– Преданность своей родине – это сильная черта, и она присуща действительно сильным личностям. Ведь как бывает у некоторых: глядишь, он пламенный патриот своей страны, но только до того момента, пока его там не обидят. И вот он уже в стане врагов этой же страны и готов не только проклинать, но и начать войну со всеми, с кем он только что обнимался. Хотя там все осталось прежним. Русских, вынужденных уйти в эмиграцию, обидели так, что больше не бывает. Отнять дом, семью, близких, имущество, доходы, чины, звания, и все, что только можно вообразить. Лишить возможности вернуться обратно, к дорогим сердцу местам, не позволить упокоиться на той земле, где родился и вырос, где покоится прах твоих родителей. Как можно обидеть больше? – Вопрос Дарте задал, скорее всего, самому себе, и капитан промолчал; обычно сдержанный, шеф сегодня чем-то взволнован, подумал он, а тот продолжал. – У нас есть достаточно сведений, что какая-то часть бывших белоэмигрантов уже поступили на службу в германский Абвер, где их будут готовить к будущей войне. Как вы думаете, Стив, это патриоты какой страны? России или Германии? Представьте себе их выбор. Идти вместе с немцами против России, потому что они ее патриоты, при этом прекрасно понимая, что принесет немецкая нация русскому человеку. Мы не знаем точно, сколько их уже там, но будет еще больше, ибо сегодня самый прекрасный агитатор – это голод и нищета.
По тротуару мимо машины Дарте начинается людское движение; таможня выпускает первые партии пассажиров. Делается это малыми порциями еще и для того, чтобы хорошенько рассмотреть в лицо каждого, выходящего по узкому проходу. По твердому убеждению начальника отдела внешней разведки, именно оттуда, из Африки во Францию, через марсельский порт попадает значительная часть иностранной агентуры. Проход ограничен турникетами на ширину одиночного строя и освещается яркими фонарями. С обеих сторон толпятся встречающие, а также носильщики и таксисты, предлагающие свои услуги, но Стив знает: почти треть из них – это шпики из их ведомства. Сам он вышел через служебный вход и теперь еще и еще всматривается в лица приезжих, хотя наблюдал их на теплоходе от самого Танжера. Но те, кто им нужны, там могли запросто прятаться под любой личиной, теперь же они все на виду. Наконец показался поручик Макаров, он вел под руку даму в шляпке с вуалью; капитан указал на них шефу.
– А кто дама? – поинтересовался подполковник.
– Понятия не имею. Очевидно, из встречающих, – ответил Фариссон. Дарте некоторое время молча смотрел им вслед и вдруг предложил: понаблюдайте за этим русским, пока он в Марселе, и поинтересуйтесь, куда он отсюда двинется. Может, узнаем что-нибудь интересное. – Капитан кивнул, вышел из машины и подозвал ближайшего филера.
Макаров и Сюзанна прямо от морского вокзала отправились в кафе на сваях, принадлежащее барону Ангельму Дидро. По дороге его одолевало смешанное чувство какой-то потери, случившейся с ним очень давно, тем не менее, чего-то дорогого даже в воспоминаниях. И, конечно же, невозвратного, потому что за этим стояла Жанна; у нее давно уже своя семья, да и у него тоже, но, … Он с трепетом открыл входную дверь, там все, как прежде; повара и официанты не признали его – здесь, очевидно, все новые люди. Еще бы! Прошло столько лет! Сколько же? Двенадцать? Тринадцать? Он не помнил точно и не старался припоминать; это было его первое знакомство с Францией. После бегства из России в двадцатом почти три с половиной года войны в Тунисе и Марокко, бегство из Легиона вместе с Сашей Петренко (обязательно следует его навестить), затем корабль контрабандистов и высадка на французский берег неподалеку от Безье. Тогда ему казалось, что все это ненадолго и скоро начнется путь назад, на далекую милую Родину. Но колесо истории жестоко и вращается оно по своим, присущим только ему одному законам, в которых зачастую нет места для милосердия, оно просто не предусмотрено. Причем милосердия для людей, твердо уверенных, что именно они его, это колесо, как раз и вращают.
