– Мои соплеменники! – начала Ольга, окинув своим непередаваемым властным взглядом запруженную народом площадь. – Все вы знаете, что нас постигла беда. Там, за лесом, стоит огромная орда кочевников. И они пришли по наши души.

– Знаем! – выкрикнул кто-то из толпы. – Вы, господарыня, скажите, что надумали? Как нам от них, проклятых, защититься?

– Для переговоров с ними я отправила двух своих верных помощников: болярина Кузьму и болярина Антона. Они добрались до лагеря кочевников и встретились с их ханом Токтаром. Переговоры были очень тяжёлыми. Наших послов чуть не казнили там, но они смогли, всё-таки, выторговать для нас немного времени и уйти оттуда живыми.

– О чём договорились-то? – опять не унимался тот же голос.

– Хан Токтар согласился не разорять наш город при одном условии.

– Какое условие? – загудела толпа уже со всех сторон. – Девок им надо, или патронов?

– Нет. Им ни девки наши, ни патроны ни к чему. Они хотят, чтобы мы пустили их в город, склонились перед ними и приняли их веру.

– Ага! – выкрикнул кто-то. – Мы их впустим, а они изнутри город вырежут. А, что, удобно! И штурмовать не надо.

– Если штурмом возьмут, тогда, точно вырежут! – не согласились с ним в толпе. – А так – ещё есть надежда.

– Какая надежда? Кочевникам верить нельзя!

– Много ты против гранатомётов навоюешь?

– Да где ты у них гранатомёты видел?

– Разведчики говорят.

– Тихо! – зазвенел над площадью голос господарыни, и моментально воцарилась полная тишина. – Они заверили нас в том, что, если мы примем их веру, то станем единоверцами. А единоверцев они не трогают.

– И, что это за вера такая? – дребезжащий старческий голос был тих, но вопрос услышали все.

– Вера в единого бога Эрлика.

Митинговали на площади часа два. Кто-то кричал о том, что кочевникам никакой веры нет, кто-то доказывал, что последний бог сгорел в пламени последней войны, а кто-то ратовал за то, чтобы принять, наконец, новую религию и дело с концом. Серко смотрел по сторонам и удивлялся. Казалось, что толпа уже забыла, зачем собралась тут, а спорила только из азарта. Даже господарыне наскучило. Однако, понимая, что страсти должны выкипеть и испариться, никого не торопила. Ей вынесли на балкон соломенное кресло, столик, и она уселась пить чай. Наконец, к ней выбежал посыльный, она отставила в сторону чашку и грациозно поднялась.

– Внимание! – опять зазвучал над площадью её голос, и опять воцарилась звенящая тишина. – Кочевники под стенами города!

Если бы сейчас над ними разорвалась бомба, эффект был бы меньше. Пока враг был где-то там, за лесом, положение не казалось таким страшным, и можно было поспорить и посомневаться. Но, когда они прямо тут, рядом, под стенами, это уже другое дело. Это уже страшно.

– Так, что мне им сказать? – опять прозвенел голос господарыни в полной тишине. – Мы принимаем их веру?

– Принимаем, чего уж там? – ответил кто-то из толпы.

Остальные промолчали, и это был не протест. Это было то самое молчаливое согласие, робкое, стыдливое, когда остаётся маленькая надежда на то, что это не я, это он согласился. А я промолчал. Серко буквально спиной почувствовал это, и ему стало ужасно мерзко. Он развернулся и, проталкиваясь через плотную человеческую стену, кое-как выбрался из толпы. На стене показалось спокойнее, и охотник опять поднялся туда, где совсем недавно стоял на посту. Там, перегнувшись через парапет, он посмотрел вниз и отшатнулся. Кочевников, действительно, было много. Когда он увидел их в долине, ему показалось, что орда поменьше будет.

Весело гикая, они устраивали джигитовку на своих косматых лошадях, носились наперегонки, или устраивали шуточные потасовки. Один из них, увидев наверху Серко, вскинул автомат, прицелился и изобразил выстрел. Видя, как охотник отшатнулся, он засмеялся и принялся показывать наверх второму, сидевшему рядом. Чтобы не раздражать их, Серко сел на бетон крыши, опершись спиной о парапет, и уставился на небо. Ничего хорошего от предстоящего он не ожидал. На душе было мутно и гадостно, словно только что живьём проглотил жабу.

