Он наблюдал за стремительным развитием их беседы с нарастающим чувством тревоги. С каждым новым выпадом этого дознавателя и кратким и максимально сглаженным ответом Евы Себ ощущал — всё это движется не в лучшую сторону. Когда мужчина раскрыл карты и начал бросаться громогласными заявлениями о страхе, касаемыми Мориарти, Ева слегка стушевалась. На миг Морану показалось, что этот мужчина смог расколоть её… Но Брэдфорд не просто продолжила отрицать всё, что он говорит. Она едва ли не угрожала ему, и от этого осознания Морану стало одновременно радостно и тревожно.
Следующим под объектив камеры попал никто иной, как его новый знакомый — Гасан Асад. Он был горделивым и дерзким. Говорил много пафосной чепухи, искусно отвлекая внимание Евы. Его бравада закончилась тем самым вопросом, который задал ей прежний дознаватель — что было в папке Луизы Клеман. Стандартное отрицание со стороны Евы создало для Асада воистину странный эффект. Он словно сорвался с цепи и в своей характерной манере начал ту самую часть допроса, которую Себастьян так не хотел созерцать.
Думаю, ты представляешь, что могла сделать шайка чокнутых террористов с беззащитной девушкой.
Гасан колотил её, словно боксёрскую грушу, проходясь по лицу и рёбрам своими резкими ударами. С каждым его новым выпадом рука, держащая стакан с виски, сжималась всё крепче. На том моменте, когда в камере стало видно лезвие ножа, под пальцами стал ощущаться лёгкий хруст. Но Себ не мог отвести взгляда. Он смотрел на то, как Асад избивает Еву, и с каждой секундой всё больше жаждал вернуться в ту тесную камеру. Он бы больше не промахнулся, нет. На этот раз Себастьян бы попал точно в сердце.
В динамиках прозвучал громкий женский крик, но Моран успел услышать лишь его отголоски, ведь кто-то резко дёрнул за провод и наушники слетели на стол. Заблокировав телефон, Себастьян поднял взгляд к месту напротив и с удивлением обнаружил там ухмыляющегося Дауэла.
— Что смотришь? — спросил он, косясь на потухший экран сотового.
Вопрос этот Моран проигнорировал, и сделал он это с той же бесцеремонностью, с которой его «бывший временный босс» (это определение было наиболее подходящим для того, чтобы описать место Дауэла в его жизни) заявился в этот богом забытый бар.
— Ты что здесь забыл? — вопрос был грубым, хотя, по мнению Себастьяна, немного недостаточно грубым. В уме он филигранно добавил к нему «надменный придурок», но сказать это вслух так и не решился.
Дауэл, в отличие от Морана, был спокоен. Закинув в своем привычном уже жесте ногу на ногу, он опёрся о спинку стула, слегка постукивая пальцами по тёмной столешнице. В его угольно-чёрных глазах плескалась бездна абсолютного безразличия.
— Опять отвечаешь вопросом на вопрос? — с укором заметил он. — Я же думал, мы избавили тебя от этой дурацкой привычки.
— Повторюсь, — сквозь зубы процедил Моран, — какого чёрта ты здесь делаешь, Дауэл? — последнее слово он произнёс намеренно громче.
Маска отстранённости вмиг слетела с лица Марка, сменившись лёгким напряжением. Ритмичное постукивание в такт незамысловатой мелодии из местного радио вмиг прекратилось. Дауэл слегка подался вперёд, и в этом плавном движении он был подобен змею, что приблизился к своей добыче.
— Тише, дорогой, — тихо заговорил Марк, — не всем в этом месте стоит знать моё имя. А если тебя беспокоит, почему я здесь… Что ж, сегодня, когда я был на срочном собрании… — он мельком осмотрелся и натужно вздохнул, — на деловой встрече, скажем так, мне позвонили из офиса Калво. Хотели уточнить время моего прибытия на яхту. Оказывается, мой помощник внёс наши имена в список гостей сегодняшней вечеринки у Франциско.
Моран лишь повёл бровями на этот выпад и стал мерно покручивать в руке надтреснувший стакан с виски, глядя, как мелкие блики играют на его поверхности в тусклом барном свете.
— Понятия не имею, кто бы мог это сделать, — пробормотал он, так и не подняв свой взгляд на Дауэла.
Присутствие Марка произвело на Себастьяна странный эффект — он ощущал себя обнаженным нервом, что пульсировал в такт собственной ярости. Хотелось впасть в лютый приступ злости и послать куда подальше этого неугомонного психа с его допросами, но Моран понимал — его рефлексия пролетит мимо Дауэла, словно лёгкое дуновение весеннего ветра, или того хуже — сделает его ещё более невыносимым, выудив наружу все былые укоры, которыми он так любил затыкать всем рты. Поэтому Себастьян предпочитал молчание праведному гневу. Он тихо пялился на свой полупустой стакан с виски, пока поверх него не легла чужая ладонь, что мягко выудила его из слабой хватки и отставила в сторону.
— Что тебе нужно от Калво? — спросил Марк без единой доли былой иронии.
— Не твоё дело, — отрезал Себастьян, вновь потянувшись за оставшейся порцией односолодового Джеймсона.
Не успели его пальцы коснуться надтреснувшего стекла, как Дауэл одним резким движением смёл стакан со стола, и тот со звоном разбился о деревянный пол, рассыпаясь на мириады сверкающих осколков. В зале повисла тишина. Взволнованный бармен уже потянулся к кнопке вызова полиции, но Дауэл бросил ему один из своих многозначительных взглядов, который обычно развевал все нелепые сомнения у его партнёров и вызывал лёгкое чувство тошноты у Морана. В такие моменты Марк как никогда был похож на своего младшего брата.
— Себастьян, — заговорил он, когда напряжение немного спало, — если ты не заметил, мы в одной лодке — ты, я, мой брат, господи, даже Ева! Впервые наши интересы пересеклись без какой-либо личной выгоды… — Моран скептически изогнул бровь. — Ну, если только самой наименьшей, — Дауэл сделал небольшую паузу, пока подошедший к ним официант собирал с пола остатки его чрезмерной рефлексии, после чего тихо спросил:
— Это из-за Женевы?
Моран поджал губы. Упоминание того проклятого города освежило в его памяти разговор с Мориарти по пути к Будапешту. Он рассказывал Себастьяну о Зейде Асаде с его фанатиками в лице «Эла-Илат» и их навязчивом плане нагнуть этот континент самым жестоким и дерзким способом. Женева должна стать переломной точкой в этой истории — Асад, Мориарти, Брэдфорд, Дауэл — всем им так или иначе не избежать участи в этом взрывоопасном спектакле. И ключом к разрешению всего этого оказался один испанский кутила-оружейник, у которого уже давно был разлад с собственной моралью.
— Калво продал Ему ту бомбу, что будет заложена в посольстве, — ответил Моран.
— Откуда такая информация?
— Гасан Асад разоткровенничался.
За столиком вновь повисла тишина. Из радио доносился очередной медленный фольклорный мотив, лампа над их головами словно подмигивала ему в такт своим перегоревшим патроном, а за окном столица Каталонии погружалась в размеренную вечернюю негу.
— Сука… — выдохнул Дауэл, медленно отводя взгляд. — Мы же договаривались — никаких контрактов на стороне. Он говорил, что хотел отбелиться после того, как его начали прессовать местные спецслужбы.
Впервые Себастьян видел его таким — забывшим обо всех своих пижонских повадках, сосредоточенным и искренним в своей злости. Такой Марк Дауэл уже больше походил на человека, нежели тот не в меру саркастичный псих, коим он всегда представал в глазах остальных.
