Драконовскими мерами правительство собрало небывалое количество хлеба. Зерном завалили все склады, свободные помещения, даже некоторые храмы на побережье. Стаи птиц клевали зерно на дорогах, так как в спешке его везли в дырявых мешках и "формах", как называли корзины емкостью в одну артабу, то есть больше пятидесяти литров.
Перисад, получая известия о ходе сбора урожая и об огромных запасах зерна на складах, с гордостью поднимал брови и говорил:
- Только при Перисаде Первом собирали столько зерна, сколько собрали мы! Нет, что ни говори, а времена процветания Боспора не миновали! Они возвращаются. Мы снова развернем торговлю и в обмен на хлеб получим золото, которым покроем все долги наши!
Это был жалкий самообман. Даже отправив все запасы хлеба за море, Боспору не удалось бы вернуть свою былую хозяйственную я военную мощь. Уже не было той Эллады, что покупала боспорский хлеб с выгодой для обеих сторон. Теперь выгоду от боспорского вывоза получал один Митридат, так как брал скифскую пшеницу почти даром, обещая взамен свою помощь против внешних и внутренних врагов Боспора.
И если прошлые правители царства увеличивали вывоз хлеба за счет расширения посевов, улучшения обработки земли, умения заинтересовать крестьян в продаже хлеба, то мнимое процветание сейчас достигалось более жестоким изъятием урожая из рук пахаря. Отдав свой хлеб, крестьянин разорялся, впадал в полную нищету я не мог уже на следующий год возделать свое поде. Доведенные до отчаяния люди толпами приходили на площади Пантикапея и громко предлагали себя в рабство за кусок хлеба.
Недалеко от порта толпа равнодушно смотрела, как худой, взлохмаченный сатавк сбросил с себя конопляную дерюгу и, обнажив до пояса жилистое тело, подпрыгивал, как скоморох, и громко смеялся, морща впалые щеки с клочьями грязной бороды.
- А ну, попробуй бороться со мною - не справишься! Сухие жилы, да много в них силы! Вот я какой! Делаю всякую работу! Умею седлать лошадь, умею ямы копать, сеять и жать!.. Ем мало, сплю лишь до первых петухов - вот я каков! О-хо-хо! Весел, здоров, ничего не боюсь, а богам - молюсь!.. Кто купит меня не пожалеет! Я даже драться на мечах могу и своего господина в обиду не дам! Буду верным, как собака!.. Купи меня!
Человек смеялся, некрасиво скаля зубы. Он походил на помешанного. В его веселье и шутках, в его худобе и торчащих во все стороны волосах отразилась вся непритязательность человека, который провалился в бездну нищеты я отчаяния и уже не помышляет о протесте, но готов целовать подошвы тону, кто даст ему возможность жить. Человеческое достоинство, обида, зависть или другие подобные чувства в настоящем положении только мешали бы ему, ускорили бы его конец, да и не только его одного.
Невдалеке сидела изможденная женщина с тремя детьми в застывшим взором следила за мужем, каждое слово которого отдаляло его от семьи. Она хваталась за сердце, когда подходил хорошо одетый горожанин. Он мог купить ее мужа. Женщина делала попытку вмешаться в такую сделку, остановить ее. Но, взглянув на восковые лица детей, словно окаменевала и опять следила широко раскрытыми глазами за мужем и толпой. Покупателя не находилось, люди шли мимо, еле взглянув на веселого торговца собственной свободой.
- Чего ты раскричался, деревенщина! - сварливо заметил лошадиный барышник, ведя за повод серого мерина. - Чего тебе надо? Хозяина, который кормил бы тебя, бездельника? Неплохо придумал! Город полон рабами и бродягами, которым делать нечего. Они и без продажи принадлежат тому, кто их накормит. Сейчас выгоднее нанять человека на день, а к ночи выгнать его на улицу, чем покупать нахлебника, давать ему кров и пищу.- Однако подошел к женщине с детьми и внимательно посмотрел на мальчика лет пяти, бледного, но миловидного, с льняными волосами.- Вот мальчишку я купил бы. Такие хорошо идут за море, к персам!
- Ах! - Женщина схватила обеими руками малыша и прижала к груди.Нет!.. Я не продаю детей!..
- Ну и дура. Я дал бы хорошую цену. Ты смогла бы накормить остальных двух.
- Меня купи, господин,- с кем же наигранным смехом обратился к нему полуголый мужчина,- я буду за твоими конями ухаживать, охранять твой соя.
- Отстань ты, лодырь! Работать не хочешь! - отмахнулся барышник и пошел своей дорогой.
- Как имя твое? - неожиданно раздался голос со стороны. Перед сатавком вырос человек с мечом и бородой. Он строго и внимательно оглядел крестьянина, велел раскрыть рот, дыхнуть. Поморщился, покачал головой. Истощен. А припадками не болеешь? По телу нет ли язв? Не кашляешь ли?
- Что ты, господин! Здоров, как гончий пес, послушен, как сыромятный бич, на кого замахнешься - того и ударю! Собакой буду твоей. Гав-гав!
Мужчина стал гавкать по-собачьи, прыгать и махать руками. Действительно, он казался крепким и ловким, а главное - глядел беззлобно и весело. Послушный и верный раб, хотя и не богатырь, стоит трех сильных, но строптивых.
- А зовут меня Астрагал!
- А туда, к кладбищу, не ходишь? В фиасе состоишь, единому богу молишься? - подозрительно прищурился покупатель.
- Молюсь богам хозяина моего. Никаких фиасов не знаю. Да и зачем они мне? Никогда на старших руки не поднимал, голоса не возвышал, злого не умышлял. Бери, господин, не пожалеешь!
- Семья есть?
- Семья есть. То есть нет, нет!.. - Мужчина бросил взгляд на женщину и детей, и густая тень заволокла его лицо. Он быстро превозмог себя и рассмеялся.- Отрекаюсь от этой женщины и ее детей! Полностью и навсегда!
- Сколько хочешь?
- Два мешка зерна пшеничного и масла три кувшина, да крупы...
- Ого,- присвистнул покупатель,- Да за такую цену я себе трех молодых девок куплю!
- А что толку от девок твоих? Со всеми сразу спать не ляжешь. Да и борода твоя с проседью. Тебе надо такого раба, как я. Дай мне дубину и иди со мной куда хочешь - обороню!
- Говори настоящую цену,- нахмурился бородач.
- Говори ты...
Сошлись на трех мешках проса и одном кувшине масла оливкового.
- Маловато, - вздохнул будущий раб.
- Пойми ты, дубина, что масло-то синопское, заморское!
- Согласен.
Оба направились к храму Гермеса Рыночного, где толпилось немало людей. Астрагал стал на ступени храма и громко провозгласил:
