Еву провели к большим металлическим воротам и, сняв наручники, нагло втолкнули в длинный зал. Позади послышался скрежет металла, и Брэдфорд невольно обернулась. За порогом стоял Гасан, глядя на неё с гадким прищуром.

— Я долго думал, что с тобой делать, Ева, — громко заговорил он. — Физической боли ты не боишься. Угрозы тебя не берут. Поэтому мы решили проверить тебя на прочность. Один пистолет, одна пуля, — Ева проследила за взглядом Гасана и нашла лежащий на полу Магнум. — Я не могу позволить вам обоим жить, поэтому даю пять минут. Условия простые: либо ты убиваешь его либо он тебя. Тот, кто останется в живых… — Гасан оскалился, — останется в живых.

Ева смотрела на едва держащегося в сознании Генриха и понимала, что не сможет выстрелить. Просто не сможет. Глядя в глаза этому парню, она видит десятки непрожитых лет, сотню громких заголовков, которые ещё могут сотрясать местную прессу. Но, важнее всего, она видит личность — не плохую, не хорошую, а вот такую — пугающе неоднозначную, как и всё вокруг неё. И этой личности так и не суждено раскрыться.

Генрих глядит на Еву исподлобья и отрицательно мотает головой. Он не убьет её.

— А что, если никто не выстрелит? — громко спросила Брэдфорд.

— Умрёте оба.

Ответ Гасана был похлеще любого удара под дых. Он выбил последние капли воздуха из лёгких и заставил Еву с ужасом уставиться на ухмыляющегося Асада. Его поведение казалось ей чертовски нелогичным. Она ведь нужна этому кретину. Нужна его блистательному плану по поимке Джеймса Мориарти. Иначе, зачем ему было гоняться за Евой весь прошлый месяц?

— Ты правда сделаешь это? — спросила Брэдфорд внезапно севшим голосом.

— А твой босс правда хочет убить моего отца? — спросил Гасан на Евин манер. — Не задавай очевидных вопросов, Ева. Наши люди взяли след Мориарти, и совсем скоро твоя помощь нам не понадобится. Так что можешь смело подыхать, я переживу, — он потянулся к двери и закрыл её, кинув напоследок:

— Ну ладно, развлекайтесь. Время пошло.

Оставшись один на один с Генрихом, Ева впала в исступление. Она смотрела перед собой и не видела ничего, кроме чёртового пистолета, сверкающего в свете полуденного солнца. Кому-то из них придётся воспользоваться им, и Ева понятия не имела, как с этим смириться. Из прострации её вывел голос Генриха.

— Я… не выстрелю, — тихо сказал он, прижимая к себе кровоточащую руку.

Вид побитого парня стал условным толчком, который заставил Еву думать. Она, наконец, сдвинулась с места и быстрым шагом подошла к Генриху. Присев на корточки у его стула, Ева стала судорожно осматривать его раны — лицо превратилось в одну большую гематому, на шее краснели неглубокие царапины, а из руки на бетонный пол капала бурая кровь. Брэдфорд не страдала от излишних сантиментов к незнакомым людям, но этого парня ей было искренне жаль. Она сжала его ладонь и повернула лицо к себе.

— Эй, ты слышишь меня?

— Ева, — прокряхтел Генрих едва слышно, — возьми п-пистолет.

— Я не убью тебя, — твёрдо ответила Брэдфорд.

Генрих громко выдохнул. Слова давались ему сложно, во рту скопилась кровь, которую он периодически сплёвывал куда-то на пол. Но время летело со скоростью света, и они были всё ближе к тому моменту, когда оба могли потерять жизнь, поэтому он сделал несколько натужных вдохов и сказал:

— Я же просил беспокоиться о себе.

— Генрих… — выдохнула Брэдфорд, поправляя ему упавшую на лоб прядь.

Риттер громко прокашлялся и с отчаянием взглянул на Еву.

— Я не чувствую ног, — тихо сказал он. — Похоже, мне перебили хребет. Я всё равно долго не продержусь.

