Так и лежал, лениво пробуя губами начинающую остывать кожу. Лежал огромным котом, пока ведьма слегка не зашевелила явно затекающими лапками и в душ попросилась. Что-то он тут совсем разомлел, утонул в чужом жаре, расслабился от неописуемого, почти уже родного запаха. Пролетевший стыд, что он тут развалился, а ей наверняка неудобно так лежать, заставил подскочить. Помог перевернуться, как хрупкую статуэтку перекатил. И смог нацепить маску, успев заметить буроватые потеки у нее между ног. Все-таки он был слишком груб. Хотя его ведьма не была целкой, он в горячке все-таки умудрился ее порвать.
Стылый холод потек по венам.
Ему было крайне совестно и стыдно за свою несдержанность, но надежда, что она позволит ему загладить вину, затеплилась в груди, пока он стянутые лапки выпутывал.
Потому что ведьма не орала на него, не визжала.
Только поглядывала хитрыми глазенками и утомленно улыбалась.
Пока рваные лоскутки разматывал, невольно сравнил следы ее зубов на ее и своих фалангах. Подрагивающие подушечки полупрозрачных пальчиков невольно вызывали вопрос, как она вообще умудряется что-либо удерживать. Да и не просто удерживать, еще и умело оружием пользоваться. И дрожащие лапки перед глазами так и требовали его ласки. Что он и не преминул сделать, втайне все еще надеясь, что ведьма не отпрянет, не вырвет из его рта самые вкусные пальчики. Мало ли, что там у нее в голове творится, может сейчас и млеет, а через секунду истерить начнет. Но и в этот раз ведьма молча позволяла ему снова пробовать каждую косточку на вкус. Он так-то помнил, как безропотно она ему в машине Люка свои пальчики подставляла.
— Бен… Почему… почему ты так… смотришь?
Он и не знал, как сейчас на нее смотрит.
Ему было просто приятно стоять на коленях перед ней и облизывать ей руки.
Кому скажи, что ему реально нравится стоять перед этой женщиной на коленях, не поверит никто.
И вообще-то, он все еще не закончил с ней.
— В душ, говоришь… Только вот кажется, что не нужно тебе в душ… Мне кажется, в душ тебе еще рано, слишком рано.
Очнулся, только наткнувшись языком на довольно грубый широкий шрамик на ее ключице. Как ножом в спину ему этот след старой боли аукнулся. Исследуя грудь, наткнулся еще на несколько почти незаметных полосок. И сам не понимал, чего у него сейчас больше. Нежности и открытой любви, или тихой, но начинающей бушевать ярости к тем, кто осмелился причинить ей боль. Давил злобу как мог, благо торчащие соски отвлекли его нехило. Ведьма уже неприкрыто постанывала, позволяя ему потираться пахом о поднятую поближе ножку. От странной ямки на торчащих ребрах его слегка переклинило. Он уже точно решил, что больше не будет грубым. Неправильно сросшийся перелом ребер убедил его, что сейчас уж точно его девочка заслуживает максимум нежности. Длиннющая мутно-белая полоска чуть ниже ребер тоже требовала изучения. Этот найденный шрам угрюмо уходил на бок, исчезая где-то на спине. Значит, надо и там все осмотреть и попробовать. Неожиданно для себя зачем-то перевернул ее на живот.
И не выдержав, мягко втиснулся в испачканную его следами наишикарнейшую дырочку.
Хотя женщина под ним сразу заныла, задергалась, приподнимая попку, он пересилил себя, не стал вытрахивать из нее новых стонов. Просто насадил и держал ее под своим весом.
— Тише, моя вкусная сучка, тише. Терпи. Я еще не всю тебя попробовал…
— Бен!
— Я сказал, терпи.
В этот раз она не захотела быть послушной. Требовательно извивалась, пока он тихо зверел от найденных новых пятен пулевых ран и рвано-тонких шрамов от колющих ударов.
— Бен, ну… ну пожалуйста…
Понимая, что ему уносит крышу не от наслаждения, а от заливающей мозг кипящей ненависти, предпочел перевернуть ее на спину и злобно впиться ртом между резко разведенных ног. И было плевать, что он сам же и слизывает подсыхающую пленку собственной спермы, стараясь поласковей убирать все следы. Тщательно отследил ртом каждую буроватую полосочку, мрачно проклиная себя за жестокое обращение с ней. Обсасывал каждый миллиметр, трахая языком, пока его не отпустили огненные змеи гнева и ярости. Ведьма была как натянутая струна, что вот-вот лопнет от напряжения и он начал поцелуями смещаться к коленкам, как в бреду шепча ей очередные глупости.
