В свете нового учения труд и страдание уже не считались презренным уделом рабов и людей низких, но возводились в добродетель. И обездоленный, униженный, голодный раб поднимал голову, прислушиваясь к словам новой религии. Слова эти изливалась елеем на воспаленные раны его души. Свет призрачной надежды вспыхивал в холодной тьме отчаяния, заставлял людей трепетать в небывалом радостном волнении.

Еще дальновидная Камасария заметила огромную притягательную силу фиаса, который быстро разрастался, втягивал в свои ряды людей низких, недовольных жизнью, ожидающих чего-то нового, способного хоть немного смягчить их горькую долю.

Были фиасы и до этого. Но они объединяла людей состоятельных и являлись своеобразными коллегиями морских купцов, собственников мастерских, откупщиков, воинов. Такие фиасы были как бы клубами людей одной профессии. Тут они обсуждали свои дела, договаривались о ценах, приносил и жертвы богу-покровителю, имели нечто вроде страхового фонда на случай неудачи в устанавливали правила морали и поведения для своих участников. Но фиас единого бога явился совсем особым объединением самого нижнего слоя боспорского общества, проник впоследствии в круг средних и даже знатных и богатых боспорян, а потом влился в русло новой религии, пришедшей на смену античному язычеству.

- Зачем мы разрешаем рабам и черни объединяться для молений единому богу? - спрашивали Камасарию жрецы и знатные люди.- Есть олимпийские боги, пусть им и поклоняются!

- Нужно и рабу иметь своих богов в гениев,- отвечала спокойно царица,- ибо раб, потерявший веру в богов, превращается в опасного зверя. Лучше разрешить рабам собираться вокруг алтаря любого бога, нежели допустить их тайные сборища в другом месте. Молящийся уже не опасен, ибо молитва смиряет людей.

После этого фиас единого бога получил признание и был устроен по образцу религиозных обществ античности. Символом были признаны орел и змея. Стараниями умелых руководителей учение о едином боге стало служить на пользу царю и хозяевам. Это Камасария не без самодовольства ставила себе в заслугу.

- Для мудрого правителя,- говорила она,- совершенно недостаточно управлять народом одними окриками и насилием. Нужно уметь направить души в умы людей низких в сторону смирения и послушания. Так же, как, управляя лошадью, мы не всегда ударяем ее плетью, но лишь натягиваем или ослабляем поводья.

Проповедники в своих обращениях к народу всячески расписывали загробное блаженство для смирных в покорных. Ту же часть учения, в которой говорилось о пришествии спасителя на землю, задевали как бы вскользь, а то в вовсе не упоминали о ней. И это было не случайно. Фиас превратился в одно из государственных учреждений, направленных на всемерное отвлечение недовольного люда от активной, борьбы за свои права, на проповедь покорности судьбе и терпеливого ожидания великого блаженства после смерти.

Но при том величайшем бесправии, в котором пребывали тогда трудящиеся люди, и этого было достаточно, чтобы сотни людей преклонили колена перед жертвенниками единого бога в обливались сладкими слезами умиления, слушая проповеди о святости труда и величии подвига смирения.

2

Во времена Камасарии собрания фиаса совсем не были такими многолюдными, какими они стали сейчас. Моления единому богу стали превращаться в многотысячные сходы бедных и голодных. Гимны фиаситов зазвучали с новой силой, в их переливы перестали быть умиротворяюще-скорбными, все настойчивее слышался в них нетерпеливый призыв ускорить желанное облегчение. Сквозь тяжелый пресс приниженности и страха пробивались ростки новых настроений. Песни фиаситов наполнялись с такой мощью и страстностью, что растерявшиеся иереи, сильные и властные люди Боспорского царства, а с ними и царь Перисад ощутили в сердцах беспокойство и тревогу.

Не всех удовлетворяла проповедь загробного блаженства. Наиболее сильные духом, беспокойные люди встречались на молениях и выражали недовольство тем, что иереи отодвигают на задний план учение о пришествии сотера, то есть спасителя. Должен явиться человек или полубог, может царь справедливый, который, не ожидая смерти обиженных в голодных, утешит и накормит их.

Не на одном только Боспоре несчастные ждут избавителя. Из-за моря шли слухи, что и там собираются сотериты в молят единого бога о том же. Более того, люди эти сами готовы всеми силами помочь спасителю выполнить его великое назначение, ибо едва ли хозяева без борьбы разрешат кому-то освободить рабов или растрясти свои хлебные запасы, для того чтобы накормить голодных!

Бывалые люди рассказывали, что уже появлялись в иных странах такие посланники бога, за ними шли рабы, боролись за свое освобождение с оружием в руках. Не такими ли были сицилийский рабский царь Евн-Антиох или вождь пергамских рабов Аристоник?

Вокруг образа спасителя - сотера - начало складываться ядро наиболее активных фиаситов-борцов, которых не удовлетворяла проповедь смирения и блаженства на том свете. Им более но душе было бы появление сильного и смелого мужа - вожака сирых и угнетенных. Его сразу признали бы за долгожданного спасителя.

Сотериты имели свой особый тайный знак - якорь, символ спасения. Они чертили его на земле при встречах и так узнавали друг друга. Якорь иглами выкалывали на коже, хотя такой знак мог принести его носителю пытки и мучительную казнь. Хозяйские ищейки пронюхали о новом течении среди молельщиков единого бога и разгадали в этом течении начало того всесокрушающего потока, который именуется бунтом. Тем более что тысячи людей, доведенные до полной безысходности, ждали лишь сигнала, готовые прорвать все препятствия и хлынуть все сметающими волнами на поработителей и обидчиков.

Царь Перисад и аристопилиты знали, что народ легче держать в цепях, когда он темен, разъединен, не имеет вожаков, какими могли явиться мятежные сотериты. И, проведав о том, что последние окрылены началом нового похода скифов и готовят заговор, со всей энергией разыскивали этих опасных людей.

Рассказ Гликерии о том, что она видела и услыхала в вилле, захваченной разбойным отрядом Пастуха, а также сведения, полученные от Форгабака, сразу дали в руки Саклея повод для решительных действий.