Они остановились около глухих ворот, окованных железными полосами и круглыми бляхами.
- Сильны боги,- вздохнул как-то особенно старшина,- кажется, здесь.
- Что? Тут царь живет? Ух, какие ворота! Целый дом в них протащить можно!
Комарх постучал висевшим на цепочке молотком. Через минуту послышалось звяканье железа, и половина ворот медленно, со скрипом приоткрылась. Показался пожилой угрюмый воин в колпаке, с топором у пояса.
Старшина поклонился.
- Вот парня привел но велению самой царицы Камасарии. Победитель он на ристалище. Велено представить его сюда, в школу воинов царевых. Савмак имя ему.
- Савмак? - прохрипел привратник, оглядывая обоих.- Не слыхал ничего.
Сказав это, он повернулся спиной и исчез за воротами. Опять заскрипели створки, но еще медленнее. Старшина опешил. Как же так? Не сдать этого шалопая в школу - не выполнить приказ царицы. Да и куда с ним, когда день кончается, ночевать нужно в людном месте, а он как дикий козел, того и гляди, боднет кого или выкинет такую штуку, за которую попадешь куда следует.
- Стой, стой, добрый человек! - вскричал он, хватаясь за скобу.Погоди, поговорим!
- Чего еще? - уже раздраженно проворчал воин, высовывая из ворот свою бородатую равнодушную физиономию с заспанными глазами,- Сказал, что не слыхал ничего. Нет повеления!
- Да как же так? - растерялся старшина, потом внимательно взглянул на воина и стал развязывать пояс. - Сейчас мы с тобою договоримся.
Страж уже не спешил, лениво сплюнул на мостовую при виде того, как волнуется и потеет деревенский житель. Однако оценил догадливость просителя, и что-то похожее на мысль мелькнуло на его сером одеревенелом лице.
- Вот тебе! На, братец, выпьешь завтра за мое здоровье.
- Что это? - Воин медленно принял монету с изображением грифона-.Ты это мне?
- Тебе, тебе,- рассмеялся старшина,- кому же! Тебе, царский воин!
- Возьми обратно. За эту монету мне не только вина, но и кружки облизать не дадут. Чтобы я мог выпить за твое здоровье, нужно десять таких монет.
- О! - испугался старшина.- У меня нет таких денег. Я за ночлег с двумя лошадьми заплатил четыре монеты.
- Тогда проваливайте! А то сейчас кликну охрану с пайками!
- Зови охрану,- рассердился комарх.- Зови, дурной слуга своего господина. Я хочу этого. Я всем расскажу, как ты отказался выполнить приказ царицы, как ты вытягивал десять монет. Я, брат, не простой селянин, а старшина селения и поставлен на это место самим царем за ратные заслуги. Зови охрану, не то я сам позову. Эй, кто там!
Привратник в свою очередь опешил перед таким напором. Он выпучил бесцветные глаза и замахал руками.
- Довольно кричать! Расходился как петух! А откуда я знаю, что ты старшина и пришел по цареву велению? Чего тебе?
- Сказал - парня привел, учить военному делу. Давай обратно монету.
- Нет,- уклонился воин,- зачем богов гневите. Я попытаюсь, может, мне за нее какого-нибудь кислого вина нацедят полкружки. Давай парня.
- Вот он.
Савмак, подтолкнутый сзади рукой комарха, шагнул в ворота и оказался в полукруглом проходе под стеной, увидел дальше чистый двор и какие-то строения. Несколько человек стояли друг против друга и размахивали длинными палками, как бы дрались, только без гнева, наоборот, смеялись.
- Прощай, Савмак! - послышалось сзади.
Мальчишке показалось, что в голосе старшины прозвучали непривычные нотки теплоты, сожаления. Он хотел ответить, но ворота уже сомкнулась. Перед ним стоял старый воин-привратник.
- Иди вперед, вон туда,- приказал он.
С этого приказания и началась новая жизнь в стенах военной школы, где приказ и грозный окрик служила единственной формой обращения к будущим воинам.
Нужно сказать, что в школе преобладала скифская речь. Эллины попадали сюда лишь в качестве начальников и дядек с толстыми палками в руках. Ученики в большинстве являлись местными скифскими юношами, такими же, как и Савмак.
Новичка окружили веселые лица молодых ребят, одетых в одни рубахи, босых, как и он, но куда более оживленных. Видимо, они уже привыкли к высоким заборам вокруг и чувствовали себя здесь старожилами.
- Откуда ты? - спросил один.
- Чей ты? - перебил другой.
- Как попал сюда?
Савмак по мог отвечать на все вопросы сразу и рассеянно водил глазами по сторонам. Это вызвало громкий хохот. Кто-то дернул его сзади за рубаху, потом он ощутил щипок под лопаткой и, повернувшись, выдавил:
- Не надо.
Он не чувствовал страха перед незнакомыми ребятами, но не знал, что он должен говорить, как отвечать на их вопросы. К тому же в груди его все еще ходили волны гнева и скорби, разбуженных воспоминаниями о смерти деда. Кто-то щипнул больнее. Рука, пропахшая луком, попробовала потянуть его за длинный нос. Он отшатнулся, недоумевая, зачем все это, и довольно резко отшиб озорную руку прочь.
- Ох ты! - захохотали вокруг,- Огрызается, как деревенский щенок!
Та же рука схватила за ухо. Запах лука напомнил Савмаку, что неплохо бы поесть чего-нибудь, но боль в ухе и догадка, что над ним издеваются, вызвали досаду и быстро нарастающей раздражение. Он резко повернулся и увидел перед собой высокого пария с козлиными, насмешливыми глазами. Парень, как видно, был по возрасту значительно старше Савмака.
- Чего ты? - с упреком спросил Савмак, желая, чтобы его оставили. Но против воли в его голосе прозвучала угроза, в щеки ударила кровь.
- Смотри, Атамаз, не дразни его,- подшутил кто-то,- он сердитый, еще в драку полезет.
Все опять рассмеялись. Но Савмак видел лишь острые, козлиные глаза и искривленный насмешливо рот.
- Да вот хотел пощупать твои уши - печеные она у тебя или сырые?
- Печеные или сырые? А ну я пощупаю твои - может, у тебя вареные?
Никто не ожидал такой сметки и быстроты от деревенского увальня, новичка. Савмак мгновенно схватил насмешника за ухо и дернул довольно чувствительно. Оскорбленный Атамаз не мог снести такой обиды и унижения от новенького. Тем более что смех усилился. И хотя за драки больно наказывали палками, он ударил новичка в грудь. Толпа расступилась. Савмак покачнулся, но не упал. Теперь ому стало ясно, что он должен делать. С яростью, может излишней для такого случая, он склонил голову и ринулся вперед, как дикий вепрь. Меткий удар умелой руки сбил его с ног под хохот окружающих. Но все качества неукротимой натуры, которые потом Савмак показал школьным товарищам и руководителям, разом проснулись в нем. Упав, он и не подумал плакать или бежать. Почти звериная взъяренность его привела в смущение самого обидчика. Атамаз любил подшутить, иногда зло, над более слабыми, но совсем не хотел затевать большую драку, зная, что за нарушение порядка полагается наказание.