— Злой ты, пойду я от тебя!
С этими словами он поднялся из-за стола, с надутыми губами и обиженным лицом, направился к выходу из сада, не забыв показушно громко хлопнуть дверкой садовой калитки. Обидчик же совершенно спокойно к этому отнёсся, отпив ещё чая из узорной чашки.
《Ишь ты! На невесту мою посмел посягнуть! Специально не стану что либо делать, сам придёшь, через пару минут. А я стану тебя прощать, чтоб не повадно было!》— думал Фёдор в тот момент. И действительно, через несколько минут, когда чай уже успел остыть, явился обиженный, несся с собой чёрную коробку.
— Ладно не дуйся! Вот тебе сервиз в знак премирения. Чайный! — воскликнул шатен с улыбкой, ставя коробку на стол.
— Не премирения, перемирия. До следущей твоей выходки!
***
Безликая красавица прогнала плаксу-солнце, и сейчас висела над городом. Её красивые белые глаза очень незаметны на таком же белом лице, но это не значит, что их нет. Это значит, что не все могут их разглядеть. Вот и сейчас, Дадзай пытался что-то найти в лунном диске, попутно размышляя о полуденном чаепитие. Фёдор безусловно был прав: пора заканчивать его холостяцкую жизнь, но как? Его совершенно не беспокоило будущее своего рода, и что он вообще-то единственный сын. Зачем оно ему надо? Для него самое страшное не то, что его не будут любить, а то, что он не будет любить сам. Ведь, кто ничего не даёт, тот ничего не имеет. Но даже если так, ему придётся, дабы не опозорить отца и мать. Они ни в чём не виноваты. Сэтоши и Ран не заслужили такого обалдуя, который после их смерти сведёт статус и уважение в могилу.
— Как всё сложно
Он схватился руками за голову и устало посмотрел на луну, которая также устало посмотрела юношу.
— Пора заканчивать этот беспредел! Вот если завтра я не встречу женщину мечты, то помолвлюсь с первой попавшейся богатой шваброй на балу!
И с этим решение он захлопнул окно и задёрнул тёмные портьеры его покоев. Они были не особо просторными, но и спальней не назовёшь. Большой и пузатый шкаф, был похож на типичного английского джентлемена с моноклем на глазу, во фраке и шляпе-котелке, гордо вышагивающим по улице на какую-нибудь Трафальгарскую площадь. У другой стены большая кровать, которая у Осаму ни с чем не ассоцировалась. Кровать как кровать, ничего больше. Справа от неё окно и портьеры, которые почему-то ему казались восточной красавицей с легким шарфом на голове и лице. Так же в комнате был стол, стул и письменные пренадлежности. Он тоже Дадзаю ничем интересным не представлялся.
Вскоре парень плюхнулся на кровать, проваливаясь в объятия Морфея, несмотря на свою привычку ночного бодроствования. Мысли утомляют не меньше тяжёлых работ. Они суровые и очень тяжёлые, потому голова юноши не выдерживает, ведь их много, и все они страшные.
========== Мёртвое солнце ==========
Комментарий к Мёртвое солнце
Кюло́ты — короткие, застёгивающиеся под коленом штаны, которые носили в основном только аристократы. Кюлоты носили с чулками и башмаками с пряжками
Жюстокор — тип мужского кафтана, появившийся в конце XVII века и сделавшийся в XVIII веке обязательным элементом европейского придворного костюма, наряду с камзолом.
Аби́ — часть мужского костюма XVIII века, входившая в ансамбль «наряда на французский манер», однобортная приталенная одежда с полами до колен, отрезной спинкой с группой складок от талии по бокам сзади, сквозной застёжкой на пуговицах спереди и воротником-стойкой, носившаяся нараспашку.
