— Можете не слишком стараться над моей персоной, — вставил я своё слово.

В ту же секунду дубинка с силой прошлась по моей спине, и я невольно вскрикнул.

— О нет, — прошептал Аккерман, — я поработаю с тобой как следует.

Настало время экзекуции. Леви избивал меня резиновой дубинкой с таким остервенением, словно бил боксерскую грушу: по почкам, по бедрам и голеням, по предплечьям, в общем, везде, до куда он мог дотянуться. Я же закусил губу, чтобы ни один крик не смог вырваться из моей глотки. Я не мог дать слабину, не мог дать ему наслаждения сломать меня.

— Молчишь, — сказал Леви. — А как тебе это? — После этих слов он с размаху ударил меня по подколенному сухожилию. Боль мгновенным импульсом прошлась по всей ноге, из-за чего та забилась в конвульсиях, а я издал протяжный стон.

Следующий удар пришелся по локтевому сухожилию — та же неимоверная боль, те же судороги.

— А ты крепкий, намного крепче, чем тот блондинчик, — Леви обогнул меня и встал ко мне лицом.

Я в упор посмотрел на него сверху вниз.

— Да пошёл ты! — прошипел я.

Глаза Аккерман блеснули в тусклом свете окна, и дубинка врезалась в верхнюю часть живота. К горлу подступила тошнота, а глаза заслезились. Следом за этим ударом незамедлительно последовал ещё один, и меня вырвало на пол. Да, зрелище не из приятных. Я закашлялся, жадно хватая ртом воздух. Весь мой обед сейчас пал к ногам коротышки.

— Ты омерзителен, — с отвращением сказал последний и немного отошел.

— Чья б корова мычала, — прерывисто сказал я.

Тело потихоньку начало неметь. Я попытался пошевелить пальцами, но их сковала новая волна судорог, и я снова ощутил боль. Я лишь сильнее прикусил губу, и во рту почувствовался вкус крови вперемешку со вкусом рвотных масс.

— А твой друг кричал, — Леви подошел к шкафчику, достал из кармана брюк ключ и вставил его в железный замок, два раза повернул, и дверь со скрипом открылась. — Такой вопль стоял, что уши закладывало.

От этих слов кровь в моем теле вскипела. Слышать, как он рассказывает об избиении моего друга, было просто отвратительно. Я вспомнил Армина в тот день, когда его окровавленного и изнеможенного привели в камеру и бросили на пол, как мешок с картошкой. Я вспомнил, как он болезненно стонал и метался в агонии. Я сжал зубы до скрежета в них и попытался вырваться из оков. Но все тщетно, у меня полностью забрали свободу.

В это время Леви достал из шкафа шпицрутен*. Я думал, что ими не пользуются уже лет двести. Но оказывается, один экземплярчик еще находился в действии. Теперь было ясно, чем именно были оставлены раны на теле Армина.

— Таким ты нравишься мне больше. — Что удивительно, так это то, что все слова, которые произносил Аккерман, все действия, что он совершал, отражались на его лице полной невозмутимостью. С одной стороны можно было подумать, что ему нравится весь этот садизм, но с другой стороны — ему было абсолютно наплевать. Его не интересовали жизни отбросов общества, и он просто выполнял приказ старшего по званию.

— Ты поплатишься за все преступления, что ты совершил. — Леви взмахнул прутом, и он полоснул по моей груди, оставляя после себя длинный кровавый след. Режущая боль охватила тело, и я закричал.

Аккерман снова и снова наносил удары. Шпицрутен врезался в моё тело, рассекая кожу и разрывая её в клочья. Из многочисленных ран на ногах, руках и груди тонкими струйками сочилась кровь. Из-за сильной боли тело снова забилось в конвульсиях. Я уже практически не чувствовал пальцев рук и ног, во рту было сухо, как в пустыне, кровь шумела у меня в ушах, а в глазах немного потемнело.

