Все помешаны на красоте. Её ищут даже те, кто совершенно в ней не разбирается — откопировав чьи-то не вызывающие доверия стереотипы, люди пытаются вогнать себя в рамки той «красоты», которая, по их мнению, является идеальной. Девушки, мало что понимающие в красоте, изводят организм жестокими диетами, лишь бы добиться внешнего вида, который негласно принят за эталон, и ложатся под нож ради того, чтобы ими восхищались люди, которые в прекрасном разбираются ещё меньше.

Наверно, в таком обществе я выгляжу белой вороной, потому что отдала бы всё на свете, лишь бы парни не смотрели мне в след, нередко выдавая леденящий душу свист, от которого даже горячая кровь у меня стынет в жилах. Любая другая на моём месте лишь повышала бы свою самооценку за счёт такой реакции противоположного пола. Я же напротив шарахалась в стороны, вызывая удивлённые взгляды и перешёптывания.

А если быть до конца честной — я уже давно перестала видеть перед собой людей — вместо этого я вижу безобразные души, скрытые под красивой оболочкой; на секунду мне даже кажется, что их лица искажены злобной гримасой, хотя это, скорее, игра воображения. И всё же страшно представить, насколько поступок одного человека может повлиять на мнение о целом человечестве… Для меня в мгновение ока все стали одинаково отрицательными персонажами книги, которую невозможно переписать; монстрами, вышедшими из ночных детских кошмаров. И никакие украшения, дорогая одежда или искусный макияж не сделают их лучше в моих глазах, потому что это будет равносильно тому, как если бы на топор с засохшей кровью прицепили бантик.

Конечно, я не всегда была такой. У меня были хобби, развлечения, куча друзей, с каждым из которых были связаны курьёзные воспоминания и случаи, о которых лучше не говорить вслух; были походы по клубам и тусовки у друзей с горой всяких вредностей и алкоголя; конфликты с родителями по поводу и без… Не скажу, что я была пай-девочкой — хотя обои в моей комнате до сих пор розового цвета в мелкий цветочек — но и неприятностей родным не доставляла. Только иногда заставляла понервничать, когда увлеклась скейтбордом и скалолазанием.

И вот после той памятной ночи год назад, который сейчас кажется целой жизнью, всё вдруг резко померкло и почернело, перекрыв моё солнце и оставив после себя лишь мрачные тучи. Мои розовые обои никуда не делись, но мне больше не было до этого никакого дела: я вообще мало на что обращаю внимание в последнее время; из-за этого даже пришлось взять академ — концентрация на занятиях упала до отметки в минус тридцать, если не больше. Никто из преподавателей на кафедре не был против того, что я так неожиданно нажала на тормоз и взяла тайм-аут: они не знали, в чём именно дело, но догадывались, что что-то случилось.

Так началось моё время постаппокалипсиса: вроде кризис миновал, но последствия никуда не делись, как и воспоминания, и было трудно делать вид, что ничего не случилось. Из-за этого я потеряла всех своих подруг: когда они начали заводить разговоры на тему «жизнь не закончилась», я просто молча ушла, потому что они не знают, о чём говорят.

Хорошо рассуждать о проблемах, через которые ты не проходил.

После подруг настал черёд друзей, потому что в их глазах я резко стала скучной — и то, что меня изнасиловали, не имело никакого значения.

«Забудь уже про это», — услышала я однажды от лучшего друга и поняла, что друзей в моей жизни — настоящих — никогда не было.

Конечно, культивировать в себе эти воспоминания не было хорошим делом; они каждый раз всё больше убивали во мне желание жить, пока меня не заставили ходить к психологу, которая буквально вытащила меня из петли. Не в прямом смысле этого слова, конечно — просто дыра внутри меня вдруг стала не такой большой, как была ещё месяц назад, и я поняла, что могу если не жить, то хотя бы существовать.

В общем, через полгода после инцидента в моей жизни не осталось никого, кроме родителей; все свои хобби я забросила, разорвала контакты с «друзьями» и вообще забыла про то, что существует что-то за пределами моей комнаты. Из дома выходила только на встречи с психологом и редкие прогулки, но только в дневное время и только недалеко от дома. По вечерам я разглядывала свои старые фотографии и пыталась понять: кто та девушка, что так бесстрашно карабкается по отвесной стене и с улыбкой смотрит в объектив? У меня было столько грандиозных планов на будущее и великих целей, а теперь они только и остались, что в отражении глаз на глянцевой бумаге.

— Ужинать будешь? — вырывает меня из невесёлых мыслей мама и на всякий случай трясёт за плечо.

Уже бывали случаи, когда я настолько глубоко уходила в свои мысли, что буквально выпадала из настоящего; именно поэтому родители на всякий случай ещё и прикасаются ко мне. В ответ на мамин вопрос я уже привычным для неё жестом качаю головой, потому что аппетит, как и сон, у меня до сих пор нарушен, и я не знаю, восстановится ли во мне когда-то хоть что-нибудь.

Хотя в любой ситуации есть свои плюсы: за то время, что я сижу дома, я открыла в себе талант к рисованию; правда, рисунки были настолько мрачными, что мама частенько крестилась. У психолога тоже реакция была неоднозначной, потому что по моим рисункам она определяла всё, что происходит у меня внутри; как итог — посещение психологического тренинга, который я за глаза называла кружком анонимных алкоголиков. А всё потому, что принцип работы был схож: комната с приглушённым светом; участники тренинга, сидящие полукругом и рассказывающие о том, чего им удалось достигнуть в борьбе со своими проблемами: понимающая женщина-психолог, которая в подобного рода делах собаку съела… После таких мероприятий я чувствовала себя намного хуже — первое время — а потом поняла, что мне действительно становится легче, но не потому, что я чего-то достигла или справилась с проблемами, а потому, что в мире полно людей, похожих на меня.

Неудачников с кучей проблем.

С одной из девушек мы подружились, хотя это слишком громкое слово для двух едва знакомых между собой людей, которые встречаются исключительно во время тренингов. Но я чувствовала облегчение от того, что есть хоть кто-то, у кого можно спросить «Как дела?» и при этом знать, что этот человек — не член твоей семьи. Хотя доверия к людям за прошедший год во мне не прибавилось ни на йоту; а учитывая, что отведённое мне время на восстановление психики уже подходит к концу, и скоро придётся возвращаться в университет, а я так и не оправилась от произошедшего, всё приобретало ещё более мрачный оттенок.

Я совершенно не готова вернуться в мир.

Заново обвожу комнату глазами, стараясь думать о чём-то другом, и понимаю, что была не совсем честной с самой собой: мне вовсе не плевать на обои. Даже больше — всё, что есть в моей комнате, раздражает меня, потому что напоминает мне о девушке, которой я была раньше, и которой мне больше не стать. Этот дурацкий розовый цвет и мелкий цветочек на обоях; светло-коричневый стол, заваленный книгами, тетрадями и дисками; старый платяной шкаф, у которого уже не закрываются дверки; восемь картин, висящих в два ряда на стене над моей головой… Они как будто насмехались надо мной, укоряли в том, через что я прошла и сломалась, не выдержав удара; поддалась слабости и раскисла, вместо того, чтобы найти способ забыть и двигаться дальше. А мне оставалось лишь молча соглашаться с ними и жалеть о том, что нельзя залить в голову отбеливатель и действительно стереть тот жуткий вечер из памяти.

А ведь я почти каждый день встречаю своего мучителя на улице.

Так вышло — должно быть, ещё одна насмешка жизни — что мы оба живём в одном дворе с самого детства; вместе ходили в один детский сад; какое-то время сидели за одним столом в начальной школе, а после девятого класса жизнь раскидала нас по разным углам — как и весь мой класс. Не скажу, что мы были друзьями, но и врагом я Сергея не считала — заурядный ботаник с заурядной внешностью; сутки напролёт сидел в обнимку с учебниками, посещал шахматный кружок и ни с кем толком не общался. Помню лето две тысячи десятого года — когда в июне отец Сергея избил его мать до полусмерти. Скандал был жуткий, весь двор ещё пару месяцев обсуждал случившееся… А в сентябре уже никто не мог узнать в резко повзрослевшем парне того тихого забитого ботаника, который резко превратился в красавчика и хулигана.