Жабо́ — отделка блузки, платья или мужской рубашки в виде оборки из ткани или кружев, спускающейся от горловины вниз по груди, также разновидность воротника. (Что-то похожее у Акутагавы)
Утро шагнуло лёгкой походкой, поправляя на ходу солнечные лучи, дабы пустить их потом шатену в глаз через окно. Он недовольно фыркнул и потянулся, жмурясь. Новый день, новые дела и встречи. А, ну и как он мог забыть! Сегодня конец его одинокой жизни. Как печально, однако любое слово, что он когда-нибудь дал себе, юноша выполнит, каким бы оно не было. Вот и сегодня придёться посетить, причём добровольно, какой-нибудь бал с какими-нибудь девицами, дабы выбрать себе какую-нибудь суженную. Он не надеялся встретить женщину, которую будет по настоящему любить и оберегать от невзгод, такую, что способна вызвать у него улыбку, и тягу к жизни в момент грусти, при одном только лишь вспоминание её глаз, добрых и ласковых, как у матери. Вряд ли он полюбит придворных дам и отпрысков дворянства. Вот Фёдору повезло: его невеста незаурядная и прекрасная от природы, а сам он ничего не делал. К нему не липнут, как мухи на дерьмо, он сам всех отталкивает, чего нельзя сказать о Дадзае. Он хочет быть нужным не только себе, но и другим. Безусловно он не был одинок: у него есть родители, друг Фёдор, множество влюблённых девушек, имён которых он знает, партнёры по торговым делам. И всё же для него одиночество — это одиночество, а не свобода. Он видит в нём только плохое и страшное, нечто, что растеклось по его комнате и потолку, засело в углу, и моргает белыми глазами. Нечто это чёрное, слизкое и большое, бесконечно большое, будто собралось оно только для него одного.
Юноша встал и подошёл к шкафу. Он открыл дверцу и посмотрел на обилие одежды. Рубашки, жюстокоры*, аби*, кюлоты*, жабо*, чулки, кафтаны, сюртуки, брюки, плащи… Чуть левее галстуки всех видов, броши и перстень с жёлтым камнем и гербом семьи. Сегодня он первым делом хотел закончить все дела, и ближе к сумеркам пойти прогуляться по городу. Он достал чёрную рубашку, а с верхней полки кружевное белое жабо, не забыв прихватить голубую брошку-булавку. Долго выбирая между белым и чёрным жюстокором, выбор пал вообще на бежевый шитый золотыми нитками, одиноко висящий. Нацепив и его он достал такие же бежевые кюлоты с белыми чулками, и чёрные башмаки с большой пряжкой. Обычно, он не наряжается как положено одеваться всем дворянинам, предпочитая по большей части брюки, плащи и тому подобное. Но сегодня пройдёт важная встреча и заключение договоров. Поэтому надо показать себя с лучшей для них стороны. А чудак одетый как крестьянин придётся совсем не по вкусу партнёрам из Португалии.
Закончив с внешним видом, он вышел в коридор, где встретил двух горничных. Те поклонились и ушли, переглядываясь. Не обратив на них никакого внимания, шатен стал спускаться по главной лестнице, к месту встречи гостей. Они ещё не приехали, поэтому Осаму поплёлся в сад, к заранее приготовленным приборам. Сел на свой стул у куста роз и принялся ждать. Всякий раз над ним нависала рука Времени, коя без колебаний хватала его, и вкуручивала в его голову терпение. Улыбаясь, время разжимало его, и оставляло жить. Что за великая злоба — оставить кого-то жить.
***
Встреча прошла как по маслу, без единой неловкой паузы в диалогах. Договор заключён, гости отбыли оставив в подарок тишину. Несомнено лучшее дарование, дороже разрешения на торговлю в Лиссабоне.
Сейчас шатен снова выбирал себе одежду, только намного проще и сдержанее, на прогулку по городу. Было у него ещё одно увлечение, не страннее обычных. Переодеваться простолюдином и щеголять по городу. Никто его не узнавал потому, что мало кто из крестьян его видел в живую.
Абсолютно готовый Дадзай красовался перед зеркалом. От французкого дворянина ничего не осталось. Сейчас он, в бурых штанах, свободной белой рубахе и в жилете, совсем не господин Дадзай. Открыв окно, он осмотрелся по сторонам. Никого. Теперь нагнувшись к кровати и достав из под неё верёвку, он сбросил один её конец в окно, а другой привезал к ножке кровати. Спрашиваете, почему не выйти в коридор, так проще? Ответ прост: никто не знал об этом увлечении молодого господина, а попадись он на глаза сплетницам-служанкам, можно сказать прощай репутации семьи. Да и так совсем неинтересно. Поэтому сейчас он ухватился за веревку и стал спускаться, как альпинист в сад. Также быстро спрятав верёвку он направился к забору. В нём уже заранее приготовленные отверстия, для более удобного преодоления препятсвия. И вновь как альпенист, он стал карабкаться вверх, и спрыгнув с небольшой высоты, довольный направился в город.
