— Не было времени.
Филип отвёл взгляд и испустил нервный смешок. Его раздражало безразличие Асада. Он словно не чувствовал всех тех проблем, что легли на их плечи вместе с публичностью. Хотелось привести его на опустевший склад в Альпах и в пустые доки у Генуи и показать, насколько всё плохо. Хотелось бросить на стол уведомления о задержке оплаты от кубинских заказчиков, но Филип знал — Зейд даже не посмотрит на них. Он был ослеплён ярким светом собственных «побед» — взрыв в Женеве, знаменательная речь у Бундестага — всё это питало его эго и позволяло не видеть всю чернь жестокой реальности.
— У тебя никогда нет времени, — хмыкнул Филип. — Пока ты здесь играешься в большую политику, мы теряем деньги. Пришёл отказ от MI-6. Их больше не устраивают наши условия.
Асада его пламенная речь не впечатлила — он всё так же спокойно сидел в своём кресле, созерцая, как он, Филип медленно вскипает от злости.
— Что такое? — спокойно спросил Зейд. — У Дауэла очередное обострение?
Он не знал, ну конечно!
— Так ты не в курсе? Он больше не руководит Цирком после Женевы.
Слова Филипа заставили Асада широко улыбнуться, пока он доставал из портсигара сигарету и прикуривал её от какой-то коллекционной зажигалки — очередного атрибута нового публичного имиджа. Воздух наполнил запах табака, а горло запершило от его горького привкуса.
— Это и к лучшему, — сказал Зейд, выдыхая облако дыма. — Он тормозил все сделки. Никогда не понимал этого психа с его принципами.
— Это не отменяет того факта, что у нас больше нет денег.
Асад стряхнул пепел от горящей сигареты и внимательно взглянул на Филипа, слегка склонив голову. Этот пристальный, прожигающий взгляд не предвещал ничего приятного — это Клеман уяснил давно. В нём прагматизм немецкой части души смешался с опасным блеском анархиста, и в такие мгновения Зейд казался особенно опасным.
— И чего ты ждёшь от меня, Филип? — спросил тихим, въедливым тоном Асад. — Хочешь, чтобы я заставил этих людей работать с нами? Может, тебе нужно ещё одно третье колесо, вроде Риттера — очередная пиявка, которая будет использовать нас для сохранения своего статуса?
— Я жду, когда твой гениальный план заработает, — выпалил Филип, ощущая, как нервы понемногу сдают.
Всё, что он говорил, приходилось изрядно фильтровать. Мозг подкидывал грубые упрёки, а чувства заставляли вжиматься руками в подлокотники, представляя, как под его сильной хваткой трещит не хилое дерево, а чужие кости. Филип был на грани.
— Ты считаешь, что план плохой?
Вопрос мог прозвучать формально, но Клеман ощущал всю его опасность, а потому долго думал, прежде чем подобрать нужное слово.
— Непродуктивный, — ответил он, а затем добавил. — Пока.
Сложно было сказать, что почувствовал Асад в тот миг, но на лице его играла ядовитая ухмылка, а в глазах отразилось нечто отдалённо похожее на разочарование. Не в состоянии долго созерцать этот сгусток чистого безумия, Филип опустил взгляд и нервно сглотнул.
— Вечная проблема вашего поколения — отсутствие терпения, — заговорил Асад. — Все вы — крысы, повылазившие из своих американских колледжей и королевских бизнес-школ, ждёте, когда этот мир провалится к вашим ногам, а карманы сами набьют себя деньгами, — он развёл руками и отрицательно замотал головой. — Но так не бывает. Для того, чтобы что-то получить, нужно научиться ждать.
Филип долго смотрел на Асада, пока тот докуривал свою сигарету. Он пытался понять, в какой момент в их сотрудничестве что-то пошло не так. Когда этот человек успел так измениться? Асад всегда казался ему идейным человеком, но сейчас он был больше похож на старого маразматика, пытавшегося вернуть былую мощь самым пошлым и банальным способом.
— Пока я даже не знаю, чего мне стоит ждать, — сказал ему Филип, когда дым от сигареты выветрился из комнаты, а в воздухе пропал мерзкий горький привкус табака.
После этих слов Зейд ещё какое-то время смотрел на Клемана, словно размышляя, что ему с ним делать дальше, после чего поднялся с места и пошёл к вешалке на другом конце комнаты. Накинув на себя тёмный пиджак, он повернулся к Филипу и сказал:
— Вставай. Пойдём, пройдёмся.
— Куда? — настороженно спросил Филип, подходя к Асаду.
— Увидишь.
Они покинули усадьбу, выйдя через восточную дверь, о существовании которой Филип до этого момента даже не догадывался. На том конце двери их встретила длинная кедровая аллея, что венчала собой весь задний двор. Она пересекала широкий луг и упиралась в небольшое бетонное здание, больше похожее на восточную каплицу. И, только подойдя ближе, Филип заметил характерные резные узоры, что резко отличали это построение от традиционной молельни. Исходя из общего вида и размашистой надписи «АСАД» на фасаде, Клеман заключил, что это больше похоже на семейный склеп.
Асад, всё это время молча шагающий рядом, прошёл вперёд, первым входя в здание. Он поклонился предкам и присел на низкую бетонную скамью у самой стены. Филип, неловко топтавшийся у порога, последовал за ним. И вот они вместе сидели перед лицом всей его семьи — в дальнем углу был захоронен прах жены Асада, рядом покоилась мать, а в самом центре виднелась большая мраморная плита с надписью «Инас Асад — восточное солнце, озаряющее мир». Филип так и не решился заговорить в этом месте. Он молча рассматривал могилы семьи Зейда и задавался лишь одним вопросом: где же прах Гасана Асада?
— Здесь похоронена вся моя семья, — сказал Асад, глядя на могилы, — мать, которая меня ненавидела; жена, которая уважала; и дочь, которая так сильно хотела быть равной мне. Вся моя «эла илат», погребённая под толстым слоем мрамора.
— Почему мы здесь? — осторожно спросил Филип.
Зейд какое-то время молчал, глядя в пустоту. Его пальцы, до этого нервно сжимавшие колени, отбивали хаотичный ритм, а на лице залегла тень скорби. Сидя рядом, Филип ощущал, как холод склепа медленно пробирается под его одежду и проводит по спине своими ледяными когтями. Ему было не по себе в этом месте. Он не мог смотреть на могилы, устал созерцать отрешенного Асада. Филипу хотелось бежать — бежать изо всех сил, оставляя это место чужой скорби далеко позади. Но он не мог.
— Сегодня годовщина смерти моей жены, — заговорил Асад, нарушая тишину. — Она всегда мечтала уехать из Афганистана. Ей хотелось убраться из-под обстрела, жить той пышной светской жизнью, которую она заслуживала. Но она так и не смогла этого сделать. Машина с ней наехала на мину, когда мы проезжали Кандагар, убираясь от местных либералов. Если бы она только села рядом со мной… — Асад потёр глаза и тихо вздохнул. — Но она оставила мне детей и поехала одна. А теперь никого из них нет — ни её, ни Инас, ни Гасана. Остался только я — последний, кто может изменить этот мир.
Асад резко поднял взгляд к тому месту, где покоилась его дочь, и без единого слова встал со скамьи, направившись на выход. Филип какое-то время смотрел ему вслед, после чего словно очнулся от могильного холода и поспешно умчался прочь из склепа. Он нагнал Асада у аллеи и, поравнявшись с ним, зашагал к дому.