Она сбила его на полуслове. Он даже подрастерялся, замер, втайне восхищаясь тем, с какой скоростью она вывернулась. Даже позволил опрокинуть себя на спину. Но на отголосках уже затихшей бессильной ярости вцепился в нее руками и зубами, шалея от резкой смены ее настроения. Тут же расслабился, едва ведьма сумела оторвать от своих ребер его ладонь… и принялась ответно крайне робко возвращать ему ласку. Эту руку она ещё стеснялась, но довольно быстро осмелела и вылизывала его плечо с нарастающей жадностью и страстью. Он мог лишь лежать, стиснув зубы, чтобы не начать тоже извиваться и орать, с тихим мычанием подставляясь под неумело-дерзкий язычок и острым зубам, что выдирали из него душу по мелким кусочкам. Он уже примерялся к багровым искусанным губам, раздумывая, сможет ли она принять его хотя бы на треть. Мысль, что ее губы не растянутся сильно, и максимум, что она сможет — это просунуть в свой ненасытный ротик только его почти гротескно раздутую головку, приводили в странное бешенство.
Но ощущение влажных покусываний на самом низу живота отрезвили, как после неслабой пощечины.
Ведьма успела пересесть на его колени и обхватить одной лапкой торчащий член, но от его мягкого удерживания за подбородок только глянула мутными от возбуждения глазенками. Он не мог позволить ей идти дальше, хотя желал всеми фибрами души увидеть, как она, с трудом растягивая губы, будет насаживаться на него, облегая этими же губками член, попробовать, каково там у нее, на влажном юрком язычке, и узнать, насколько ему будет тесно и жарко в ее маленьком горле.
Не мог позволить ей стать одной из безликих шлюх, что он трахал в подворотнях.
Он по-настоящему обезумел, втянув ее в головокружительный поцелуй и подминая ее под себя. Ведьма больше не желала быть покорной, и он интуитивно желал доказать свое господство кричащей и рвущей его ногтями дьяволице, что снова и снова выгибалась, раз за разом даря ему свои оргазмы. Трахал, не давая ни единой секунды передышки, лишь позволяя себе ловить крошки ее дыхания после каждого ухода за край. Вбивался как умалишенный, намеренно отбрасывая жгучую мысль, что может снова навредить ей, что ей-то жить дальше, если снова порвет, не то, что ходить, сидеть не сможет. Каждая новая царапина и укус за драгоценные подарки принимал, теряясь в коконе эмоций и чувств космического масштаба. Кончал так, что неосознанно разорвал зубами кожу на ее шее, и как вампир, высасывал потеки самой вкусной крови до последней капельки, с безумными завываниями намеренно как можно резче толкаясь в нее. Кончил так безудержно, будто не он тут часами втрахивал ее в кровать.
Почему-то сознание медленно уплывало, утягивая его в спасительную пустоту, он и сам не понял, с какого хрена вообще позволил себе уснуть. Но снилась какая-то невнятная непонятная хрень, которую даже описать бы не смог. Хотя даже сквозь сон он чувствовал под собой горяченную, как печка, ведьму, что-то беспокоило его. И сквозь этот же сон, через необъяснимую пелену дичайшей усталости, непонятно как, но почувствовал, как шевелится под ним эта же ведьма, явно в попытках свалить.
Только проснуться нормально было выше сил. Незнамо как, но сумел ухватиться за ерзающее тельце и дернуть на себя. Даже сквозь сон услышал, учуял, как тяжело задышала сладкая сучка, получившая его дубинку на всю длину. Почти наяву услышал, с какими влажными грязными звуками слышались мелкие шлепки кожи о кожу. Так и не сумев выбраться из грез, и дурея во сне, вульгарными мелкими толчками нагло скользил в отлично растянутой под него обжигающей, как жерло вулкана, пещерке, одновременно обещая, что вот-вот откроет глаза и по-нормальному подомнет под себя свою девочку. Изливался в нее, так и не сумев перебороть снова засыпающий мозг. Едва успел кончить, как сознание полностью отрубилось, окончательно погружая организм в долгожданный отдых.
