Поднимаясь по скрипучей деревянной лестнице, Мориарти рассматривал небольшие картины, развешенные на стенах. Все они, впрочем, ничего полезного в себе не несли. На втором этаже оказалось всего несколько комнат, включая пустую хозяйскую спальню и просторный кабинет, который больше напоминал приемную у психолога. Догадки Джеймса вскоре подтвердились благодаря многочисленным грамотам, развешенным на стенах. Все они были выписаны на имя Ганса Байера. Судя по фото на комоде, этот Ганс был тем самым мужчиной, чье тело теперь разлагалось перед гаражом. Солдафон в коридоре оказался его приятелем Тилем, с которым они изредка выбирались на охоту. Чёрнокожая барышня, чье тело Джеймс заметил у входа в гостиную, была Камиллой — здешней горничной или кем-то вроде этого. Ну, а женщина в длинном белом платье, чей труп украшал собой дубовый паркет, была Греттой — пациенткой этого Байера. Её дело лежало на рабочем столе Ганса вперемешку с многочисленными книгами и блокнотами. Ничего более интересного в кабинете не нашлось, а потому Джеймс двинулся дальше, минуя небольшую скромную спальню — обитель Камиллы, скорее всего.
Последней на этаже оказалась тесная кладовая, заваленная всяким хламом. И Джеймс мог бы пройти мимо неё, если бы не узрел скиданные наспех женские вещи и сумку с медикаментами, небрежно брошенные на узкую койку. Обойдя крохотную комнату в несколько шагов, Мориарти увидел лежащие на прикроватной тумбочке газетные вырезки с какими-то пометками. Там были обрывки интервью Шульца, новости про Папу и ещё целая уйма заметок и статей, которые он до этого уже читал. Отложив вырезки в сторону, Мориарти стал осматриваться. Она должна была что-то оставить. Что-то незаметное, но важное, что-то, спрятанное у всех на виду. Взгляд Джеймса упал на небольшой покосившийся шкаф, стоящий напротив кровати. Он подошёл к нему и открыл скрипучие дверцы. Отодвинув несколько кофт, висевших на плечиках, Джеймс увидел именно то, что и ожидал. На задней стенке шкафа была прикреплена небольшая, но ёмкая схема из многочисленных новостных вырезок и фото, оплетённая тонкой красной нитью. Там были ведомости про убийство Людвига Нассау («Стоит поговорить с Терезой!»), про смерть Папы («Отравление») и назначение нового понтифика («Подставная фигура»). Здесь даже были статьи про судебные разбирательства «ARES inc.». А посредине всего это размещалась большая надпись: «Где сейчас Джеймс?».
Мориарти невольно усмехнулся. Она была отнюдь не глупой и спокойно могла бы найти его. Не имея доступа к интернету и служебным базам данных, эта девушка умудрилась найти многое из того, что искал Джеймс.
Она была жива, иначе её тело оказалось бы среди тех трупов, что усеяли собой первый этаж. Сейчас Ева могла быть у Асада, а могла сбежать, что маловероятно, и потому Мориарти стоит действовать предельно быстро. Если он не найдёт действительно стоящий компромат на Зейда и его шайку, то всё, что было — всего его поиски, все те страдания, которые перенесла Ева, окажутся напрасными. Он может попытаться пойти в лоб, может попробовать договориться, но в этом нет ни малейшего смысла. Асад задался целью, он стал на путь войны и не сойдет с него, пока все его планы не полетят к чертам.
Джеймс уже наметил для себя путь. Следующей остановкой был Хайдельберг и что-то подсказывало Мориарти, что именно там его ждёт наибольшая опасность.
Комментарий к Глава 2. Джеймс
*Lass es Frieden sein (нем.) - Да будет мир
**”КRIEG” (нем.) - “ВОЙНА”
***Строки из стиха “Война” немецкого поэта Георга Гайма
Война
Она восстала, восстала от долгого сна.
Из-под глубоких сводов восстала она.
