— Так и будем сидеть и молчать? — берёт на себя роль рефери Кир. — Кто первый хочет покаяться?
Корсаков качает головой, опустив взгляд в пол — как нашкодивший котёнок, ей Богу…
— Только не на трезвую голову… — бурчит он.
Позволяю себе поржать.
— А на нетрезвую с тобой вообще разговаривать нельзя! Ты ж всякую херню нести начинаешь!
Глаза Ёжика отрываются от созерцания «прекрасного» и прожигают меня так же, как ещё минуту назад Макс.
— Шёл бы отсюда, петушок. Ты, кажись, меня с собой малость перепутал.
Демонстративно задумчиво потираю подбородок.
— И действительно.
— Так-так, парни, — возводя между нами невидимую демаркационную линию, роняет Костян. — Не хватало ещё передраться из-за всякой фигни.
— Соберём круг анонимных плейбоев, павших жертвами любви? — скалюсь во все тридцать два.
Взгляд Корсакова малость добреет, когда он фыркает на моё предложение.
— Может лучше клуб анонимных дебилов? Ты в эту категорию как-то лучше вписываешься!
Пока Егор, зазевавшись, наслаждается своей остроумностью, улучаю момент и швыряю в него подушку, от которой он не успевает увернуться и ловит её рожей. Но вместо того, чтобы разозлиться и сделать мне что-то в отместку, начинает откровенно угарать.
Следующие минут десять я упорно делал вид, что вообще не говорил о возможной девушке, появившейся в моей жизни: называл парней переметнувшимися предателями и подставщиками, за что мне прилетает подзатыльник от Соколовского руками Романова — вот же гад — и я посылаю Максу показушно-обиженный взгляд.
Правда, когда подходит моя очередь «каяться», я оказываюсь совершенно не в восторге от перспективы вывалить на свет Божий всю эту сопливую хрень про то, что я — Я! — не способен пережить уход девчонки.
Сказал бы мне об этом кто-нибудь полгода назад, я бы ржал до пасхальных кроликов перед глазами, а сейчас чё-то совсем не смешно.
Это просто рукалицо.
— А можно я свою историю вообще рассказывать не буду? — бурчу, чтобы скрыть свою неловкость от непривычного ощущения эмоциональной «наготы».
— И упустишь шанс реабилитироваться в наших глазах и доказать, что ты не только раздолбай? — ржёт Кир.
Честно говоря, вся эта тягомотина по поводу того, что я не способен на серьёзные отношения, начала выводить меня из себя; наверно, поэтому я отбросил весь сарказм себе под ноги и по ощущениям постарел лет на тридцать, когда ответил:
— Посмотрел бы я на тебя, если б ты пытался подкатить к девчонке, которую недавно изнасиловали…
Смех Романова и подколы остальных парней моментально исчезают из оборота; мне начинает казаться, что в образовавшейся тишине — если не брать в расчёт фоновую музыку и игры в бильярд других посетителей — можно было расслышать собственное сердцебиение. А парней будто переклинило, потому что вся эта херня абсолютно не смешная.
Мне — так точно.
— Костян? — слышу охрипший голос Романова, который сам стал похож на белое полотно. — Не хочешь поделиться своим положением?
Ясно — им было проще перевести тему на кого-то другого, потому что даже я не знал, что можно сказать в этой ситуации. Не скажу, что после признания мне прям полегчало, но всё же психологи не врут, когда говорят, что это облегчает груз. Чувство вины малость ослабило свою хватку на моей шее и в грудной клетке, и дышать стало на одну десятую легче.
Несколько фраз — а может целый разговор — пропускаю, потому что борюсь с внезапным желанием разреветься прямо при свидетелях; удерживает только дурацкое клише — мужчина не должен показывать свою слабость, просто потому, что он мужчина.
Это правило явно придумано женщинами.
Это был второй раз за всю мою жизнь, когда я пил как не в себя — до тех пор, пока меня не стопорнули Макс с Костяном; а мне уже было абсолютно пофигу, если честно, в каком состоянии и как я буду добираться домой.
Когда Матвеев предложил поехать по девочкам, я сначала подумал, что у меня слуховые глюки, потому что додуматься до такого даже я не смог бы. Но чем больше он объяснял, тем больше я понимал, что у меня, возможно, появиться шанс на то, что Кристина наконец-то выслушает меня. Наверно, вид у меня был безумный, когда я прикидывал, насколько вообще действенной окажется эта вылазка, но безумно выглядел не я один — Корсакову тоже эта идея пришлась по душе.
