— А ты, значит, знаешь?

Филип загадочно улыбнулся, будто пытаясь разогреть интерес Мориарти.

— Слышал кое-что. Могу поделиться.

— Но взамен, ты, конечно же, что-то хочешь, — Мориарти не предполагал — он утверждал, точно зная, чего так сильно желает его бывший партнёр.

Филип, впрочем, оправдал все ожидания и практически мгновенно заявил:

— Отдай мне ту папку.

Глупая была просьба. Бумажные документы, в отличие от их цифровых копий, куда легче безвредно скопировать и уничтожить, не оставляя после себя никаких следов.

— Ты так уверен, что я не сделал копии? — с долей издёвки поинтересовался Джеймс.

— Это не важно. Мне нужно знать, что было в тех бумагах. Ну, а тогда, если хоть что-нибудь из той информации просочится, я тебя из-под земли достану, Джеймс.

Была всего одна вещь в людях, кроме не просветной глупости, которой ещё восхищался Мориарти, и это — слепая вера в себя и собственные силы. Человечество не раз спотыкалось о свою гордыню, но, по каким-то необъяснимым причинам, столь глупое и бессмысленное качество всё ещё плодится в человеческих умах, пожирая здравый рассудок. Впрочем, Джеймсу это только на руку.

— Заманчиво. Пожалуй… — Джеймс театрально вскинул глаза к небу, будто бы размышляя и взвешивая все «за» и «против» такой сделки. — Я соглашусь. И что же ты знаешь?

Филип опустил взгляд и отрицательно замотал головой.

— Сперва папка, Джим, — сказал он с усмешкой. — Я же не полный кретин. Отправь её на адрес моего поместья в Марселе. Через пять дней у меня там прием. Всю информацию о Еве получишь тогда, когда папка окажется у меня на руках.

— Предлагаешь мне положиться на тебя после всего, что произошло?

— О, Джеймс, — протянул повеселевший Клеман, — думаю, это я должен был сказать эти слова.

— Пожмём руки? — предложил с явным сарказмом Мориарти.

— Я бы с удовольствием, но армейский Вальтер в правом кармане твоего пальто не внушает мне доверия.

Над доками сгущались сумерки. Джеймс смотрел на то, как вдоль берега загораются огни, и думал о том, сколько же времени он теряет. Если Ева жива, то ему нужно найти её раньше Асада. Ждать хоть день в таком положении — непростительная ошибка. Но сейчас он заложник обстоятельств, которому не приходится выбирать. И такое положение вводило Мориарти в состояние первозданной ярости.

— Что ты скажешь Асаду насчёт меня? — спросил он у Клемана.

— Скажу, что ты устроил диверсию и шантажировал меня жизнью Лоренса, — ответил Филип.

— Неплохая идея… — Джеймс скептически хмыкнул. — Если бы тебе было дело до твоего племянника.

Былая радость вмиг исчезла. Клеман выглядел раздражённо, а это значило, что Джеймс задел слишком щепетильную для него тему.

— Это тебе тоже Луиза сказала? — в его вопросе сквозила злость и едва заметная обида. Похоже, такие заявления задевали его гордость даже больше, чем служба при Асаде в качестве его цепного пса.

— А почему бы она иначе отдала мне эту драгоценную папку?

— Я бы его не убил, — заявил Филип, и Джеймс не знал, ему он это сказал или пытался убедить самого себя. — Просто знай это.

— Мне плевать, — пожал плечами Мориарти. — Прощай, Филип.

— Прощай, Джим.

Мориарти покинул доки с тяжелыми мыслями. Он ехал вдоль длинной трассы, пересекая тьму ночного Пьемонта, и ощущал себя частью чьей-то нелепой шутки. Впереди опять была дорога в неизвестность, а позади — куча ошибок, которые он совершил. И вновь, как и месяц назад, хочется ударить по тормозам и дать себе немного времени на размышления.

Она жива.

В голове полный коллапс, который просто не позволял строить планы на будущее. Стратегии ломались одна за другой, мысли терялись среди кипы фактов и предположений. Смерть Людвига Нассау, убийство Папы, саммит Совета ЕС, демилитаризация, Клеман, Ева.

Она всё это время была жива.

Ехать во тьме было сложно. Джеймс не следил за дорогой, пока они с Беатрис ехали из Милана, поэтому теперь пришлось полагаться на старый-добрый GPS. Дорога, впрочем, была не близкой — семьдесят миль вдоль двух административных земель. Опасность свернуть не туда или занять не свою полосу заставляла Джеймса отвлечься от назойливых мыслей и смотреть вперёд — туда, где горят огни пролетающих мимо встречных машин. Ему нужно лишь добраться до аэропорта, а там его уже ждёт самолёт, который благодаря небольшому содействию, уже должен был оказаться на взлётной полосе.

Он найдёт её, где бы она не была.

Спустя два часа пути, впереди показался важнейший для него указатель «Аэропорт Мальпенса, 8 км». Перестроившись в крайнюю полосу, Джим прибавил скорости и поехал в направлении аэропорта.

Его рейс отправился через каких-то двадцать минут после его прибытия. Прелесть частных полётов в том, что не ты ждёшь их, а они ждут тебя. И это неплохо экономит нервы и время. Курс был взят на Прагу. Там осталась папка с документами Луизы Клеман, которую он успел прихватить ещё перед отъездом из Вены.

Час с небольшим, что он провёл в воздухе, Джеймс предпочёл отдохнуть и послушать музыку. Как давно он этого не делал — просто сидел в своём самолёте и слушал старый плейлист, в котором доминировала классика и ранние хиты «Queen». Но проблемы не отпускали Джеймса, и об этом свидетельствовал лежащий на соседнем кресле планшет с открытой статьей о саммите.

Закрывая глаза, Мориарти ощущал, как его охватывает слабость. Злодеи-консультанты тоже устают, пусть и труд у них совершенно иной. Его сон был скорее похож на лёгкий дурман, навеянный недавними мыслями. В нём мелькали картины из прошлого: Вена, постоянные пререкания с Евой, пыльный архив и долгие часы бок о бок с ней в поисках хоть какой-то информации об Асаде. Всё то время Джеймс ловил себя на одной лишь мысли: как она ещё может оставаться с ним после того, что случилось? Ева была зла. Во сне Джеймс предельно четко видел, с каким остервенением она захлопывает папку, как тихо матерится, глядя на картины массовых казней, которые устраивали приспешники Асада. Ей всё это осточертело, но она всё ещё здесь, с ним, проглатывает свою злость и подавляет порывы сорваться. Иногда Джеймс замечал, что Ева подолгу смотрит в одну точку, останавливаясь на какой-то статье о расстреле мирных граждан войсками террористов или очередном фото сгоревшего дотла госпиталя. Он знал, в такие моменты лучше её не трогать. Ева, как и всякий человек, имеет тёмное прошлое. Вот только у неё оно пропиталось кровью и пропахло мерзким смрадом пыли и гари. В памяти отпечатался образ — холодный свет настольной лампы, отсыревшая стена с парой длинных трещин и профиль девушки, словно высеченный из воска.

Вскоре, из глубин подсознания раздался истошный крик. Теперь перед глазами была извилистая горная дорога, а руки крепко сжимали руль. Позади, в конвульсиях билась умирающая Ева, и от её стонов боли хотелось на миг утратить возможность слышать. Он знал, что делать дальше, пусть это и противоречило его внутренним принципам.