(перевод М.Л. Гаспарова)
**** Новый Завет, 1-ое Иоанна 3:4
Впервые пишу структурированную главу. Идея разделить всё на условные части пришла от Тарантино и его привычки показывать всё происходящие в фильме в виде отдельных глав.
Буду рада узнать ваше мнение о таком своеобразном продолжении-дополнении.
========== Глава 3. Ева ==========
Всё, что она видела в последние полчаса, — кромешная тьма плотного платяного мешка, который ей накинули на голову ещё в госпитале. Прошло не больше пары часов с тех пор, как Ева очнулась от анестезии и поняла, что давно уже не в Альпах. В мыслях тогда творился полный кавардак, а от мерцающего света подвесной лампы хотелось на миг ослепнуть. Понадобилось чуть меньше получаса, чтобы она поняла, где именно находится, почему прикована к койке и что за личности её окружают. Ева скучала по тому лёгкому забвению, окутывающему её невнятные мысли, и одновременно боялась его. Ей стоило оставаться в здравом рассудке здесь — в месте, где каждый человек попадает под определение «враг», а добродетель и альтруизм считаются смертельными грехами.
Паниковать не стоит — таких, как Асад, меньше всего интересует чужая истерика. Они её не убили, не оставили гнить где-то в альпийской глуши. И если для кого-то эти заключения могли послужить хорошим утешением, то у Евы они вызвали лишь настороженность. Она жива, а, значит, — нужна им для чего-то. Они бы не стали размениваться на неё, если бы это не было стратегически важным решением. Её даже подлатали, чтобы она окончательно не откинулась и им не пришлось допрашивать закоченевший труп, как сказал один из охранявших её головорезов. Парень, по всей видимости, посчитал это стоящей шуткой, когда у Евы от одного словосочетания «закоченевший труп» по телу прошла легкая дрожь. Доброта людей Асада, впрочем, закончилась на весьма неровном шве, что теперь краснел на левом боку. Боли не было, и Ева была готова благодарить судьбу хотя бы за такой скромный подарок её обреченной тушке.
Она пролежала в обветшалом госпитале, что больше напоминал армейскую казарму времён Второй мировой, от силы несколько часов. За это время её отстегнули от койки, приставили к ней молчаливого амбала, вернули кое-какую одежду и дали немного воды с болеутоляющим, чтобы промочить горло. В районе поясницы совсем скоро начало жечь и никакой разведённый аспирин не унимал эту боль. Жаловаться было напрасно — её проблемы здесь уж точно никого не заботили. Поэтому Ева, сжав зубы, встала со своей койки и попыталась натянуть выданную ранее одежду. Пока она превозмогала боль и мельком осматривала обстановку здешних краев сквозь решётчатые окна, за дверью было чётко слышно, как пара арабов сейчас обсуждала её допрос.
— Нужно перевести её в корпус «А», — сказал один из мужчин низким басом. — Саид уже подготовил камеру и настроил оборудование.
— Хорошо, — согласился второй своим высоким юношеским баритоном. — Я пойду за мешком, а ты пригони машину. Мы с Баширом выведем её.
Ева замерла, застегивая молнию на сапогах, и вслушивалась в их тихие голоса. Всё, чего ей хотелось сейчас, — узнать место, где она оказалась. Тогда будет гораздо легче строить планы побега. Амбалу позади неё — кажется, его звали Башир — не понравилась такая долгая заминка, а посему он рыкнул своим хриплым голосом:
— Эй, что застыла? Шевелись давай!
— Да, сейчас, — засуетилась Ева.
Она наспех натянула обувь и выпрямилась, стоя рядом с койкой. Пыл Башира поумерился, но обаяния это ему отнюдь не прибавило. Огрубелое, загоревшее лицо с лёгкой щетиной просто прекрасно дополняло здешнюю атмосферу тоски и страха. Смотреть в его глаза — узкие, с угрожающим прищуром — было невыносимо, а потому Ева просто села на край койки и стала осматривать свою палату, пытаясь выискать что-то новое в этих стерильных серых стенах.