Ну и заодно я понял, что этот олух накосячил по полной.
Повыёживавшись для вида, парни поддержали идею, хотя Макс продолжал ворчать, пока мы шли на выход из клуба; он хотел помочь друзьям, но теперь его ещё и домой к Нине тянуло, и это его раздражало.
Из нашего крестового похода я ясно запомнил только две вещи: во-первых, Полина Молчанова — та ещё сучка: понятия не имею, что Костян в ней нашёл, но, как говорят, «любовь зла»; вторым шоком стало падение Корсакова — в буквальном смысле: очевидно, его грехи были куда страшнее, раз для получения прощения он упал перед своей Олей на колени. Но девчонка была впечатлена — как и все мы — и в итоге Ёжик получил свой второй шанс.
А вот я с каждым новым поворотом всё меньше верил в то, что со мной подобное прокатит, и терял последние крохи уверенности — хотя бухому мне обычно море по колено. Даже зайти в уже знакомый подъезд и подняться на этаж девушки сразу не решаюсь; вместо этого пользуюсь перекуром Макса и просто пытаюсь собраться с духом. Ёжик начинает скулить, и это раздражает, но даёт своеобразный пинок мне под зад.
Пока парни прячутся за выступом стены, а я тянусь к дверному звонку, о черепную коробку бьётся только одна мысль: если Кристина сейчас захлопнет дверь перед моим носом так же, как это сделала Полина с Костяном — ну или что-то похожее — я просто сдохну.
Я слышу, как в двери проворачивается замок, но у меня такое ощущение, что это звук летящего вниз лезвия гильотины. Ещё пара секунд, и я вижу ту, которая уже полтора месяца не даёт мне нормально спать и быть похожим на человека.
— Лёша? Что ты здесь делаешь?
Её искренне удивление заставляет мой язык отлепиться от нёба и немного прогоняет страх — она не зла и не раздражена, и это уже что-то.
— Я… просто хочу поговорить, честное слово.
На самом деле мне безумно хочется грести её в охапку и прижать к себе, но что-то мне подсказывало, что с такого не стоит начинать.
— И о чём же? — складывает девушка руки на груди.
Она хочет казаться агрессивной, но мой пьяный мозг решает, что она напугана.
— Знаю, что для тебя это непросто, но я не хочу, чтобы ты меня боялась.
Кристина как-то устало вздыхает.
— Я тебя и не боюсь.
Фыркаю, потому что… Ну, это не может не радовать.
— Можно познакомить тебя с моими друзьями?
Тело само по себе деревенеет, когда я вижу, как меняется выражение её лица.
— С друзьями? — настороженно переспрашивает.
Ответить не успеваю: из-за выступа — видимо, потеряв терпение — выходит Соколовский и пускает насмарку вес мой тяжкий труд, потому что Кристина тут же шарахается вглубь квартиры. Тело действует как-то на инстинктах, когда хватаю девушку за руку, не давая ей уйти.
— Ты чё делаешь, дебил? — недовольно морщится Макс. — Ты ей щас руку оторвёшь! И ты её, вообще-то, пугаешь.
Перевожу взгляд на Карамельку, которая выглядит не столько напуганной, сколько озадаченной и недоверчивой, но руку её отпускаю; она тут же потирает запястье, а я мысленно даю себе затрещину.
— Привет, — Соколовский протягивает ей ладонь для пожатия, и мои брови удивлённо ползут вверх. — Я Максим. А ты, должно быть, Кристина?
А вот когда Карамелька вкладывает свою ладошку в лапу моего лучшего друга, понимаю, что я в полнейшем шоке, но наконец-то могу нормально дышать.
— Слушай, Лёха очень хотел поговорить с тобой, но так сильно тебя боится, что у него коленки трясутся, — лыбится Макс, на что я закатываю глаза. — Ты уж прояви мужество и выслушай весь тот бред, который он для тебя приготовил — пожалуйста.
Кристина переводит взгляд своих бездонных глаз на меня, и я снова напрягаюсь, ожидая окончательного вердикта. Я практически вижу, как работают шестерёнки в её голов, когда она решает, последовать ли просьбе незнакомого ей парня или послать нас обоих нахрен, но вот она кивает, и я готов сдохнуть от облегчения.
