Несколько одинаковых по своей невзрачности посёлков промелькнули в окне, прежде чем под одним из высоких фонарей показался заветный указатель «Париж — 5 км.». На подъезде к городу трафик изрядно оживился — на дорогах стало в разы больше машин, а мелкие пробки, которые им так и не удалось миновать, слегка продлили их путь.

Чтобы свободно пересечь Париж, пришлось проехать пару периферийных районов, больше похожих на промзону, прежде чем перед ними показался съезд на заветную центральную улицу. Широкая дорога тянулась параллельно Сене и пронизывала большую часть города, заканчиваясь центральным районом. Минуя мелькающие по правую руку бетонные мосты и развязки, что подобно тонким цепям соединяли два берега реки, Ева глядела на огни дальних округов Парижа, что вздымались ввысь одинокими башнями-небоскрёбами, и пыталась запечатлеть в своей памяти панораму этого дивного города. Это отвлекало от боли и помогало забыть о тягостных мыслях, что тревожили её всё время этой недолгой поездки.

Адрес, который назвал Лоренс, находился в Тампль — одном из районов в исторической части города, за несколько кварталов от Музея Пикассо. Квартира, что принадлежала Луизе Клеман, располагалась в вычурном высотном здании на самом конце бульвара Сент Клер, что прослыл средоточием всех сливок местной парижской богемы.

Они припарковались за квартал оттуда в небольшом тёмном проулке, что выводил прямиком к Центру Жоржа Помпиду. Старенькая «Шкода» скрылась в тени двух непримечательных жилых домов, оставаясь незаметной для шагающих мимо редких прохожих. Ева вышла из машины, бросив Джеймсу, что скоро вернётся, и слегка неуклюже пошагала навстречу Лоренсу, который теперь стоял в самом конце улицы, заворожено смотря куда-то ввысь.

— Она там, твоя квартира? — спросила Ева, проследив за его взглядом, что упирался в верхние этажи весьма презентабельного жилого комплекса.

— Да, — выдохнул Лоренс, опуская свой взгляд на Брэдфорд. — Спасибо. За всё, что вы сделали для меня.

Он развернулся к ней лицом и как-то уж больно несмело протянул руку, чтобы попрощаться, чем вызвал у Евы снисходительную улыбку. Она не стала ждать, пока в этом парне проснётся уверенность, и, осторожно подаваясь навстречу, сжала его в крепких объятиях. Взирая на тёмные подъезды здешних жилых кварталов, Еве до боли хотелось, чтобы в этот миг одна из массивных металлических дверей отворилась и с противоположной стороны улицы им на встречу вышла Луиза Клеман — живая и невредимая. Она бы смогла позаботиться о Лоренсе, сумела бы уберечь его юное сознание от скверных последствий этого длинного, кровавого вечера… Но её здесь не было.

Грудь сдавило от досады и Ева закрыла глаза, отгоняя навязчивые мысли.

Она так и не расцепила объятия, ощущая, как щуплое, слабое тело в её руках содрогается от слёз. Этот мальчик не умел рыдать, в его семье наверняка был пункт в воспитании на счёт этого, а потому он лишь тихо трясся, выплёскивая разом все накопившиеся эмоции. Хотелось успокоить его и сказать, что всё будет в порядке, но это бы оказалось гнусной ложью, а потому Ева продолжала молча обнимать его, позабыв на миг о жгучей боли.

В миг, когда Лоренс отпрянул от неё и Брэдфорд смогла увидеть его покрасневшее от слёз лицо, она отчаянно захотела остаться с этим парнем ещё хоть на миг. Но делать это было категорично нельзя, а потому Ева бросила короткое «Удачи» и медленно попятилась назад, пока тихий окрик не остановил её на полпути к машине.

— Ева, — позвал её Клеман, протягивая ей тот самый новый Браунинг, который она вручила ему в Версале. — Вы забыли это.

— Оставь себе, — сказала Брэдфорд. — Теперь он твой.

Он ещё какое-то время стоял посреди улицы, неловко сжимая в руках пистолет, но вскоре поспешно спрятал его за пояс штанов и рушил в сторону высотного дома. Ева в последний раз взглянула ему вслед, после чего села в машину и с громким вздохом повалилась на спинку сиденья.

Старая «Шкода» выехала на шумные улицы, покидая уютную тишину жилых кварталов, и умчалась на Юг — обратно к широкой центральной дороге, что оглушала своим гулом сотен встречных машин и ослеплял ярким светом LED-билбордов. Здешние районы были ей не знакомы — они проносились за окном, сливаясь в единый блюр, в котором не было видно чётких линий и силуэтов — только тьму и полосы придорожных огней, что неоновыми змеями тянулись вдоль всего их пути.

Глядя на эту блёклую картину парижских окрестностей Еве не хотелось думать ни о чём — ни о суматошном, безумном прошлом, что осталось в Версале, ни даже о смутном, совершенно туманном будущем, что представляло собой одну большую неизвестность. Её ум наконец познал блаженство спокойствия и умиротворённости, не распыляясь на решение сотни невыполнимых задач одновременно. И это было прекрасно.

Их машина неспешным ходом рассекала ночной Париж, минуя несколько прибрежных округов, прежде чем покинула шумную суматоху центральной дороги и вьехала на узкие улочки Отель-де-Виль. Обогнув с западной стороны большое здание на самом краю жилого квартала, Джеймс остановился у одного из сотни одинаковых подъездов, что выводил к небольшой квартире под самой мансардой.

«Круг замкнулся», — подумала Брэдфорд, глядя на окна её первого конспиративного жилища в их долгом путешествии по Европе.

Ева перевела свой взгляд на Джеймса, что как раз припарковал машину, поставив её на ручник, и теперь молча всматривался во тьму тихих жилых кварталов. Впервые она не знала, что сказать, ведь с досадой осознавала — на этом их безумное приключение длиною почти в год закончено. С этим знанием возник вопрос — абстрактный и уж больно философский, он был единственным, что она смогла из себя выдавить, превозмогая досаду.

— И что дальше? — спросила осторожно Ева.

— Сперва нужно сделать что-то с твоей ногой, а потом…

— Нет, ты не понял, о чём я, — оборвала она Мориарти на полуслове. — В глобальном смысле, что будет дальше?

Джеймс перевёл свой взгляд куда-то вдаль — туда, где их узкая улочка делает крюк, сворачивая в сторону ещё одной такой же тихой дороги, и с едва уловимым отчаянием сказал:

— Хотел бы я знать. Работа и жизнь, наверняка.

— Жизнь… — вторила Ева, пробуя на вкус это слово.

Теперь, когда мир замочной скважины остался где-то в далёком прошлом, а в мыслях воцарился покой, оно обрело совершенно иной смысл. Жизнь — это не только физическое существование, и даже не работа, которая в какой-то миг нам её заменяет. Жизнь — это люди, шагающие рядом с нами по этому пути. Кто-то покидает нас, оставаясь приятным воспоминанием прошлого, иной вдруг застывает на месте, не в состоянии больше нести своё бремя. А кто-то остаётся с нами…

— Вместе, если ты этого хочешь.

Ева улыбнулась, чувствуя как телом проходит приятное тепло — это жизнь вливается в неё, словно вода в опустошённый сосуд.

— Это единственное, чего я действительно хочу, — сказала она.

Над Парижем, как и над всей бескрайней Европой, властвовала ночь. Тёплый южный ветер раздувал грозовые тучи, и звёзды одинокими огнями озаряли небо. Утихали отголоски былых сражений, а старые раны больше не отдавали тупой болью — они заживали. Наступил покой.