На пятом адресе проблемы были похуже. Уже предупрежденные кем-то наемники были наготове. Силы резко кончились. Да и средь бела дня работать было плохо. Даже троих из восьми не убрала.

Только подставилась сильно.

Но дури хватило, чтоб утащить с собой волоком в свою машину одного. Салон испачкался от ее и его крови. Пока ехали, угрюмый мужчина, чуя свою скорую смерть, говорил. Очень много говорил, больше бредил. Но много нужного рассказал.

От понимания, что она не спит уже пять суток, стало весело. И есть хотелось. Умерший наемник остался мешком на переднем сиденье. Она же с трудом, но переползла назад. На шестой адрес нужно было лететь в другую часть страны. А сил не было даже завести двигатель и поехать домой. Надо было отлежаться и ехать домой. За помощью.

Дальше одна не справится.

Ей хватило еще пять дней бреда и липкой завонявшей крови на сиденьях и под руками. Быстро пролетевших дней и ночей, в течении которых ей снились все, кого она убила за эти годы. Только лиц не было, так… руки-ноги, смазанные черты. И глаза чужака, что так легко держал на ней взгляд. Именно эти глаза все время выпихивали из уютной тишины и покоя. Именно из-за этих висящих глаз она все время выпадала из подвешенной над пропастью люльки полусознания. Голос этого чужака все время требовал ему спеть своим страшным и мелодичным низким хрипом.

Через пять дней ее запорошенную пылью машину заметили. В тот же день на пустыре появились затянутые в темное тонкие ребята с оружием наперевес, с четырех сторон окружая разыскиваемую целых десять дней машину. Тачку, что только по воле случая узнали по номерам шатающиеся по глухим местам бомжи. Номерам, цифры которых трубили на все лады по всем районам всех прослоек. Побитый жизнью старичок получил огромную даже для обычного человека сумму за свою находку. Тонкие фигуры даже и не думали париться о судьбе этого бомжа. Им было пофигу, как он распорядится своими деньгами и жизнью.

Через пять слипшихся друг с другом дней она смогла сфокусировать взгляд на Роззи, что аккуратно приложила к ее губам бутылочку с водой. Рядом копошился Марти, старательно дышащиц мелкими глотками.

Ну да, воняло неимоверно.

Следующим взглядом уже нащупала белые стены. А еще через сутки и сама встала и выдернула надоевшие трубки. Потому что надоело лежать.

Собственное тело подводило. Впрочем, оно и до этого жило само по себе. Ноги тряслись, как у младенцев и живот с лицом жутко назойливо чесались от заживающих ссадин и порезов. Про руки даже не хотелось думать.

Ее быстро отловили прямо на выходе из палаты, но тратить время на споры и уговоры никто не стал. Она не совсем поняла, кто именно подхватил ее под плечи и потащил в другую от палаты сторону. Благо, на руки брать не стали, знали, что не любит этого. Помогли улечься на кушетку, что споро поставили около другой кровати. А с кровати на нее смотрели полные боли и укоризны голубые глаза.

Папа был недоволен.

Так и молчали, пока не уснула. Все-таки унесли ее на руках обратно в ее палату. Потому что следующее утро встретила уже на своей койке. Рядом очень уж мерзко пахло бульоном, но знала, если не запихнет в себя это, папа будет в гневе. Трубок не было, ничего не пищало. Только столик с чашками. Не так все и плохо значит, если больше не беспокоятся за жизнь.

На выходе сидел Тайлер. По лицу прямо видно было, что едва сдерживается. Она бы тоже бесилась, если посреди ночи кто явился и чуть не разбудил безобидную женщину. Пришлось остановиться рядом и смиренно ждать заслуженной затрещины.

Тайлер сдержался. Просто молча развернулся и пошел.

Пришлось идти следом.

Он привел к папе, который сразу выгнал посетителей. Папа любил ее. По-своему. Даже не стал ругаться. Хотя должен был. Ведь папа не был тупицей. Он наверняка уже знал причины всей заварухи. И кто изначально был виноват в этом. Она хотела исправить ситуацию. Но даже на это сил не хватило, и было стыдно. От слов папы стало очень больно внутри.

