Сразу сказалась нехватка конницы, которую можно было бы направить на помощь крестьянским отрядам Пастуха, что слились с остатками феодосийских рабских дружин. Пастух двинулся вначале на выручку Феодосии, но оказался лицом к лицу с понтийскими фалангами, был разбит и уходил к берегу Меотиды. Атамаз вызвался выступить со своими молодцами на запад, но Савмак не пустил его. Стали спешно собирать в один кулак всех конников, какие оказались налицо. Кроме того, по селам помчались гонцы с призывом к всеобщему народному ополчению против врага.
- Делить наши рати не будем, - твердо решил Савмак,- надо укрепиться в Пантикапее и на берегу пролива! А сатавки соберут силы и помогут нам разбить Диофанта.
Царь оставил Атамаза в Пантикапее, а сам с Абрагом и отрядом панцирных всадников отправился по селениям набирать войско. Навстречу им уже тянулись вереницы крестьян, потерпевших поражение от Диофанта. Шли люди с разрубленными лицами, раненные копьями и стрелами. Они рассказывали страшные вещи, Наиболее робкие из крестьян, не успев собраться в отряды, стали разбегаться по своим деревням. Ядро более решительных мужей отозвалось на призывы царя и поддержало разрозненные ряды пехоты Пастуха. Диофант был остановлен. Принужденный оборонятся, полководец проявил большую изобретательность, стремясь обмануть повстанцев, сильных своим героизмом, но не понимающих маневра. Ложными атаками он заставил рабское войско перестроиться, часть гоплитов и конницу горожан направил в обход его левого крыла. Создалась видимость окружения. Казалось, к понтийцам на подмогу прибыли новые свежие отряды. И хотя в первых рядах сражался сам Савмак с блестящими конными латниками, крестьянское войско стушевалось, дрогнуло и остановилось. Этого оказалось достаточно, чтобы враг ринулся вперед, предводительствуемый своим полководцем. После жаркой схватки сатавки не выдержали и хлынули назад, их рати превратились в разрозненные толпы, охваченные паникой. Зеленеющие поля были потоптаны тысячами ног, устланы трупами тех, кто их возделал и засеял. Наименее стойкие пытались найти убежище в своих селениях. Более дальновидные скрылись в степях Срединной Тавриды.
- Не напрасно я вчера принес в жертву Пану двух быков,удовлетворенно заявил Диофант своим воеводам,- бунтарей охватил панический страх!
Диофант после этого боя решил, что лучшие рати Савмака разбиты, поскольку самого царя видели бегущим в сторону Пантикапея с несколькими десятками всадников. И даже высказал уверенность, что многие прибрежные города уже захвачены Карзоазом. Понтийские воины торопливо хоронили сотни убитых товарищей, приносили жертвы на их могилах, поглядывая на восток. Они опасались, что опоздают на грабеж боспорской столицы.
Пастух, раненный в грудь, умер в седле, его привезли в Пантикапей уже мертвого. Устроили похороны, клялись на его могиле - отомстить. Царь в душе досадовал, что хора не проявила той стойкости, которой он ожидал от нее. Но верил, что когорты рабов не отступят и в последнем сражении добьются венца победы.
Под прикрытием корабельных катапульт началась высадка конницы Олтака и синдских гоплитов южнее Пантикапея. Городки Нитей и Акра, а вскоре и Ермизий оказались в руках врага. Севернее высадились лучшие дружины Карзоаза. С запада шел Диофант, преодолевая отчаянное, но неорганизованное сопротивление сатавков. За несколько недель царство Савмака сократилось до небольшого куска земли вокруг Пантикапея. Битвы шли на древних валах, построенных когда-то боспорцами для обороны против кочевых скифов.
Кто-то подсказал Савмаку, что лучше собрать сильнейших воинов и, покинув город, разорвать петлю вражьего окружения, а потом бежать в степи к Фарзою. Но он, вскинув брови, сделал отрицательный жест рукой.
- Врага мы разобьем! - заявил он жестко.- А отступать нам некуда и незачем!
- Эх, если бы помогли нам скифы Фарзоевы!-вздохнул Атамаз.
И все же Савмак приказал Атамазу захватить северные выходы к Меотийскому морю и держать там суда на причалах, на всякий случай. Выполняя этот приказ, Атамаз обрушился на отряды Карзоаза, выбил их из Мирмекея и гнал до Парфения, где всегда была переправа на ту сторону пролива. Фанагорийцы принуждены были спасаться на судах, оставив на берегу сотни убитых и пленных.
И если Диофант уже готовился торжествовать победу, то ему пришлось убедиться, что он поспешил. Каждый вал, пересекающий путь к Пантикапею, приходилось брать с боя, устилая дорогу трупами.
4
Эти страдные дни и недели отчаянной обороны рабского государства для многих оказались последними в их жизни. И те, кто нес на своих плечах всю тяжесть ратных трудов, не зная отдыха ни днем, ни ночью, думали, что они видят какой-то тяжелый сон.
Города и селения доставались врагу охваченными пожарами. Трупы уже не хоронили, а оставляли на растерзание волчьих стай. Раненых некому было вынести с поля битвы. Поселяне бежали из своих домов, скапливались на дорогах в нестройные толпы, мешая движению войск. Ураган смерти и разрушения следовал за беженцами. Остервенелые варвары с азиатской стороны Боспора не разбирали ни правого, ни виноватого. Опьяненные кровью, эти люди дали волю своим хищническим страстям. Они походили не на людей, призванных, восстановить "порядок", нарушенный мятежниками, а на стаю волков, ворвавшихся в овечий загон. Дандарии в косматых шапках, синды в кольчугах, сарматы, меоты - люди, разные на вид, но одержимые одним исступленным стремлением убивать,- врывались в дома поселян и горожан, насиловали, грабили, рубили, резали, поджигали. Пьяные, они насмерть дрались между собою, не поделив добычи. Вытаскивали из домов детей и в страшном веселье, с хохотом подкидывали их вверх, а потом ловили на подставленное копье под одобрительные возгласы товарищей.
И кто жаждал скорейшего падения "рабской власти", шипел и тайно злословил, утверждая, что от Савмака "всего можно ожидать, кроме хорошего", сейчас был потрясен ужасами, которые творили долгожданные "освободители". Правление Савмака и даже все, что совершалось в памятную ночь, когда рабская волна перелилась через край своей тюрьмы и затопила улицы города, теперь большинству представлялось как верх благородства в умеренности.