- К оружию! В хижине проклятого старика скрываются лихие люди!

Наемники являлись воинами-профессионалами, и их готовность к бою можно было назвать высокой. Они сразу все оказались в строю с обнаженными мечами, готовые отразить натиск обнаруженного врага.

- Ломай хижина! - приказал сотник.- Их там много не должно быть!

В один миг двери немудрого жилища царского пчеловода оказались сорванными, потом рухнула жидкая кровля, и в облаках пыли показалась фигура ночного гостя. Он уже вывернул из перекрытий потолка дубовую жердь и размахивал ею.

- Это он,- опознал беглеца один из воинов,- это тот, кого нам надо!

- Очень кстати! - зло рассмеялся сотник.- Берите подлеца живым, иначе мы не получим награды!

Повернувшись к Баксагу, он оскалил зубы и со словами: "Так вот ты какой пасечник!" - с размаху ударил старика но виску рукоятью красивого ножа.

Свет мгновенно померк в глазах деда. Он упал, как сноп от осеннего ветра. Сотник отвернулся как ни в чем не бывало.

Савмак хорошо видел все это из-за кустов и был поражен появлением из полуразрушенной хижины совсем незнакомого человека. "Кто же это находился в нашей хижине и почему я ничего не знал о нем?" - успел подумать он. Но тут упал дед, сраженный ударом в голову. Парень напомнил о себе таким криком ярости и негодования, что все фракийцы оглянулись, опасаясь нападения сзади.

- Этого тоже взять, пока он не убежал! - показал на него сотник.

Савмак и не думал убегать. Он выскочил из кустов и с криками, заливаясь слезами обиды, ярости к врагам и жалости к деду, хватал руками куски ссохшейся земли и бросал в насильников. Он ругался, плакал, визжал в бессильном бешенстве. На его глазах повалили на землю неизвестного жильца и избивали ногами.

Один из наиболее молодых и проворных воинов метнулся к нему, но Савмак, понимая, что если он убежит от пешего преследователя, то его легко догонят верховые, решил применить свой способ защиты и нападения: стал ронять один улей за другим. Только что проснувшиеся пчелы вылетали целыми роями с раздраженным гудением. Они выглядели на солнце золотыми. Утро пришло веселое, солнечное. Сотни летучих колючек мгновенно облепили лицо и руки фракийца. Тот взревел диким голосом и побежал обратно, отмахиваясь от непрерывных атак крылатого воинства.

- Ой, ой! - кричал он. - Ой!..

- Ой! - не удержался застигнутый новым врагом старший фракиец, хватаясь за шею.

Пчелы напали на обидчиков и нарушителей их покоя так дружно, что те не знали, куда деваться.

- Эй, старик! Прикажи своим пчелам улетать! - коверкал сколотскую речь сотник, но старик не слышал его, он лежал недвижимый в пыли с закрытыми глазами.

Другие ульи также оказались потревоженными, и новые летучие рати с угрожающим гомоном обрушились на головы незадачливых царских людей.

Воины скрутили пленника и поспешили к коням, спотыкаясь и размахивая руками, словно ослепленные. Торопливо вскинули его в седло, как тюк шерсти, вскочили сами па коней. Скакуны вставали на дыбы, рвали поводья. Через мгновение вся недобрая ватага, гонимая беспощадным врагом, помчалась в степь, не разбирая дороги.

Насильники убрались так быстро, что, казалось, их здесь и не было.

Савмак кинулся к деду. Пчел он не боялся. Они его, как и Баксага, обычно не трогали. Посейчас были рассержены и вели себя особенно гневно. Одна даже укусила Савмака, но не обратил внимания на это.

Став на колени, внук гладил ладонями серебряные кудри старика, и слезы сплошным потоком струились по его запыленным щекам.

- Убили деда, убили! - рыдал мальчишка-- И мед царский съели, и хижину разорили!

Старик открыл глаза. Он долго смотрел чужим, строгим взором на притихшего внука, пока сознание не вернулось к нему.

- Тебе больно, дед? - жалостливо и боязливо спросил Савмак, рассматривая на виске Баксага багровый кровоточащий след.

- Мне больно, - прошептал старик, - только не в голове, а тут,..Он показал на сердце иссохшей рукой. - Я умру, моя душа давно хочет покоя,сказал он спокойно, но с усилием.- Скоро придут войска Скилура. Они отомстят за нас, за народ наш, за обиды и горе наши. Так сказал тот скиф, что ночевал у вас... Вырастешь - борись о врагами...- Старик но смог закончить свою малосвязанную речь. Потянулся и затих. Рука упала бессильно. Лицо стало чужим и холодным.

Савмак понял, что случилось страшное, и закричал жалобно. Аримасп, волоча перебитый зад, подполз ближе и, задрав морду кверху, завыл.

- Нет,- кричал в исступлении мальчишка,- не Скилур, а я отомщу за тебя, дед! Это я убью того, кто тебя ударил! Твоя душа будет спокойна в стране теней...

Незнакомая ранее боль пронизала его душу. Он плакал над трупом, образы мести черными тенями проносились в голове, быстро сменяя друг друга. Ему казалось, что он бежит па запад, в дикие степи, и возвращается обратно с войском царя кочевых скифов. Потом он решал бежать немедля в деревню, поднять народ, настигнуть в степи убийц и перебить их. Грозил кулаком и говорил несвязное.

Немного успокоившись, почувствовал не то усталость, не то безразличие. Разыскал лопату и начал рыть глубокую яму. Он бросал комья земли, не зная, что одновременно роет могилу и для своего детства, что оно умерло навсегда в этот страшный день его жизни. Впереди его ждало нечто совсем иное, не похожее на все пережитое и виденное до этого.

5

Аримасп повизгивал и лизал мертвую руку Баксага.

Мальчишка был крепок телом. Вырыв яму, без особого труда перетянул в нее труп деда. Продолжая всхлипывать, закидал могилу сырой землей. Боясь, что ночью прибегут степные волки и выроют покойника, выдернул из крыши и стен хижины жерди потолще и положил их на могилу.

Теперь он остался один. Аримасп не шел в счет, так же как и все еще гудевшие негодующие пчелы. Он осмотрелся. Как внезапно рухнуло все то, что казалось таким устойчивым, вечным. Хижина, ульи, дед, лежащий сейчас под слоем земли, безгласный, холодный... Что дальше?

Дуплянки с медом оказались целыми. Лишь одна упала, и маслянистая пахучая жидкость вытекала на землю, привлекая пчел. Вот и тот жбанок, что дед приготовил с вечера для отправки старшине.

Подумав, подросток взял в руки жбанок и, бросив последний взгляд на могилу, на издыхающего Аримаспа и печальные руины пасеки, вздохнул и решительно зашагал прочь от дорогого ему места, от всего, что составляло до сих пор мир его интересов.