Победив в себе желание в последний раз обернуться, она побежала в темноту, что было сил.

Позади словно выстрел громко хлопнула дверь. Верно служивший убежищем дом теперь торопливо закрывался на замок изнутри, будто отрекаясь от всего добра, которое дарил долгие годы. Да и остались ли в нем те, кто был рад помочь?

Дождь мгновенно пропитал всю одежду и малышка на руках заплакала. Хотелось остановиться, закутать ребенка в шаль, но времени не было.

В любой момент их могли догнать.

Теперь, когда некому было защитить, оставалось только бежать – вперед, через лес к реке.

Между деревьев царила удивительная тишина, каждый шаг отдавался эхом и даже собственное горячее дыхание казалось слишком громким. Ноги несли вперед, не замечая ни кочек, ни веток на своем пути. Еще немного и покажется утес на берегу, а рядом тропинка, ведущая вниз к воде.

Но стоило выбежать из леса, как вместе с дождем на голову обрушился грохот и собачий лай. Сотни огней мерещились позади между деревьев, выстрелы и ругань слышались совсем близко. Погоня казалась оконченной – не убежать, не спрятаться.

Волосы выбились из-под намётки и мокрыми прядями липли к лицу.

Руки ныли от тяжести ребенка, а все тело дрожало от холода и страха. Догонят и убьют. А что будет с малышкой? Насколько мучительный конец они приготовили для нее?

Не дав себе ответы на эти вопросы, она поспешила к реке. Та, укрытая высоким камышом, вышла из берегов, как всегда в ноябре. Вода была чистой, хоть и бежала быстрее обычного.

Иногда, в середине жаркого лета, мальчишки на спор пытались переплыть обмельчавшую реку, но стоило об этом узнать родителям, как жестокие розги, надолго отбивали охоту. Еще бы – случалось, что коварная река не возвращала и взрослых.

Сейчас, когда на руках ребенок, а дождь застилает глаза, не было и надежды добраться до противоположного берега.

Лай послышался совсем рядом и ноги сами зашагали в ледяную воду. Тяжелая юбка сразу же промокла почти до самого пояса – пришлось поднять малышку повыше и направиться дальше в темноту.

Луны не было и оставалось только гадать насколько далеко сейчас скрытые во тьме холмы противоположного берега.

Когда вода добралась до шеи, а вытянутые вверх руки готовы были уронить ребенка в воду, стало ясно, что выбор неизбежен.

За спиной мелькали огни и слышался лай собак, отказывающихся лезть в холодную реку.

Обречь невинную детскую душу на страдания в руках невежественных злодеев или попытаться ее защитить, зная, что спасением может стать и тихая гибель?

Раздался выстрел, но слепая пуля полетела совсем не туда, где над осенними волнами девушка держала ребенка. Их не видели, но это пока.

Тяжелый выбор тянул ко дну сильнее мокрой одежды и каждое мгновение могло стать последним. Сжигающее душу, но неотвратимое решение было принято. Она сделала еще один шаг в глубину, и нога, не нащупав дна, провалилась.

Петро Лабаста открыл глаза и счастливо улыбнулся – солнце стояло уже высоко, а значит мать не выполнила его поручение «разбудить на рассвете». Каждый раз возвращаясь домой из похода Петро знал, что назавтра проваляется в кровати до обеда – так бывало только в родном доме под матушкиным крылом.

Он вышел из хаты и почувствовал волшебный запах, тянувшийся из летней кухни – мамка кашеварит.

Двор был чисто выметен, хата казалась словно вчера побеленной, под навесом у бани лежали наколотые дрова, а несколько поросей сыто грели розовые бока под солнцем, довольно похрюкивая.

Петро бывал дома всего несколько дней в году, но предусмотрительная мать не оставляла ему шансов сделать хоть что-то полезное в хозяйстве за этот короткий срок. Словно он нежная девица, а не казак, и годится только для того чтобы отдыхать и кушать. Не важно, что в нем была почти сажень росту, а пышности его черных усов завидовал каждый товарищ.

Расстраивать мать Петро не хотел, находя решение в том, что оставлял ей почти весь свой заработок и через короткое время уезжал «по важным делам» до самого следующего года.