Пронзительный скрежет, разнёсшийся по окрестностям, вывел его из задумчивости. Ага. Уже бетонную плиту, выполняющую роль ворот, отодвигают всем миром. Ну, конечно, не с руки хану по верёвочным лестницам лазить. Не по чину. Серко прошёлся по крыше, перешёл по завалу из обломков бетона, перегораживающему пространство между домами, на другую крышу и подобрался к противоположному краю. Отсюда видно лучше. Плиту уже оттащили, и в освободившийся проход заходили кочевники. Заходили уверенно, не торопясь, покачиваясь в сёдлах коней, ступавших прямо по грядкам. В город зашли не все, а, только, судя по всему, персональная гвардия хана. Одеты получше, и держатся более властно, чем другие. Остальные кочевники растеклись вдоль стены и принялись разбивать стойбища. Оно и верно, все бы всё равно не поместились.

Впереди, на высоком красивом коне ехал сам хан. Даже, если бы он ехал один, без свиты и всего своего войска, его невозможно было бы спутать ни с кем. Широкий в кости, почти квадратный, с широким плоским лицом, двумя косицами, в которые вплетены пёстрые ленты, в высокой островерхой шапке, узорчатой кожаной одежде и роскошной меховой накидке, он ехал в седле с металлическими насечками, небрежно удерживая на коленях автомат.

Господарыня встречала его прямо напротив входа. Кажется, даже лоску в ней поубавилось. Обычная баба, разве, только, одежда побогаче и всё. Хан спрыгнул с коня, подошёл к ней и, несмотря на свой маленький рост, умудрился посмотреть на неё сверху вниз. Стоящая возле Ольги свита рефлекторно отшатнулась, оставив её один на один с этим кочевником. Токтар попрочнее устроился на своих кривых ногах, сплюнул сквозь редкие зубы, провёл рукой по вислым усам, выдернул волосину, торчащую из носа и высморкался. Господарыню передёрнуло, но она сдержалась.

Серко смотрел на всю эту картину и, почти физически, ощущал, как рушится весь его мир. Господарыня, которая всегда была для него недосягаемым идеалом женской красоты и власти, сейчас стояла перед этим грязным кочевником, словно провинившаяся девчонка и ждала своей участи. А граждане города, которые ещё вчера кичились своим положением и своей свободой, сейчас допустили этот позор. Не просто допустили, а позорно и трусливо оставили её одну. Внезапно накатило чувство обиды и отчаяния, и Серко понял, что назад не вернётся. Ни за что не вернётся.

А, в принципе, что он теряет? Три тушки зайца на леднике? Обшарпанную квартирку на третьем этаже? Остальное у него с собой. Самострел со стрелами, автомат, тридцать восемь патронов, сухой паёк на сутки. Что ещё надо охотнику? Еда в лесу всегда найдётся. Серко, словно боясь, что передумает, быстро пробежал по крышам, ловко перебираясь по завалам между домами, до сторожевой стены, под удивлёнными взглядами часовых сбросил вниз верёвочную лестницу, привычно целяясь за перекладины, спустился вниз и сразу юркнул в заросли, стараясь не попасться постам кочевников, расположившимся возле костров.

Проскочив полосу постов, Серко забрался в овраг, забился под выступающие корни большой сосны и задумался. Из города он ушёл. Ушёл совсем, и возвращаться не собирается. Теперь нужно решить, куда идти дальше. Наверное, где-то там, далеко, есть другой город. Но, где он. Где все города? Где их искать? Караванов давно не было, а на памяти Серко, так, вообще не проходили тут караваны. Поэтому о том, что твориться в радиусе дальше десяти километров от города, даже гадать невозможно. Немного подумав, охотник решил идти туда, откуда пришли кочевники. Так меньше вероятности, что он наткнётся на них по дороге.

Даже легче на душе стало, когда решение принято. Серко поднялся и, уже спокойнее, пошёл знакомыми тропинками. Всё было, как обычно, но охотнику казалось, что лес изменился. Стал каким-то мрачным, настороженным, что ли. Тропинка начала забирать вверх и, наконец, впереди забрезжило. Лес заканчивался. Осторожно, прячась за густо разросшимся подлеском, Серко вышел на опушку и огляделся. Как и ожидалось, кочевников тут не было. Но, осторожность превыше всего. Это охотник знал.