— Риппи. Смотри на меня. Не только на нас напали. Бозли тоже под раздачу попал. Он жив. Но его два сыночка и жена погибли. Мы найдем виновных, Риппи. Тайлер уже нашел недобитых тобой наемников. Но ты должна пообещать, что не будешь лезть на рожон. Отдохни. Ты заслужила.

От каждого слова от папы становилось тяжелее. Значит теперь жена и дети Бозли среди ее демонов. Еще три челюсти будут рвать ее. Хотелось упасть на пол и не вставать больше никогда. Глаза начало жечь, но это последнее, что увидит папа. Потому что слезами деток и жену Бозли не вернешь, как и его здоровье. Как и бесполезными словами о сожалении, которые хотелось вытащить изо рта и положить перед папой и Бозли. Папа прав — она заслужила. Он сказал смотреть на него, но именно это было сделать труднее всего. Смогла, когда он уже закончил говорить.

От слез в его родных глазах стало совсем горько. Зато как легко смогла отвернуться, чтоб не видеть. Уже почти упала в собственную яму страданий, как папа снова выбил из-под ног пол, но уже слегка придержав морально.

— Посмотри на меня, Риппи. Детка! Милая. Ты почему плачешь? Если болит, покажи где!

Помотала головой, а пальцем в грудь ткнула, мол, тут болит. Папа Прайм заскрипел всем своим гипсом.

— Детка! Родная! Ты… ты ведь не винишь себя, да? Это ведь мое прошлое пришло мстить, детка. Только не надо плакать. Прости меня. Это я виноват. Не ты. Не ты.

Она почти поверила ему. Вернее, позволила себе почти поверить. И даже заставила успокоиться. Но три новых демона скоро напомнят о себе.

Тайлер приходил, уходил. У папы постоянно кто-то торчал. Финли как будто вообще жила тут. Ей же хватало кресла в углу и шепотков посетителей.

Ясные дни закончились, значит пришло время качелей.

Которые будут править ее телом и настроением. Пока не сорвется с рельсов. А там и белые таблетки помогут.

Качели только вылезли на свет, когда появился чужак с плохими глазами.

Тот самый, что мешал ей жить тогда, и мешал умереть недавно.

Этот гад будто знал, где ее искать своим тяжеленным взглядом, что сразу упал на плечи и сдавил ребра. От этого накрыла волна ненависти.

Он мешал ей во всем. Мешал жить тогда. Мешал умереть от усталости своими равнодушными глазами. Но она ведь смогла заставить его позабыть себя?

Похоже, нет.

От него резко запахло всем. И вонючей яростью, что возникла при одном только взгляде на нее. Тошнотворным недоумением, мерзкими кусочками облепившей стены. И почему-то сладкой жалостью. Раз заметил, так пусть смотрит внимательнее.

А она поупивается этой жалостью.

Эмоцией, что всегда кормила ненасытных мыследемонов. Еще была лавина ярчайшего гнева в ее сторону, которая насильно выдернула ее из кресла. Злится. Что же, она тоже умеет злиться. Она тоже сделает шаг к нему.

Даже два.

От него несло целым ворохом запахов. Было еще что-то несуразное, неузнаваемое. Почему-то ее рука оказалась в его лапище. Словно сама потянулась к нему, а он и подыграл. Совсем невесомо потер ее кожу большим пальцем, но этого хватило через край.

Ее обожгло пониманием.

У нее ничего не получилось тогда.

Она не справлялась уже тогда.

Никчемная, как бесполезен выброшенный скомканный мусор. Она совершила еще одну ошибку. Теперь и он будет еще одним личным демоном. Когда удавится от бессилия.

Воздух был переполнен его запахами, а голове требовалось время обдумать. С неимоверным трудом удалось сбежать в коридор. Качели реальности кренились, грозя перевернуть весь мир. Мысли безудержно скакали. Лишние мысли, которые ни разу даже не пытались подсказать, что делать дальше. Снова стало больно. Только уже и страх добавился.

И руки снова жили отдельной жизнью, комкая одежду.

Пока через тревогу и панику не пробился запах алкоголя и ее имени. Это вмиг осадило ее на пол. Качели почти выровнялись. Вернулась к папе уже почти спокойная. А у Люка бутылочка сильно в нагрудном кармане выделялась. Уж на это у нее глаз набитый. Папа болеет, врачи алкоголь запретили под страхом смерти. Папа Прайм спросил ее о еде.