Из кухни появилась матушка с горшком каши в руках. Торопливо перебирая коротенькими ногами, она неслась к столу, стоящему в тени виноградного навеса. Наверняка удумала накрыть стол и только потом разбудить ненаглядное золотце. Петро громко засмеялся от того, как она, занятая подготовкой завтрака для любимого сына, не заметила его самого, стоящего совсем рядом. Мать вздрогнула и едва не выронила одну из мисок.

– Ай, разбойник, – она махнула на него рукой и тоже улыбнулась, хотя Петро показалось, что в глазах у матушки мелькнули слезы. Странное время чтобы печалиться она выбрала. Да и о чем?

Мать подошла к нему и заключила в объятия – ее макушка едва доходила Петро до груди, но она этого не замечала и заботилась о сыне как о малыше. Петро подумал, что знай мама хоть половину из того, что случалось с ним в походах, могла бы сойти с ума. Он крепко обнял ее и решил, что лучше пусть она радеет о нем как о ребенке те несколько дней, что у них есть, чем грустит весь оставшийся год. Вдруг запоздалая тоска по родному дому накрыла его волной, а следом теплое ощущение счастья наполнило душу спокойствием.

Но стоило казаку закончить обед, как это чувство пропало – мать завела свой любимый разговор, которым мучала Петро уже несколько лет.

– Иван женился в прошлом августе, а он ведь моложе тебя.

Словно иголочки, матушкины слова задевали Петро, нарушая спокойствие.

– Вот-вот уже отцом станет. Будет с кем его матери возиться.

Петро делал вид, что очень занят набиванием люльки табачком и не реагировал на колючие слова.

– Счастливая она. А я все одна.

Вздох.

– Никому не нужная старая ветошь.

После каждой фразы, мама косилась хитрыми глазками на сына и печально поднимала брови.

Петро вздохнул и отложил люльку в сторону. Ссориться совсем не хотелось, но и молчать было невозможно.

– Да, не ценишь мать ты моих заслуг. А ведь я стал самым молодым командиром среди товарищей. Ивашка-сосед пороху даже не нюхал, и сабля поди у него как валенок острая, коли она у него вообще есть.

Мать схватилась за сердце, изобразив самый оскорблённый вид:

– Что ты, сынок, как я могу не ценить заслуг твоих? Все в хуторе знают, что ты смелый казак с наградой от самого кошевого.

Она махнула рукой в сторону хаты.

– Для Андрюшки ты самый главный пример. Но ведь когда-то и семью надо заводить, не всю ведь жизнь одному жить – меня пожалей.

И как всегда в таких разговорах, она потянула к лицу подол юбки и сделала вид, что расплакалась. А Петро задался вопросом – изводила бы мать Андрюшку, младшего брата, такими же уговорами? Но хитрец ушел на Сечь с год назад и пропал, не сообщая о себе никаким способом. И мать, не зная жив ли младший, с двойной силой обрушила свою заботу на оставшегося сына.

– Не могу я сейчас жениться, – Петро пересел на лавку к матери и обнял ее могучей рукой, – Жену надо в дом вести, а дома у меня нет.

– Как нет? Это что не дом? – мать оторвала сердитое лицо от подола и с укором посмотрела на растерянного Петро.

– Ты ведь знаешь, мама, что скоро я уеду к моему побратиму Даниле в его хутор, на самую почти что окраину.

– И что же? – мать подозрительно прищурилась и Петро понял, что как только расскажет ей всю правду, его накроет буря материнского негодования. И даже его низкий и спокойный голос, которым он не раз примирял спорящих казаков, не сможет остановить матушкин гнев.

– Поеду я туда не только гостить. Дело мое – построить хутор в двадцати верстах на север от Данилы, разместить там моих казаков.

И прежде чем мать успела открыть рот добавил:

– Как закончу, так обещаю тебе – первым делом женюсь.

Мать сидела красная как буряк и в ее маленькой голове роились беспокойные мысли. Хорошо, конечно, что сын наконец собрался жениться и даже сказал когда. Но какой толк в этом, если и он и семья его будут далеко?