— Что дальше? — спросил Йозеф, стоящий за спиной у Евы.

— Где он? — Брэдфорд не стала называть имя по нескольким причинам: во-первых, в контексте беседы речь могла идти всего лишь об одном человеке, а, во-вторых, она понятия не имела, какую реакцию это бы вызвало у Инас. У неё совершенно не осталось терпения выслушивать преждевременные истерики.

— Тот парень? — переспросил Йозеф, покосившись на дверь. — В соседней комнате. Мы держим его живым, как вы и просили.

— Приведите его.

— Зачем? — изумлённо поинтерессовался Йозеф.

Ева лишь поджала губы и, украдкой поглядывая на скорчившуюся Инас, сказала:

— Хочу подготовить почву для допроса.

Такой ответ едва ли удовлетворил негодующего Йозефа, но перечить словам Евы он не стал. Окрикнув тройку стоящих у двери солдатов, он вернулся к привычной венгерской речи и отдал им приказ привести пленника.

За те короткие мгновения, которые прошли в ожидании неизбежного, Ева старалась не смотреть на Инас. Она окинула взглядом широкую комнату, машинально проверила наличие пистолета за поясом и даже успела приметить тройку новых шрамов на своих руках, которые остались как одно из многочисленных напоминаний о последних днях. Её тело заживёт, пусть и не так быстро, как хотелось… Но душа — с ней всё гораздо хуже. Перемены, которые произошли в ней, больше напоминали ядерный взрыв, сметающий всё былое и превращающий каждый, даже самый стойкий принцип, держащий Еву в разумных рамках, в горелый чёрный след. Преграды совести пали в тот миг, когда искалеченные руки пропитались горячей кровью — чужой кровью, — а мёртвое тело Генриха Риттера упало к её ногам. Еве больше не было смысла скрывать собственную злость, какой бы деструктивной она не казалась.

Дверь позади громко заскрипела. В комнату ввалился едва стоящий на ногах Гасан Асад, которого волокли двое рослых парней Йозефа. Ева молча указала им на стену, не желая распыляться в лишних объяснениях. На Инас она так и не взглянула, хоть и слышала, как та громко матерится на арабском, пытаясь вырваться из цепкой хватки держащего её солдата. Гасана припечатали к стене, крепко держа за скованные наручниками руки. Для пущей уверенности один из парней взял его на мушку своего автомата, что, в сущности, было бессмысленным. В который раз проверив наличие оружия, Ева медленно подошла к застывшему Асаду. Ненависть в его взгляде её не пугала — скорее, заставляла быть чуточку осторожнее в своих движениях, да и только.

— Здравствуй, Гасан, — сказала она с мнимой учтивостью. — Как самочувствие?

Асад лишь перекосился от рвущейся наружу ярости и, сделав несколько бесполезных попыток вырваться, выплюнул ей в лицо:

— Что ты хочешь, сука? И зачем здесь она?! — он взглянул на Инас.

Ева громко вздохнула, стараясь сохранить те последние капли здравого смысла, что не давали ей разрядить в Асада весь магазин. Какой бы прекрасной не казалась эта мысль, Ева просто не могла себе этого позволить. Только не сейчас. Натянув маску напускного спокойствия, она одарила Асада одной из своих фальшивих ухмылок.

— Не рефлексируй раньше времени, — сказала Ева. — Я всего лишь хочу поговорить. А на счёт твоей ненаглядной, — Брэдфорд покосилась в ту сторону, где сейчас находилась Инас. — Она здесь по вполне понятной причине.

— Хочешь пытать — пытай, можешь даже прикончить, но не трогай её.

Впервые Ева видела Гасана таким — яростным, отчаянным, слабым. И если бы она не знала этого человека так хорошо, если бы не видела всего, что он натворил, то ни за что бы не поверила, что в нём живёт настоящее, первородное зло.

— Как благородно, — хмыкнула Брэдфорд. — Но ты правда думаешь, что после всего, что было, я буду тебя слушать?! Думаешь, ты заслуживаешь этого?

— Так ты хочешь сровнять счёты?

Ева отрицательно замотала головой. Всё было куда сложнее.

