Люди вокруг всё не прекращали свои долгие беседы, где-то вдали старшая работница громко отчитывала свою подопечную за то, что та потеряла стопку с документами, в телевизоре всё не умолкали разговоры о предстоящем саммите, а часы мерно отсчитывали уплывающие мгновения спокойствия.
Мужчина в синей куртке замер.
Моран остановился, не смея ступить и шагу. Он пронзал взглядом свою цель, ощущая, как время резко замедлило свой ход. Рука потянулась к пистолету, но так и не успела закончить это простое механическое движение. Мужчина в синей куртке вдруг резко сорвался с места и ринулся к уборным.
И вновь ему приходилось бежать в толпе людей. И вновь цель, которую он только-только приметил, ускользала от него. Моран больше не заботился о том, чтобы быть учтивым. Он перестал извиняться за то, что бесцеремонно расталкивал всех на своём пути, впредь он даже не утруждался взглянуть на того, кого он нечаянно задел, пробираясь сквозь столпотворение из разношёрстных мигрантов. Ему было не до этого. Единственное, что заботило Себастьяна в тот момент, — это псих в синей куртке, который держал руку на спусковом рычаге.
— Код деактивации бомбы! — рыкнул Моран в наушник, но его слова, похоже, так и не дошли до Евы, потерявшись где-то среди белого шума.
«Что ты говоришь?» — переспросила она.
— Код деактивации, — повторил с раздражением Моран.
«Пятьсот одиннадцать», — ответила практически мгновенно Ева.
Это казалось каким-то смертельным бегом с препятствиями — миновать все эти повороты многолюдных коридоров, перепрыгивать через тележки с бытовой химией, что таскали за собой уборщики, и расчищать себе путь в погоне за безумцем в синей куртке. Морану оставалось преодолеть каких-то десять ярдов, когда мужчина сделал последний рывок и вошёл в мужскую уборную. Моран ускорился и уже готов был снести с петель эту чёртову дверь, как вдруг услышал приглушённый щелчок. «Глушитель», — подумал он.
«Себ, ты здесь? — спросила Ева. — Что там происходит? Почему ты стоишь на месте?»
— В туалете же нет камер?
«Нет, — ответила Брэдфорд. — А что…»
— Я вхожу, — перебил он её и без усилий отворил дверь уборной.
Внутри оказалось тихо. Никакого шума или суматохи — всё это осталось в многолюдных коридорах посольства. Здесь же, на сыром полу уборной Моран нашёл лишь бездыханное тело того мужчины, за которым он гнался. Из его затылка густой струёй вытекала кровь, оставляя багровые разводы на сияюще белом кафеле. Безжизненные глаза молодого парня устремились в бездну. Куртка на нём была расстегнута, и Себастьян мог констатировать наиболее ужасный факт — на парне не было пояса со взрывчаткой.
Позади послышался тихий скрип, что заставил Морана резко развернуться. Дверь медленно захлопнулась, открывая перед Себом прислонившегося к стене Гасана Асада. В одной его руке покоился армейский Глок с самодельным глушителем, а в другой сияла своим отполированным корпусом бомба.
— Здравствуй, Себастьян, — заговорил Асад своим низким хриплым голосом.
Вид у него был ужасен — глаза покраснели, словно у заядлого наркомана, руки подёргивало в лёгком треморе, а крепкое тело вдруг, словно ссохлось от невыносимой боли, и здесь, в ярком свете ламп было видно каждую его выступающую кость. Гасан Асад стал похож на избитого пса, что готов был разодрать в клочья любого, кто встанет у него на пути.
— Лучше отдай её, Гасан, — сказал Себастьян, выставляя перед собой Браунинг.
«Господи», — отчаянно вздохнула Ева, но Моран слабо слышал её.
— С чего бы мне вдруг отдавать её?! — Гасан с ядовитой усмешкой покосился на бомбу.
— Зачем она тебе?
— Хочу закончить начатое.
Моран с непониманием покосился на Гасана, ожидая хоть каких-то объяснений. Ему нужно было что-то, за что он мог уцепиться, — фраза, слово, эмоция — что угодно. Но сейчас, глядя на Гасана, Себастьян не видел ничего кроме бездны чистого безумия, которая всё глубже затягивала его, отдаляя от реальности.
— А знаешь, — сказал Асад, взводя курок. — К черту.
Прогремел выстрел. Моран ощутил жжение в бедре, куда едва не попала пуля. К его счастью он успел увернуться и заработал всего лишь глубокую царапину, но даже этого хватило, чтобы на миг выбить его из колеи. Он не заметил, как ошалевший Асад приблизился к нему, скорчившемуся от резкого приступа боли, и с силой зарядил прикладом в висок.
— Ты слышишь выстрелы, Себастьян? — кричал он, замахиваясь ещё раз.
Второй удар должен был прийтись на челюсть, но Моран вовремя опомнился и с силой вцепился Асаду в руку, одним сильным движением отталкивая его от себя. Резкие выпады вызвали приступ поистине адской головной боли. В глазах потемнело, и Моран через силу пытался вернуть фокус тому, что он видит. Уши заложило, а тело словно не слушалось его. Схватившись за раковину, Себастьян встал крепко на ноги и без промедлений наотмашь выстрелил, попадая Асаду в руку. Послышался громкий истерический крик. Гасан зажал кровоточащую рану, казалось бы, не обращая внимания на выпавший из рук пояс, что отлетел к дальней стене.
— Твою мать, — крикнул он, глядя на стекающую на пол кровь.
Асад попытался выстрелить ещё раз, и на этот раз Моран не стал медлить с реакцией. Он увернулся от пролетевшей мимо его головы пули, что попала в висящее позади зеркало, и со всей силой навалился на Гасана, вталкивая его в одну из туалетных кабинок. Припечатав Асада к стене, он выбил из его рук оружие и стал проходиться кулаками по его лицу, не испытывая ни малейшей жалости к тому существу, что сейчас извивалось в его руках. Он наносил удар за ударом, ощущая, как под руками крошатся кости, бил с такой силой, словно перед ним вовсе не человек — животное, не имеющие никаких представлений о морали. В памяти Морана всплывали кадры из допроса номер 308, и он хотел, он искренне жаждал, чтобы Асад испытал всё то, что перенесла Ева во время той пытки.
Где-то на периферии голос Брэдфорд уже давно сорвался на крик и пытался привести его в сознание, но Себастьян не слышал его. В его висках пульсировала боль, по венам разносился адреналин, а в голове не осталось ни единой связанной мысли. Всё, что видел Моран, — лицо психопата, который вопреки всем пыткам ни на миг не переставал пугающе улыбаться.
Спустя какое-то время, когда приступ всепоглощающей ярости прошёл, а на лице Гасана прибавился с десяток новых гематом и ссадин, Моран остановился. Он схватил Асада за шею и с силой потащил на себя, вытаскивая из кабинки. Пистолет его давно покоился где-то на полу, а сам Гасан, как истинный безумец, скалился, обнажая окровавленные зубы.
— Ты слышишь звуки выстрелов, Себастьян? — спросил он вдруг, чем вызвал у Морана мимолётное замешательство.
Миг — и он чувствует, как что-то острое пронзает его грудь в том месте, где в бешеном ритме заходилось сердце. Моран смотрит на руку Асада и видит в ней карманный нож — точно такой же, как тот, которым он однажды пытал Еву. Себастьян пятится назад, чувствуя, как постепенно ему перестаёт хватать воздуха. Кровь заполняет лёгкие, а глаза больше не улавливают действительность.
