— Молодец, девочка. Это в последний раз, завтра вернешься к хозяину, — шепчет Эстер, погладив обезьянку по холке, а затем вновь дает ей несколько камушков.

Дальше — только театр. Эстер жалуется на брак в украшениях, получает подозрения в мошенничестве, ее обыскивают, (всё это под плач ребенка), однако никаких следов бриллиантов они не находят. Она уходит со скандалом, обещая рассказать всему городу «какой вы хам, и какого качества ваши хваленые украшения».

Роберт перестает плакать, едва они выходят из ювелирного, они садятся в машину и мчатся в гостиницу, чтобы не навредить Лалли лишней заминкой. За пятнадцать минут они получают почти шесть миллионов крон, Эстер щедро платит семье мальчика, которого на самом деле зовут Ян, а также Томашу, который всегда готов помочь с камерами. Эстер не может пройти мимо хорошего ювелирного, камни — ее главная слабость.

Вечером она в последний раз гуляет по историческому центру Праги, подольше задержавшись на Карловом мосту, любуется на Влтаву*, слушает беглые иностранные языки, и, не удержавшись, ловко вытягивает из кармана чьего-то пальто небольшой бумажник. Дурная старая привычка, от которой почему-то так трудно избавиться.

Эстер злится на себя.

— Excuse me**, — говорит по-английски, чтобы ее точно поняли. — Is it yours?*** — протягивает молодому мужчине его деньги, которые несколько секунд назад сама вытащила из его кармана.

— Спасибо! — он говорит по-русски. — Большое спасибо.

Эстер долго слушает уличных музыкантов, кутаясь в свой плащ, не хочет расставаться с этим сладким чувством полного умиротворения. Она дает милостыню у храма, а затем полиция разгоняет бедняков, чтобы не мешали туристам. Девушка пьет кофе, сидя за столиком на улице, он не так хорош, как тот кофе в Париже (она больше не вспоминает об Андресе, когда думает о Париже), но, позволив себе трдельник, традиционную чешскую выпечку, Эстер это компенсирует. Несмотря на то, что Прага овладела ее сердцем, в шесть утра она улетает в Венецию.

Около полуночи Эстер снова возвращается в отель, где ее ждут уже собранный чемодан и тишина. Она испытывает щемящее чувство грусти, словно вынуждена прощаться со старым другом. Нарушая свои собственные правила, она дает волю эмоциям, позволяет себе тосковать, позволяет пелене слез застелить глаза. Эстер хочет остаться, но она и так пробыла здесь слишком долго, если отменит поездку, на время придется залечь на дно и прекратить работу. Нет. Она сможет прожить без узких пражских улиц, без грубоватого чешского языка, но не сможет без работы.

Чтобы отогнать грустные мысли, она принимает горячий душ, и почти ложится в чистую постель, но ее отвлекает стук в дверь. Эстер бесшумно подходит к порогу:

— Кто? — она ненавидит сюрпризы, незваных гостей и опаздывать.

— Bonsoir, Mademoiselle.

Эстер не видела его почти два года, но голос этот узнает из тысячи. Бархатный, с приятной хрипотцой, завораживающий, глубокий…

— Черт! — она, не задумавшись ни на секунду, распахивает дверь, и видит его довольную улыбку, и морщинки-лучики вновь собираются у его карих глаз. Андрес, как ни в чем не бывало, стоит на ее пороге, одетый в дорогой, идеально выглаженный костюм.

У нее замирает сердце. Несколько мгновений оно не бьется. Внутри все немеет. А затем это бедное измученное сердечко начинает, словно испуганная птица, попавшая в клетку, колотиться о ребра. Он вальяжно распахивает объятия и делает шаг внутрь ее красивого номера, но вместо объятий получает звонкую пощечину, от которой горит и его щека, и ее ладонь.

Эстер зла: он видит это по адскому пламени, горящему в ее кошачьих глазах. Андрес опускает руки и театрально двигает челюстью, словно проверяя, не выбита ли она. Она едва может дышать, и сил внутри хватает лишь на то, чтобы удержать себя на ногах.

— Теплый прием, дорогая, — он закрывает за собой дверь, и они остаются совсем одни в полутемном помещении. — Чаю ты мне не предложишь, я правильно понимаю? — Андрес по-хозяйски проходит вглубь комнаты, огибая девушку, и придирчиво осматривается.