— Нет, это больше не моя забота, — она сделала шаг навстречу Гасану, оказавшись в жалком футе от него, и по какой-то странной причине эта близость больше не пугала её. — Всё, чего я хочу, так это освободить тебя, Гасан.

— Что ты несёшь?!

Под осатаневшим взглядом Асада Ева чувствовала себя сильнее. Она позволяла себе делать долгие паузы, растягивая удовольствие от временной власти, вкушая сполна этот терпкий плод. Все последние дни пыток проносились перед её глазами хаотичными слайдами. Она видела Гасана, что в очередной раз заносил над ней свой кулак, ощущала фантомную боль ломающихся под его ударами костей, слышала его хриплый смех. И от этого желание продлить эти мгновения вспыхивало с новой силой.

— Мой бывший босс как-то сказал мне, — заговорила Ева, сделав несколько неспешних шагов вдоль камеры, — что важность человеческой жизни измеряется не в деньгах или связах, и даже не в наших поступках. Её цена — это люди, которые от нас зависят, те, для кого наша смерть больнее собственной. Те, кто сдерживают нашу сволочную натуру. Те, ради кого мы продолжаем существовать. Он называл этих людей якорями, которые держат нас в шаге от того, чтобы сорваться. Оборви все якоря — и человеку больше нечего терять, — Брэдфорд на миг умолкла, рассматривая Асада. — Ты ведь сирота, Гасан. Родителей убили ещё в Афганистане, а Асад со своим семейством для тебя не больше, чем навязавшийся опекун. Остаётся она, — Ева кивнула в сторону Инас. — Твой единственный якорь.

— Нет! — взревел Гасан, судорожно пытаясь вырваться из мертвой хватки солдатов Йозефа.

— Считай это милостью, Гасан, — сказала Ева, делая шаг назад. — Людям, вроде тебя, опасно иметь слабости.

Пистолет оказался в её руке слишком быстро. Никто — ни Гасан, ни Йозеф с его людьми — не успели до конца осознать то, о чём говорила Ева. Они вслушивались в слова, но не слышали их истинного смысла, который заключался в банальной грязной жажде возмездия. За каждый взрыв, каждый выстрел, каждый глоток яда, которые унесли жизни невинных людей. И, как бы Ева не старалась сдерживать внутри это чувство, для него больше не было должных барьеров. Вытянув перед собой оружие, она впервые решилась по-настоящему взглянуть на свою цель. В голове не осталось никаких воспоминаний о ней, не было ни имени, ни фамилии — ничего, что могло бы придать этому застывшему образу определённости. Сейчас перед ней была цель — скорчившийся на земле бесполый силуэт. И только глубокие чёрные глаза, расширившиеся в испуге, делали его живым. Ева отвернулась от них раньше, чем успела усмониться в собственных действиях.

В тишине грязной тюремной камеры раздался громкий выстрел.

***

В соседней комнате послышался громкий хлопок двери. Кто-то ушёл. Ева не знала, кто и куда, но она немного завидовала этому человеку. Ей уже порядком осточертела эта пыльная конспиративная квартира, в которой ей приходилось сидеть последние несколько часов. Йозеф забросил её сюда, оставив под присмотром нескольких своих людей, пока они разбирались со складом, всучил какой-то одноразовый телефон и попросил ждать звонка. Ожидание затянулось на добрую половину ночи и, похоже, не собиралось прекращаться. За это время Ева успела поговорить с местным врачом, послать его к чёрту с советами о стационарном режиме лечения и выпить несколько сильнодействующих антибиотиков, чтобы голова, наконец, перестала казаться куском отборного свинца. Некоторые раны удалось перевязать, на боку теперь красовался свежий хирургический шов, прикрываемый белым медицинским пластырем, а укрытые мелкими шрамами руки насквозь пропахли антисептиком. Лицу повезло меньше — оно всё ещё было в не самом приглядном состоянии. На то, чтобы все синяки и ссадины сошли, понадобится время, но Еву это уже не заботило. Всё, чего ей сейчас хотелось, — это покинуть, наконец, эту пыльную конуру и избавиться от пристальных взглядов своих надзирателей.