? – робко сказала одна.

Враждебности к Хенельге они не испытывали, хотя и пришлось делиться своими тряпками.

На втором этаже, где женская половина дома, рабыни осмелели и теперь не сутулились. Они постарались пройти мимо хозяйской спальни незамеченными. Хенельга боялась столкнуться нос к носу с хозяйкой. Узнав, что замыслил ее муженек, та наверняка взревнует. А нет ничего хуже этого. Человеческие эмоции и так способны нарушить всякий план, а уж ревность и безумие господ – уничтожат безвольных.

Обошлось, хозяйка занималась шитьем на террасе второго этажа, а не отдыхала в темной спальне.

Мельком взглянув в сторону спальни, Хенельга удивилась, как подобная темная с низким потолком каморка может быть объектом вожделения данайских мужчин. И кровать простая: деревянная коробка, с наброшенным поверх тюфяком и одеялом.

Из спальни доносился запах пыли, старого дерева, лакового покрытия. Не слишком соблазнительная атмосфера.

По наивности своей Хенельга полагала, что хозяева должны жить в лучших комнатах. Но зачем, если они приходят сюда просто переночевать.

В соседней комнате – большой, просторной с широкими окнами, находилась одна кровать. На ней по очереди спали служанки. У стены стояли сундуки с добром. Цветные, раскрашенные сундуки – для вещей хозяйки, а простые, естественно, для рабынь.

Здесь же находился столик, за которым хозяйка совершала утренний туалет.

Хенельгу усадили на кровать. Рабыни занялись ее волосами, лицом, руками. Результат Хенельга смогла рассмотреть в бронзовом зеркале. Одна сторона зеркала отполирована, а на другой располагался рельеф матерью богов, чье прикосновение дарует плодородие и людям, и животным, и земле.

С помощью женских инструментов рабыням удалось скрыть недостатки Хенельги. Свинцовые белила добавили свежести обветренной коже, тушь подчеркнула большие глаза, светло-красная помада вернула блеск губам и скрыла бледность.

Выбрали простую прическу – волосы убраны в узел, чтобы открыть шею. Спорное решение, учитывая рост и крепость плеч Хенельги.

Из сундука рабыни добыли серый гиматий из тонкой шерсти. Одежду пришлось подшивать под Хенельгу. Рабыни спорили, какие выбрать сандалии. Сошлись на самых простых. Все равно край гиматия закрывал стопы. Синий пояс стянул талию, лишив возможности дышать, зато подчеркнув грудь.

Туалет завершился, когда на уши Хенельге повесили тяжелые серьги на клипсах, а беленые руки украсили браслетами.

– Лучше тебе остаться здесь, чтобы не смазать белила, – посоветовала одна из рабынь.

– Нет, тут ее увидит хозяйка. Пусть идет во двор.

– Точно! Но сиди под балконом, в тени.

Хенельга поблагодарила женщин и спустилась на первый этаж. По лестнице пришлось идти медленно, поддерживая край гиматия. Понятно, почему женщины редко покидали второй этаж. По узким, коварным ступенькам в такой одежде не удастся быстро спуститься.

Помня указания рабынь, Хенельга нашла место в углу сада. Свежий воздух бодрил, снимал напряжение. Расслабиться в этих проклятых тряпках Хенельга не могла. Вспоминала о тех туниках, что носила в Циралисе.

Не верилось, что все женщины данаев носят такое? Безумие. Работать невозможно! Это еще одна из черт данаев. Они настолько кичатся богатством, что освободили женщин от работы. Данаи могут содержать их просто для любования и размножения.

Такое объяснение показалось Хенельге безумным, что, впрочем, не безумнее всего остального.

Найти положение, чтобы пояс не сдавливал и не душил, не получилось. Ложиться нельзя. На деревянной скамье нет подушек, сидеть больно. Лубяные завязки сандалий натерли кожу.

Хенельга сходила с ума от сковавшего ее неудобства.

Ждать пришлось до вечера.

Лишь солнце начало скатываться за горизонт, скрывшись за высокими пиками Рифинских гор, как появился Аристогитон. Выглядел он веселым. Лицо раскраснелось, не от вина, а от предвкушения. Данай не считал нужным скрывать эмоции.

Найдя Хенельгу в саду, чуть не мертвую от усталости, хозяин схватил ее за руку и поднял на ноги.

– Ты готова? Вижу, готова! Идем, наш путь неблизкий, а я знаю, как вы женщины, неспешны.

«Снял бы с меня эти тряпки, я бы показала тебе, как спешно я откручу твою голову» – злорадно подумала Хенельга.

Но даже на злость не нашлось сил.

Мысль скользнула и унеслась.

Шли в сумерках. Раб с факелом указывал дорогу, приноравливаясь к походке провожаемых. Хенельга старалась запомнить дорогу, пока не поняла, что это бесполезно. Вокруг только серые заборы, с которых облетает побелка.

Фасады едва видны из-за заборов. Каждый такой особняк сам по себе крепость. В них могут укрыться защитники города, если вовремя не бросить факел на солому.

Огонь – он приведет город к гибели. Огонь, пришедший с моря. Печально, что придется бросать Саганис в жертву огню, но иного пути Хенельга не видела.

Особняк не производил впечатления. Простой вход, небольшой двор, а за домом сад, где началось пиршество. Аристогитон обманул, собравшихся все же развлекали девицы в легких одеяниях. Флейтистки и танцовщицы, словно цветы и венки на головах пирующих, служили украшением. Вид полуобнаженных женщин не распалил мужей.

Разговоры велись в основном вокруг торговых дел. Монологи разбавляли паршивыми декламациями. Эти люди следовали моде и постоянно сочиняли. К счастью, до издания своих виршей они не додумались.

В кругу друзей не находилось достойных критиков. Кроме Хенельги и других рабов, но они помалкивали, зная, что их мнение свободным ничуть не интересно.

Пирующие расположились на трех больших ложах. Аристогитон находился по правую сторону от хозяина на почетном месте. Хенельга сидела перед ложем на жестком табурете, ее колени упирались в столешницу.

Гостей баловали скромным угощением. Из кратера лилась вода с одной, двумя каплями вина.

Хенельга приглядывалась к хозяину дома. И первая, и вторая молодость прошли у него. Время и ветер смели с его головы все волосы, а оставшиеся выбелило. Этот человек не утратил зоркости глаз и ясности ума. На все вопросы он отвечал сразу, почти не задумываясь.

Торговлю он вел на юге, его суда заходили в Виорент, пересекая канал. С севера данай вывозил соленую рыбу и зерно – основной продукт экспорта Саганиса. Ни янтарь, ни меха, ни рабы так не ценились, как зерно. У этого товара только один недостаток – огромные объемы.

Обеспечение южных полисов едой основная обязанность колоний.

Разрастающееся население, готовящееся к войне, потребляло сотни тысяч медимов зерна. Один полис мог съесть корабль за день!