Она первой подошла ближе к Люку… и не без труда смогла извиниться. Слова вслух давались тяжело, но она смогла. Тот, помявшись и оглянувшись на папу, покивал головой.

С того утра ей стало намного проще.

Ребята из группы через день приходили в гости. Обедали, ужинали все скопом, но она никогда не выходила к ним. Но рассказывала о себе только в присутствии папы, Финли и Тайлера.

Пока в какой-то новый хороший день папа спросил напрямую.

— Милая, ты… ты ведь знаешь, что… кхм… Бен вернулся. Что ты… намерена делать с… со всем этим?

— Он не помнит меня.

— Ну… да. Ну да. Мы тут с ребятами поговорили. Э-э-э. Ты ведь знаешь, что Бозли до сих пор вне игры. Мы… тут подумали, ты не будешь против, если Бен вольется в команду вместо него? Как ты на это смотришь? Если ты против… то мы придумаем что-нибудь еще. Понимаешь, Бозли был отличным бойцом, но нужно заменить его кем-то. Если вдруг ты будешь против, найдем кого-нибудь другого, родная.

— Я не знаю, что делать, папа. Но я не против. Он все равно не помнит меня.

— Милая… Он помнит. Люк сказал, что он все помнит.

И она не удержала в себе слез. От вылезшего неописуемого страха будущего, он возникшей внутри безудержной радости, от липкой невнятной растерянности. Заливала слезами халат папы, что за секунду подскочил к ней и обнял.

— Поплачь, родная, поплачь. Выдави из себя все лишнее. Помнишь, я как-то уже говорил тебе, что приму все, что ты решишь. Не бойся, милая, не бойся. Делай как надо, я буду рядом, слышишь?

Теперь ревела от облегчения.

Папа разрешил, дал свободу действий. Папа у нее был самым лучшим человеком на свете.

Со спокойствием в душе она с того дня перестала считать дни без него.

Но глубоко внутри еще сильно сомневалась в правдивости слов Люка, что Бен все помнит. Люк все еще не сильно внушал доверия. А папа стал каждый раз перед делами спрашивать у нее, хочет ли она идти работать, ведь там будет Бен. И она прекрасно понимала папу, что видел ее мандраж.

Первые три раза она отсиживалась с папой дома, пока ее группа работала.

На четвертый раз решилась.

По пути на аэродром нервничала так, что даже Тайлер спросил у нее, все ли в порядке. Спрашивал, стоит ли им вообще лететь, может им лучше прямо сейчас отказаться и разойтись по домам. И она рискнула при всех сказать вслух, что боится. Но боится не того гнетущего страшного комка черноты, что возникал в груди, когда она боялась последствий.

Она боялась встречи с Беном.

Раздавшиеся смешки не показались ей злыми, больше нервными… и добрыми. А любящий себе подобных, а не девушек, Марти захихикал с Финли.

— А этааааа… А спорим…

О чем собирался спорить Марти, она уже не услышала.

Финли, наклонившись ухом к нему, тоже захихикала.

А ее начало потряхивать.

Едва спряталась посреди закрепленного груза, как грохоча ботинками, народ начал рассаживаться.

Его промелькнувшее мрачно-равнодушное лицо укололо глаза до самого затылка. Время сгустилось, патокой проплывая мимо. Бен либо сделал вид, что ее не заметил, либо папа ошибся, и он ее не помнил. Иначе она не смогла объяснить, почему Бен прошел мимо и уселся на свободное кресло, затолкав под сиденье свое снаряжение.

Но едва он спокойно угнездился на месте, как ее словно прошило огромной иглой. Еще и кувалдой по темечку заехали. По телу пополз ощутимый холодок. Ее снова начало колбасить и дергать, будто снова он сидел и смотрел на нее в упор.

Как прошлый раз.

Настолько было странными эти ощущения, что она невольно сравнила все это. В голову невольно влезло понимание, что все это снова повторяется.

И она рискнула глянуть на него.

