Только она ещё не знает, что я приготовил для неё на выходные.

— Теперь можно перевезти сюда наши вещи, — говорю, отрываясь от её губ, но она упрямо тянется ко мне снова.

Усмехаюсь, но даю ей то, чего она хочет.

— Когда обустроимся — перевезу сюда Каина, — мечтательно закатывает глаза.

— Да хоть весь зоопарк, — фыркаю.

— Знаешь, я чувствую себя виноватой, — вдруг тихо говорит.

— Почему? — округляю глаза.

— За то, что подпускаю тебя к себе недостаточно близко. — Она проводит кончиками пальцев по моей щеке. — Как будто дразню тебя. При этом ты заставляешь меня чувствовать себя желанной, но я ничего не даю тебе взамен.

— У нас с тобой немного разные положения; тебе нужно время, и я не против ждать — при условии, что в конечном итоге ты всё равно станешь моей.

— Я итак уже твоя.

— Речь идёт не только о духовной привязанности — я имел в виду и физическую близость тоже.

Девушка вздыхает и устремляет взгляд в потолок.

— Я это знаю. Потому и чувствую себя виноватой.

— Ты хотела сказать «страдаешь хернёй» — как обычно, — фыркаю и поднимаюсь на ноги.

Едва успеваю повернуться к ней спиной, как девушка запрыгивает мне на спину, сцепив руки в стальном захвате, и кусает меня за ухо; её дыхание щекочет мою шею, пока прихватываю её за ноги.

— Уж прости, но, боюсь, тебе придётся мириться с моим дурацким характером, — смеётся Карамелька. — Ты знал, на ком останавливал свой выбор, так что не обессудь.

— Может, я ослеп от своей любви, а теперь у меня открылись глаза, — смеюсь в ответ.

— Поздно, — шепчет мне в ухо, и я чувствую, что почти дошёл до предела. — Теперь ты в моей власти.

Прописная истина.

В общем, целый час нам понадобился на то, чтобы одеться и покинуть квартиру, потому что эта неуправляемая девчонка смелела просто на глазах; от прежней, вечно смущавшейся девушки не осталось и следа — вот что такое «любовная терапия». На часах почти десять вечера, но я настаиваю на том, чтобы перевезти вещи сегодня — даже если спать мы ляжем далеко за полночь — потому что ещё одну ночь без неё я просто не выдержу. По ощущениям это было до боли похоже на ту ломку, которую я испытывал, когда слезал с иглы — душу рвало в ошмётки практически так же. К счастью, Кристина не имела ничего против, а её родители, если и были удивлены такой настойчивостью — не подали вида.

Обратно в квартиру мы вернулись примерно в половину первого, но даже несмотря на поздний час и завтрашний ранний подъём в универ Карамелька принялась раскладывать вещи по полкам. С каждым её движением оживал не только дом — я сам чувствовал себя так, будто в моей душе латаются дыры, в которых раньше были пустота, глупое безрассудство и похороненное за семью замками одиночество. Я был очень рад тому, что раньше не особо заострял внимание на том, что в моей жизни кого-то не хватает, иначе попросту слетел бы с катушек.

Пока она наводила порядок, из динамиков её телефона играли подряд песни Жанны Фриске; мои брови удивлённо позли вверх, потому что даже несмотря на всё то, что девушка пережила, выстроенные в моей голове её музыкальные предпочтения немного не сходились с реальностью. Нет, я, конечно, не приписывал ей любовь к песням Бузовой или Ёлки, но её выбор всё же был неожиданным.

Единственная песня, которая ещё как-то вписывалась — «Zivert — Beverly Hills (Lavrushkin Nitugal Remix)» — но это было единственное исключение.

В тот момент, когда девушка начинает пританцовывать, двигаясь плавно и грациозно, игры и моё шаткое терпение заканчиваются; мне приходится вцепиться рукой в дверной косяк, чтобы удержаться на месте.

— Ты чего в дверях застрял? — невинно спрашивает Карамелька, хотя в её глазах пляшут самые настоящие черти.

Не иначе как у меня переняла эту манеру.