Они уселись за столик в уголку; отсюда виден залив и стоящие ровными рядами яхты. Сестры устроили ему прогулку по морю тогда на второй или третий день его пребывания во Франции. При этом воспоминании щиплет в носу, он отворачивается к меню. Он не голоден, но что-то необходимо сделать, чтобы хоть как-то начать разговор. Разговор этот необходим, он должен внести ясность в их отношения. Он не решился тогда в Ткауренсе, и попытается сейчас. Но им снова помешали; мальчик принес записку: «месье Макарофф ожидают в Круизе по Африке». Они покинули кафе на сваях и отправились в гости к Николо Ксавье. Владимир час назад поинтересовался у встречавшей его в порту Сюзанны, откуда ей известно время появления его в Марселе. «Пусть это останется моим маленьким секретом, – ответила девушка. Теперь ясно, откуда. Выходит, для этой фирмы доступны списки прибывающих пассажиров.
Дверь им открыл сам Николо; они обменялись крепким рукопожатием, хотя Владимир обнял бы сержанта с огромным удовольствием, настолько тот ему симпатичен. Но можно предположить, что такое чувство у него ко всем, кого он теперь встречает на ставшей вдруг ему близкой и родной земле французской. Раньше он этого не замечал; лишь позже он услышит некое определение этому – африканский синдром. Тоска после долгого пребывания в Африке.
Николо провел их в комнату, ту самую, где когда-то его принимал капитан Зое. Теперь он оставит их одних на несколько минут, нужно распорядиться насчет ужина. Они долго молчали; Сюзанна уселась напротив и, подперев голову рукой, смотрела на поручика.
– Я виноват перед тобой, Сюзи, – вымолвил, наконец, Владимир, – ты столько сделала для меня, ты рисковала жизнью. А я? Я ничего не могу предложить тебе взамен …
– А мне ничего не нужно теперь! Я нашла то, что искала … Я встретила Арсена, а ведь это все благодаря тебе. Если бы не ты, я бы ни за что туда не поехала. Ты понимаешь? Я теперь счастлива, и тебе не в чем винить себя. – Девушка задумалась и добавила, – зато я многому научилась, кажется, я по-другому теперь смотрю на жизнь. Кажется, более бережно.
Вошел Ксавье с подносом, он услышал конец фразы.
– Милая девочка! Африка сделала из тебя настоящего философа. Более бережно смотреть на жизнь! Это надо же, как красиво сказано. Это ведь именно то, чего не хватает нам, дуракам! Я имею в виду, нас мужиков. Особенно тех, кто по второму кругу идет в Легион и умудряется попасть там на каторгу. Расскажешь мне, Влад, все по порядку, но не сегодня. Сейчас мы будем ужинать, и говорить только о приятном. Хотя уговор: говорить будете вы, а я только слушать. Но вначале выслушаем нашу Жанну Д’Арк.
Почти два часа ушло у Сюзанны на то, чтобы поведать свою африканскую одиссею. Затем вызвали по ее просьбе такси, и Ксавье проводил девушку к машине. Вернулся он с весьма задумчивым видом, почти минуту молча пил чай, наконец, заговорил.
– Влад, тебя точно выпустили с каторги? Ты случаем не сбежал?
– Выпустили. Могу даже сию же минуту документ тебе показать. А к чему этот вопрос?
– Вчера я ходил встречать тебя вместе с Сюзанной. Конечно, он об этом не знала. Я ее дважды проинструктировал, чтобы она сразу не цеплялась тебе на шею, но она нарушила наш уговор. Ладно, простим ее – девушка соскучилась. За вами от вокзала шел хвост, а когда вы вышли на бульвар, там прицепили еще одного. Причем команда поступила из автомобиля с затененными стеклами. На таких в городе ездит полиция и разведка; я точно знаю эту машину, хотя на ней чуть ли не ежемесячно меняют номера, иногда перекрашивают, или же меняют на новую, но той же марки. За Сюзанной сейчас никто не пошел, она их не интересует – значит, им нужен ты. Это становится совершенно ясным после рассказа об ее похищении в Фесе. Они через нее искали тебя, и, возможно, им удалось это сделать еще в Марокко.
Макаров тут же вспомнил о слежке, которую он обнаружил в Ткауренсе; тогда он не мог обсудить с девушкой их отношения, но что-то он ей говорил, и очень много. И надеялся, что не сказал ничего лишнего. Но теперь он понял: за ним снова ходят люди Доше, если только не сам он лично, и похищение Сюзанны тоже его работа. Что же делать? Выйти через черный ход? Снова переодеться женщиной? Но Доше этот трюк уже хорошо известен. И причем здесь полиция? Нет, это точно не полиция, скорее всего – это его же коллеги, разведчики. Видимо, что к нему присматриваются, как к новому человеку. Да и не только как к новому; помимо всего, он еще и русский эмигрант, так что такая степень недоверия вполне естественна. Поэтому свои хвосты его совершенно не волнуют, а вот от людей Доше необходимо избавиться.