Она оборачивается, складывая руки на груди, и его спину пронзает ее взгляд, полный ненависти.

— Отменный вкус. Мне нравится, — они оба помнят, в каких условиях она жила во Франции, и этот прекрасно обставленный номер в отеле в самом центре Праги — определенно большой успех.

— Андрес, — она цепляется за возрастающее внутри чувство раздражения, но произносит его имя так, как умеет только Эстер. Чувственно. Он оборачивается и тонет в ее глазах. — Я не буду играть в твои игры, — твердо заявляет она.

— Я не играю, — его голос притворно ласковый. — Я приехал навестить старого друга.

— Друга? — она усмехается и сокращает расстояние между ними, без разрешения врываясь в его личное пространство. От него пахнет льдом и дорогим парфюмом, как и тогда, во Франции. Эстер хочется колотить его кулаками по груди, кричать во весь голос, даже заплакать. Обида, со временем утихшая, волной накрывает ее, сбивает с ног, но девушка берет себя в руки и спокойно и четко проговаривает: — Ты мне не друг.

— «Любовник» — не описывает всех граней наших отношений, — он с любопытством рассматривает ее: изменилась. Лицо приобрело более взрослые черты, скулы стали острее, взгляд такой же чарующий, но куда боле осознанный. Однако она все еще слишком молода, чтобы понять его, он насквозь ее видит, может прочитать мысли, которые сменяются одна за другой, словно вспышки молний в грозу. — «Наставник» — звучит слишком отчужденно. «Друг» — идеально, Эстер.

Она едва заметно вздрагивает, когда он произносит ее имя.

— Ты бросил меня тогда в Париже, — он чувствует нотки боли в ее голосе, и ему становится не по себе, однако он не подает виду.

— Нет, не бросил, я дал тебе свободу, — он мечтательно перебирает пальцами воздух, словно играет ими на арфе. — Я научил тебя всему, что ты должна была знать. Нет, не перебивай, — просит он, когда девушка вдыхает воздух, чтобы возразить. — Я исчез. А ты была, словно птенец, оставшийся в гнезде, но ты не побоялась, ты полетела, и вот… — он поворачивается вокруг своей оси. — Ты нашла свой путь.

—Хватит, — она качает головой. — Хватит бросаться красивыми метафорами, ты знаешь, о чем я!

— О чем? — хочет услышать, хочет потешить свое самолюбие. Эстер борется с желанием снова ударить его, но тогда точно покажет свое неравнодушие. Это был один из первых его уроков: никогда не раскрывай все карты.

— Я была в тебя влюблена, а ты даже не попрощался.

— Была… — он цепляется за нужное словно и смакует его, пробует на вкус. — Горько это слышать.

— Ты переживешь, — бросает она равнодушно.

— Где твоя милая обезьянка? — он нагло переводит тему и вновь оглядывает комнату.

— Опять следил за мной?

— Это моя фишка. Я всегда рядом, даже если далеко. Ты стала изобретательнее, я снимаю шляпу.

— Твое одобрение не нужно.

— Я научил тебя всему.

— Многому, — поправляет Эстер. — За это тебе большое спасибо. Теперь тебе пора, — она делает шаг в сторону двери, чтобы лично открыть ее и выпроводить его вон, пока Андрес вновь не запудрил ей мозги. Однако мужчина ловко, но мягко берет ее за руку, останавливая.

— Я сожалею. Я скучал по тебе, Эстер.

Он проводит указательным пальцем по линии от мочки ее уха до подбородка, у нее дрожат ноги, пересыхает во рту. Эстер убеждала себя, что ненавидит его, что никогда не простит, что выбросит его из своего сердца, как он выбросил ее из своей жизни, но его запах затуманивает разум, его прикосновения выбивают из колеи, и даже самый дорогой бриллиант на свете сейчас не такой желанный, как его губы.

— Я тебе не верю, — Эстер, собрав волю в кулак, отстраняется.

— Тебе я не вру. Никогда, — он не делает больше попытки коснуться ее, но сбрасывает маску, в секунду меняется в лице, смотрит на нее с трепетом, разглядывая тонкие черты лица.

Теперь она видит в его глазах отголоски мыслей, искры чувств, становится труднее держать себя в руках. Ей хочется понять его, залезть в его голову и, наконец, разобраться в нем, но у нее никогда не получалось этого сделать, истина всегда ускользала от нее, правду знал лишь Андрес.