Мне хватает буквально пары секунд, чтобы понять, что всё это она делала специально — дразнила, заводила и сводила с ума — потому что, несмотря на страх, она тоже хотела меня. Содержимое полок комода содрогается, когда я впечатываю Чехову в его поверхность, буквально набрасываясь на девушку; не знаю, что именно сыграло здесь ключевую роль — моё полугодовое воздержание или желание безраздельно обладать Карамелькой. Я был готов съесть её, но помнил, что, несмотря на то, что она уже давно не невинна, с ней нужно быть осторожным; тот урод испортил её первое впечатление о физической близости, которое впоследствии влияет на отношение к сексу в целом, и мне сейчас предстояло всё это исправлять, потому что я хотел её до полного помешательства каждый день своей грёбаной жизни.

— Если тебе вдруг станет противно — просто скажи об этом, — хриплю на остатках самообладания, сминая её губы, но для меня это уже подвиг.

Кристина издаёт первый стон, который рвёт первую цепь моего самоконтроля.

— Хочу… тебя… — рвано дышит.

Представляю, чего стоило ей произнести эти слова, но я слышу треск второй цепи и понимаю, что третья будет контрольной.

Стаскиваю с неё футболку и нервно хватаюсь за пряжку ремня на её джинсах; дурацкий аксессуар не поддаётся с первого раза, потому что пальцы дрожат от желания всего и сразу, но когда я впиваюсь ладонями в её мягкую кожу чуть худощавых бёдер, чувствую, что сейчас сдохну от передоза Кристиной и её нехватки одновременно.

— Лёша…

Моё имя на её губах становится третьей цепью, которая лопается с таким оглушительным звуком, что мой самоконтроль переходит в положение полной дезактивации. Я хочу прикасаться к ней везде и сразу, и поэтому движения выходят резкими и рваными, но Карамелька даже не пытается остановить меня; только тихонько стонет и цепляется в меня руками, пока я исследую губами и руками каждый сантиметр её тела, до которого могу дотянуться. Прикасаюсь губами к её груди, и девушка выгибается дугой, издав полувсхип-полустон; её искренность и открытость сшибает крышу, если мне ещё есть, куда сходить с ума. Чувствую её руки на своей спине, которые отчаянно скребут кожу, но она не может причинить мне большую боль, чем боль от желания как можно скорее оказаться в ней. Дыхание перехватывает, когда я наконец вхожу в неё, и я чувствую, что моя собственная душа сейчас рассыплется, как карточный домик; если бы у меня и были когда-то шальные мысли оставить Кристину, то сейчас они растворились бы, словно дым. Это единение тел привязало меня к девушке стальным тросом, перерубить который ничто в этом мире не способно.

Начинаю медленно двигаться, и Карамелька выгибается сильнее — так, что ещё чуть-чуть, и сломается позвоночник; мои губы и руки не знают покоя, получив наконец доступ к тому, чего желали больше всего, так что о том, чтобы остановиться, не могло быть и речи. Ускоряю темп, и Кристина отчаянно мотает головой; её стоны становятся всё громче, пока от её крика мне не закладывает уши, и она начинает биться от накрывшего её удовольствия. Ещё пара толчков, и я тоже прихожу к финишу; мы оба обессилены и выжаты, высушены до дна, но я не помнил, что бы ещё когда-нибудь был настолько счастлив.

Её тяжёлое дыхание становится самым громким звуком в комнате — настолько громким, что я даже своего не слышу; перекатываюсь на спину, только сейчас осознав, что взял девушку прямо на полу, и смотрю в потолок невидящим взглядом. Дыхание девушки постепенно приходит в норму, и вот она прижимается ко мне, уложив голову на моё плечо, и утыкается лицом в мою шею. Стискиваю её в объятиях, улыбаясь как последний дебил, и целомудренно целую Кристину в висок.

Проходит ещё примерно минут пять, после чего она приподнимается на локтях и заглядывает мне в лицо; в её глазах — полное доверие и безграничная любовь, и я уверен в том, что в моих она видит то же самое.

— Ты даже не представляешь себе, как я люблю тебя, — произносит она и целует мою грудь там, где бьётся сердце.

— Видимо, мы оба не представляем, как сильно любим друг друга, — парирую, и Карамелька счастливо улыбается.

Чуть позже, когда ко мне возвращаются силы, и я вполне себе готов для второго захода, поднимаюсь на ноги, беру Кристину на руки и несу в спальню; там укладываю её на постель и подхожу к шкафу-купе, выуживая из его глубин тёмно-синюю бархатную коробочку.