Закончив спереди, Аккерман зашел мне за спину и продолжил избиение. Вот прут прошелся по спине от плеча до позвоночника, оставляя жгущую дорожку. Вот он «приласкал» голень, рассекая на ней кожу, как острый нож рассекает кусок мяса. И снова, и снова. Вместо громких криков из моей глотки уже вырывался хрип. Я стал терять сознание. Шпицрутен впивался в мою плоть, вырывая кожу и разрисовывая спину красными линиями. Боль выжигала меня изнутри. Прошло около часа с начала наказания. Но в какой-то момент я перестал чувствовать что-либо. В глазах стало темно, и я погрузился в царство небытия. Сознание покинуло меня…

Я проснулся от того, что меня окатили ледяной водой. Вместе со мной проснулись и десятки ран на моём теле. Боль была повсюду: в руках, ногах, спине, болела даже прокусанная мной же самим губа. Тело совершенно меня не слушалось. Я разлепил веки и осмотрелся. Леви сидел за столом, закинув ногу на ногу, и попивал, — судя по витавшему в карцере аромату, — мятный чай. И кружку держал он как-то странно: не за ручку, как все нормальные люди, а за края. Просто удивительно, что в своём положении я думаю о том, каким образом кто-то пьет чай. Леви смотрел на меня своим обычным прямым взглядом.

— Освободить его, — приказал он.

Только сейчас я заметил стоявших по обе стороны от меня Гюнтера и Эрда. Они ослабили натяжение цепей, сняли кандалы сначала с ног, потом с рук, и я обессиленный повалился на пол. Конечности онемели до такой степени, что я даже пальцем не мог пошевелить. Я не знаю, сколько времени прошло с того момента, как я потерял сознание, но за это время кандалы смогли натереть мне запястья и щиколотки так сильно, что верхние слои кожи на них полопалась и теперь их украшали розовые браслеты нижних.

Аккерман встал из-за стола и подошел ко мне.

— А ты продержался дольше, чем я думал, и намного дольше, чем твой друг.

Я собрал в пересохшем рту всю слюну, что только могла там накопиться, и плюнул под ноги Леви, удачно попав на его вычищенные ботинки. Он немного постоял в молчании, потом схватил меня за волосы и со всей дури врезал правой ногой по моей челюсти. Я почувствовал вкус железа на языке и какой-то инородный предмет во рту. Как оказалось, это был мой зуб. Я выплюнул его на пол. Но Леви не собирался останавливаться. Видимо, мой плевок на его чистую обувь сильно разозлил коротышку. Он опять и опять бил меня ногой по голове и лицу, вкладывая в удары всю силу и ненависть. Он разбил мне нос и губу, хорошенько прошёлся по подбородку и скулам. В ушах зашумело, а в глазах снова становилось темно.

Дверь карцера скрипнула, и кто-то вошёл внутрь. Леви остановился и отошёл от меня к вошедшему.

— Я же просил тебя не бить по лицу, — раздался приглушенный голос — Эрвин Смит.

— Ну прости, — бросил Леви, — не сдержался.

— Как обычно, — только и сказал ему Смит.

Эрд и Гюнтер вели меня под руки по темным коридорам. Я старался передвигать ногами, но они наотрез отказывались меня слушать. Я то и дело терял сознание, да и вообще чувствовал себя, словно ежик в тумане: перед глазами всё плыло, и я мало понимал, где я нахожусь. Надсмотрщики с трудом втащили меня на второй этаж по лестнице и довели до камеры. Они бросили меня вместе с моими вещами на холодный каменный пол, а затем я услышал скрип закрывающейся решетки и звук отдаляющихся шагов.

Последнее, что я помню, это тёплую руку на моей спине и печальное голубое море…

Комментарий к Глава 8

*Шпицру́тен (от нем. Spiess — копье, пика и Rute — хлыст) - длинный, гибкий, древесный прут для телесных наказаний в 17-19 веках.