Солнце отправляется в свою опочивальню с каждым днём всё позже, а встаёт всё раньше. Следуя его примеру, и мы выехали с небольшим опережением графика – в 7 часов 45 минут. Переваливая через пологие седловины из одной пади в другую, на удивление быстро достигли селения Николай. (Так приятно, что и здесь русский след!) Морозно, ни ветерка. Откуда-то сверху медленно сыплются блёстки. Крыши, стены домов в инее, будто посеребрённые. Дым из труб подпирает небесный свод белыми прямыми столбами.

Чтобы не рисковать, решили подзаправить изрядно опустевшие канистры, но не тут-то было – все в ожидании скорого прохождения гонок на собачьих упряжках и снегоходах. У трассы уже сложены тюки спрессованной соломы (каюры застилают ею снег, чтобы собаки во время отдыха или ночёвки не мёрзли); установлены громадные железные печи для разогрева воды, рядом – поленницы дров.

Еле уговорили поделиться своими запасами местного авторитета – он отлил нам двадцать галлонов. Помогли обаяние и напористость нашего командора.

Участок до селения Офир выбил из нас остатки способности воспринимать окружающий мир. Разжившись ещё 25 галлонами бензина, заночевали в паре километров от посёлка.

Выехав утром на развилку, долго обсуждали, куда ехать. Левая ветвь вела на юг, в сторону Тихого океана, правая – на север, к главной, прославленной Джеком Лондоном водной артерии Аляски – суровому и хмурому Юкону. И хотя первый вариант укорачивал путь, мы всё же выбрали второй: желание увидеть овеянный легендами Юкон пересилило здравый смысл. Дорога до реки пролегала по лесистому водоразделу. Тайга на Аляске хоть и угрюмая, но чрезвычайно богата зверьём. Мы то и дело видели табунки карибу, одиночных, уже комолых сохатых. Несмотря на надсадный рёв техники, животные подпускали к себе довольно близко. Освободят дорогу и встанут, спокойно ожидая, когда проедем.

Снег перед нашим караваном то и дело взрывали искристые султаны – это, оглушительно хлопая крыльями, вылетали из своих спален куропатки. Их на фоне снега практически не видно – оперение совершенно белое.

Чем ближе к полярному кругу, тем глубже снежный покров. Особенно глубок он в распадках и котловинах – намело ветрами. На водоразделе его заметно меньше. Наверное, поэтому по гребням увалов так много парнокопытных. Как-то, выворачивая из-за туполобого утёса, чуть не врезались в лосиху. Увязая по брюхо в рассыпчатом снегу, она едва успела освободить дорогу. Тяжело дыша, повернула голову и посмотрела на нас с укоризной: мол, поосторожнее, ребята!

Село Руби, вытянувшееся по правому берегу реки Юкон, оказалось довольно большим и благоустроенным. Население смешанное. Преобладают алеуты и эскимосы (они по большей части полнотелы, медлительны), есть и индейцы атабаски и тлинкиты (эти худощавы, резковаты и менее дружелюбны, к тому же многие пьют).

Здесь наконец заправили под завязку и баки, и канистры. Мы, а в особенности водители снежных мустангов, были счастливы. Чтобы не искушать себя соблазном заночевать в тепле обустроенной «жилухи», Костя сразу поддал газу, и караван помчался по обрывистому берегу мимо занесённых снегом домов. Лагерь разбили у высокого скалистого мыса, обрамлённого остроконечными елями. Солнце скрылось как раз в тот момент, когда мы установили палатки. Но обугленный горизонт ещё долго тлел в огне заката.

Утром, благодаря хрустальной прозрачности воздуха, удалось обозреть с вершины лысого утёса расширяющуюся вдали на десятки километров пойму Юкона. По бокам и впереди, насколько доставал взор, волновался тёмно-зелёный, уходящий за горизонт ковёр, изрезанный извивами притоков, стариц и густо испятнанный белыми кружочками озёр. По нему величаво и торжественно плыли рваные тени облаков. Я не смог удержаться от восторга и завопил: «Ого-го! Ого-го!» – но белое беспредельное пространство поглотило мой крик.

Следующий посёлок Галина приятно удивил городским лоском. Здесь живут преимущественно эскимосы. Рядом с берегом намыта взлётно-посадочная полоса, стоят три самолёта, неподалёку самый почитаемый нами объект – АЗС. Дозаправившись бензином и прикупив хлеба, продолжили путь по накатанному мобайлами и санями снежному тракту.

Закованный в лёд Юкон, беспрестанно собирая притоки, продолжал раздаваться вширь. Горы отступили, их очертания смягчились. Там, где река прорезала очередную холмистую гряду, скалистые берега вздымались на 100–120 метров. С последней сглаженной цепи открылась унылая панорама: покрытая снегом пустыня, оживляемая одинокими ёлочками-монахинями, обнажёнными лиственницами, тонконогими берёзками. Все они какие-то сутулые и корявые. Растут, бедные, заваливаясь в разные стороны, с трудом удерживаясь корнями за мягкую, сейчас заиндевевшую, моховую подушку. Но не будь этих отважных первопроходцев, некому было бы готовить почву для наступления высокоствольных лесов.

Снега всё глубже. Лоси уже еле ходят – проваливаются по грудь. Сделают несколько шагов и останавливаются, чтобы отдышаться.

На сани взираю с ужасом и ненавистью одновременно – с ними ассоциируются боль и постоянное физическое напряжение: чуть расслабился на вираже или яме и летишь на плотно накатанный снег.

Сегодня добрались до «перекрёстка» – места соединения северной и южной веток тракта. Слившись, он покидает долину Юкона и устремляется прямиком к Тихому океану. Лес практически исчез. Если и встречается, то небольшими куртинками. Совершенно лысые, накрытые белыми холстинами, кряжи кажутся безжизненными, но строчки и ямистые траншеи выдают присутствие зверей: зайцев, горных баранов, песцов, овцебыков. Есть даже сохатые. Правда, непонятно, чем они тут питаются.

От мороза и резкого ветра, сбивающего дыхание, из глаз постоянно текут слёзы. Они замерзают на усах, бороде, стягивают рот. Меховая опушка капюшона, брови, ресницы сплошь в искристом куржаке.

Достигнув морского побережья и проехав вдоль него километров шестьдесят, встали на ночёвку. Не успели обустроиться, как при ясном небе на нас с гор обрушилась клубящимся валом пурга. Она как будто караулила нашу группу – нагрянула сразу, лишь только освободили от снега площадку и принялись разворачивать палатки.

Сильнейший ветер, сгоняя с отрогов густые замесы снега, на глазах заносил расчищенный для лагеря круг. Его напор был столь силён, что нам, дабы не упасть, приходилось держаться друг за друга.

Видя, что дело принимает чрезвычайный оборот, Константин дал команду строить ветрозащитную стенку. Вот где пригодились две складные лопаты! Николай с Алексеем нарезали из спрессованного снега плотные, увесистые кирпичи, а все остальные укладывали их друг на друга с наветренной стороны. Снегоходы и сани поставили для ослабления натиска перед возведённой стеной. Но даже под такой защитой каждую палатку приходилось натягивать вчетвером – трепещущее полотнище вырывалось из рук, пляшущие на ветру дуги никак не хотели заходить в сетчатые проушины.