- Там этот... танаит пришел. Ждет твоих приказаний, господин.
- А, Форгабак! Зови его сюда и дай еще один фиал. Бесшумно вошел человек, поддерживая рукой сарматский меч.
- Меч-то зачем? - сморщился недовольно Саклей.- Ты что, в эргастерий заходишь, что ли?
Форгабак торопливо отстегнул меч от пояса и отдал его Аорсу.
- Иди, Аорс, ты не нужен. А ты, служитель Гефеста, садись рядом. Ешь и пей.
Столик стоял около окна. Лучи солнца падали на коричнево-золотистые тушки дроздов, зажаренных на вертеле. В расписных тарелках имелись углубления для пряностей. Тонкие ручки хозяина не спеша протягивались к яствам и под прямыми лучами солнца казались прозрачными. Пальцы с накрашенными ногтями ломали кусочки птицы и, обмакнув их в пряную подливку, отправляли в рот. Подливка текла по жиденькой бороденке, что тряслась по-козлиному, когда Саклей жевал. Но чистоплотный хозяин брал белое полотенце и подхватывал жирные капли, обтирая рот. Проглотив, запивал еду вином из фиала.
Заметив, что гость пристально вглядывается в перстни с камнями на его руках, хозяин заметил:
- Я вижу, ты понимаешь разницу между смарагдами скифскими и иными?
- О да,- отозвался гость хриплым басом,- скифские лучше египетских и халкедонских, даже индийских смарагдов. Они ярче отливают зеленым цветом. Но смотрел я на твой перстень с печатью, больно красив!
Саклей покачал головой.
- Что означает этот перстень?. - вздохнул он. - Этот перстень свидетельствует, что настал век печальный. Раньше ваши деды не опечатывали ничего, ибо ни один раб не посмел бы что-то взять без разрешения. А теперь даже пищу и питье приходится опечатывать, иначе их растащат ленивые и жадные слуги.
- Но у тебя есть верный человек - Аорс. Он предан тебе, как собака!
- Верно. Если хозяйство Перикла, великого афинянина, вел его раб Евангел, то и мой Аорс не менее предан. Но, Форгабак, мало одного преданного раба, если остальные лукавы и лживы!
Форгабак склонил голову в знак согласия и присел на стул против хозяйского стола. Он выглядел богатырем по сравнению с Саклеем. Его круглая голова обросла волосами, свалявшимися от постоянного ношения скифского колпака. Лицо и шея были покрыты складками кожи, отвисающей всюду, как одежда, слишком свободная для ее владельца. Такие складки висели на подбородке, на щеках, под глазами и даже поверх глаз, почти закрывая их. Огромный рот с коричневыми губами изображал не то улыбку, не то гримасу, обнажая редкие зубы. Тусклые глазки неопределенного цвета выражали сладкое внимание и готовность выполнить любое приказание всесильного боспорца.
Трудно сказать, сколько лет было от роду этому человеку. Но в его складчатой коже и толстенной шее чувствовалась мощь, как у матерого вепря.
- Ну, кому я сказал: ешь и пей?
Форгабак приоткрыл рот и испустил негромкий, очень низкий звук, означающий благопристойный смешок. Иронически оглядел дроздов на красивой тарелке и протянул волосатую руку к амфоре с вином. Встряхнув ее около уха, скривился и, бесцеремонно вставив горлышко в рот, двумя глотками проглотил ее содержимое.
Подвижное личико хозяина, острое и осмысленное, дрогнуло от внутреннего смеха. Гость как ни в чем не бывало взял обрубковатыми пальцами двух или трех дроздов и, крепко мазнув ими по дну блюда, тоже отправил в рот вместе с костями.
Саклей рассмеялся.
- Знаю, что ты всем этим блюдам предпочел бы кусок конины, испеченный в золе вместе со шкурой. Не так ли? И вкуснее в сытнее!
- Возблагодарим хозяина и богов за их щедрость,- уклончиво ответил гость грудным басом и, отрыгнув, сделал благоприличный жест, показывая этим, что он сыт по горло и больше не желает.
- Ну, на здоровье,- не стал настаивать Саклей. Аорс принес тазик, и оба сотрапезника вымыли руки.
- А теперь,- начал Саклей,- я скажу несколько слов насчет общих дел наших.
Форгабак насторожился. При всей своей тяжеловесности, он был одним из самых пронырливых и бессовестных людей своего времени. Не было такого дела, за которое он не взялся бы, чтобы получить барыш. Его самой большой страстью являлись деньги и высокое положение. Он мечтал возвратиться к себе в Танаис с тяжелой сумой и занять место одного из архонтов города - эллинарха. А сейчас считался ходатаем за свой полис перед царским двором. Однако действовал не прямо, ибо не был принят во дворце, но через покровителя - проксена, в роли которого выступал Саклей. С Саклеем его связывало много общего. Боспорскому вельможе требовались такие мастера на все руки, исполнители грязных поручений. Танаит же извлекал из своей близости к дому лохага тоже немалую выгоду.
- Так вот,- продолжал Саклей,- ты все еще водишься с Оронтом, этим обезумевшим кутилой?
- Гм... бываю с ним, он угощает меня хорошими винами.
- Продолжай. И передай жрице Синдиде, чтобы Оронту ни в чем отказа не было, но чтобы его золото и все закладные не шли в чужие руки, а в храм Афродиты Пандемос! Ясно? Казна нуждается в золоте. Деньги Оронта должны попасть в казну.
- Понял, понял, - заулыбался и закивал своими нечесаными патлами Форгабак.
- Это первое, но не главное. А теперь знай, что твои танаитские навклеры должны внести в храм Посейдона две тысячи монет чистого золота. Это будет посвящение богу. О нем уже знает царь. Пока не внесете - ни один корабль ваш не пройдет через пролив.
- Но... - морщины на лице гостя приняли продольное направление, мы же внесли... Я сам вам...
- Подожди, не спеши,- махнул недовольно ручкой Саклей и сморщился.- То, что ты принес мне лично, я принял как знак вашей признательности мне, вашему покровителю - проксену. А теперь царь ждет от вас взноса в храм Посейдона. Я поручился за вас. И если вы не внесете - внесу я сам. Но тогда ты покинешь Пантикапей и дружбе нашей конец. Выбирай.
- Нет, ты, господин, не понял меня. Зачем же конец! Но, мудрый, внести такие деньги нашим судовладельцам будет ой как трудно!
- Врешь! Вот и врешь! Да твои навклеры и работорговцы разбухли от барышей! Смотри, я сказал тебе и повторять не буду.
- Твои слова - закон. Деньги будут внесены городом Танаисом. Я передам купцам твою волю.
- Только не мешкай. Давай выпьем еще по чаше вина и пойдем каждый по своим делам.