Бен своими черными провалами вместо глаз сидел и смотрел на нее в упор, когда она высунула нос из своего укрытия. Вместе с опаляющим страхом пришло недоумение, насколько повторялась старая ситуация. Но она даже обрадовалась, когда поняла, что Бен вообще не двигается с места. Либо не помнил, либо… ему было на нее плевать. И вместо желанного облегчения пришла горечь, черной паутиной стянувшей тело, руки-ноги обмякли, став пластилином. Уже хотела по старому выпустить лишние эмоции, как вспомнила, что теперь это никак не поможет очиститься. Кричать было бессмысленно, и она сидела, скованная льдом тоски, пока Тайлер не начал созывать народ на раздачу указаний. Бен со своим каменным лицом молча прослушал и ушел на место. Не дернув ни мускулом, ничем не проявив малейшее узнавание.

Так было даже лучше.

И хотя она много успела себе напридумывать, так было даже намного лучше. Никаких надежд, никаких обещаний. У него своя дальнейшая жизнь, у нее будет своя. Обиду задавила сразу, едва почувствовала, как та лезет наверх, топя собой все ее тщательно выстроенные барьеры между ней и окружающим миром. Обижаться на Бена было бессмысленно, обижаться на себя тем более. Но чуток колкого расстройства она упустила, записывая на подкорку схемы зданий и фото очередного человека, что показывал на бумагах Тайлер.

Она совсем успокоилась, пообещав себе, что потом, дома, попытается выпустить рвущиеся изнутри гадкие безобразные эмоции, рассказав о них папе.

Но все вылетело из головы, только лавовые жесткие пальцы перехватили ее плечо, зажимая в тиски руку выше локтя. Грубый рывок и она оказалась лицом к лицу с пылающим в бешенстве монстром, что бил хвостом внутри глаз разъяренного донельзя Бена.

— Ну привет! Ты! Ты ведь даже не понимаешь, в чем дело, да? Не понимаешь, м? Я ведь все помню, сучка. Абсолютно все. До последней секунды. Каждый твой стон и крик, маленькая сладкая тварь. Помню каждый дюйм твоей кожи. Слышишь? Помню каждый поцелуй, сучка. Помню все. Слышишь?!

От каждого рычащего слова внутренний набат бил по ее мозгу не хуже настоящего, поднимая новую волну дичайшего ужаса, хотя Бен все это шептал ей прямо в рот. Ужаса, что превращал тело в кусок размякшего картона… и невероятно огромного облегчения от его памяти.

Он все помнил.

Абсолютно все помнил, из-за чего был взбешен до предела. Его едва удерживаемый зверь уже почти сорвался с цепи, мечась по дну его черных, как бездна, глаз. Еще один рывок, и Бен обжег талию второй ладонью, вжимаясь в нее. Казалось, еще несколько секунд, и зверь, яростно крививший в злобе рот, точно вырвется на свободу, и тогда ей не миновать беды.

Она по-настоящему испугалась.

— Мне больно. Отпусти. Пожалуйста.

Ей не было больно.

Ей было до усрачки страшно.

От этого страха готова была описаться прямо на месте.

Но зверя Бен удержал. Почти оттолкнул от себя, едва она попросила отпустить. Она предпочла не искушать судьбу, и сразу спряталась среди тюков и ящиков.

Если Бена сорвет, ребята из группы его придержат. Или хотя бы попытаются.

В этом она даже не сомневалась.

Но в любом случае следовало привести скачущие мысли и эмоции в ровную шеренгу, иначе точно не миновать беды. Ибо впереди была работа, а она тут едва сдерживается, чтобы не начать орать.

Смылась на точку обстрела сразу после десантирования — там ее Бен точно не достанет, а она хоть как-то соберет себя в кучу. Правда, спустя некоторое время, вдруг поняла, что совсем не следит за обстановкой, а все еще пытается выровнять накренившееся сознание. С великим трудом, но сумела слегка успокоиться.

Так и сидела, работая спустя рукава, все обдумывала, чего же хочет от нее Бен. Ей было непонятно течение его мыслей, но пах он откровенной злобой и бешенством.

Даже не поленилась залезть рукой в штаны.

Проверяла, действительно ли она так сплоховала от страха.

Ее ждали относительно странные новости.

Она не обделалась от страха, нет. Низ живота тянуло совсем по иной причине.

Тело внезапно желало Бена. Она внизу была мокрой как после душа.

Для нее это стало неким непонятным открытием, от которого внезапно из головы исчезли абсолютно все проблемы. Какие-то старые невнятные проблемы вдруг растворились в дымке идеального умиротворения.