— Я не могу, — Ева отрицательно мотнула головой. Её расфокусированный взгляд зацепился за блестящий во всей красе Магнум. Он был на расстоянии трёх ярдов от Генриха. При всём своём желании он не смог бы достать его, а это значило лишь одно — Гасан Асад — чёртов садист. — Он же, сука, знал, что ты не сможешь меня убить.

Генрих тихо вздохнул. Из динамиков под потолком послышался громкий металлический голос, скандировавший: «У вас осталось две минуты». Ева покосилась на окно комнаты надзирателей и не увидела там ничего, кроме солнечных бликов. Она знала — он смотрел на неё сейчас. Смотрел и наслаждался своей властью.

— Мне жаль… — хрипел Риттер, — жаль, что тебе пришлось стать моим палачом.

— Я не убью тебя, Генрих, — Ева крепче сжала его руку. — Не могу.

Выбор больше не казался настолько очевидным.

На миг повисло молчание. Генрих тяжело дышал, а Ева медленно, но верно сходила с ума. Она не знала, что ей делать и как поступать. Второй раз в жизни она ощутила это странное двойственное чувство, когда судьба другого человека непосредственно зависит от твоего решения. Впервые так было в Альпах, в городе, под названием Нижний Виннергоф, какой-то месяц назад. Тогда все её инстинкты дали сбой, а желание жить напрочь исчезло, ведь она понимала — без отчаянных решений им с Джеймсом не выжить в заснеженных горах. Она не думала о себе, когда садилась в машину с маячком и, выжав педаль газа, летела на встречу смерти. Тогда ей больше всего хотелось лишь одного — спасти Джеймса Мориарти.

Сейчас перед ней был Генрих Риттер — сын человека, который помогал террористу, кутила и начинающий алкоголик, обычный парень, которому отчего-то выпала участь жертвы во всём этом водевиле. Умирать ради него не хочется в той же степени, как и убивать его. Еве жаль этого взрослого ребёнка, который, возможно, впервые за всю свою жизнь богатенького мажора встретился с жестокой реальностью окружающего мира.

— Я не убью тебя, — повторила она скорее для себя, нежели для Риттера.

— Тебе и не придётся, — шепнул Генрих. — Возьми пистолет, Ева, — она его не послушала, а потому он тихо добавил:

— Прошу.

Ева слабо понимала, чего он от неё хочет, но этот тон — отчаянный и умоляющий — убедил её встать с места и принести Генриху такой желанный Магнум. Увидев пистолет, Риттер потянулся к нему и сказал:

— Вложи его в мою руку и поднеси к горлу.

Ева оцепенела. Она этого не сделает. Ни за что.

— Нет… — сказала она, отводя оружие.

— Давай! — рыкнул Генрих, и в этом крике смешалось всё, что он не мог сказать, — боль, страх, злость и отчаянное желание закончить эту пытку.

Дрожащими руками Ева вложила пистолет в руку Риттера и, крепко сжав рукоять, поднесла дуло к его горлу. Перед глазами застыла пелена из слёз. Думать рационально не получалось. Как только холодный металл коснулся кожи, Генрих прикрыл глаза и выдохнул:

— А теперь нажимай на курок.

Хватило лёгкого усилия, чтобы раздался громкий выстрел. Пуля пролетела на вылет и застряла где-то в стене, но Ева этого уже не увидела. К её рукам упало бездыханное тело Генриха Риттера. По рукам стекала кровь, въедающаяся в кожу и раздражающая своим мерзким металлическим смрадом. Из Евиных глаз катились слёзы, а в ушах стоял невыносимо громкий звон. Дышать было сложно, а держаться на ногах — и вовсе нереально. Она повалилась на землю, глядя на окровавленное тело. Отсчёт жертв во имя спасения Евы Брэдфорд продолжался. Ей хотелось кричать, но с уст срывались лишь тихие маты, хотелось крушить всё вокруг, но руки и ноги не слушались её. В груди щемило от невыносимой боли, а в голове эхом отбивались слова, сказанные секундой ранее металлическим голосом: