–Добрый день, Александр Игнатьич. Спасибо, сама отыщу, – бросила я, желая скорее отделаться от приставучего ко всему женскому полу в отделении, малоприятного санитара.

Мочалин воспользовался моментом и присел на уши Игнатьичу:

–Алееексссссандр Игнааатьевввиииич, а меня только что Лихххачеееввв… на триии буквввы послаааал…

–Пошел на…! – прогремел санитар и удалился в отсек персонала вслед за Лихачевым.

Высокие отношения.

На все отделение заиграла песня Металлики Sad but true.

Горькая правда.

Упитанная санитарка Олеся вздрогнула, а медсестра Даша с ярко-алыми губами вытаращила на меня глаза.

Я, привыкшая к своему резкому рингтону, достала телефон из кармана халата.

Карман уже слегка засалился – эх, опять халат стирать!

–Слушаю, Марина Евгеньевна.

Марина Евгеньевна являлась моей прямой начальницей. Она возглавляла патопсихологическую лабораторию, принимала на работу новых психологов, и всеми силами поддерживала старых. Я всегда уважала ее, но и побаивалась.

Тем не менее – редко, когда начальник оказывается и отменным специалистом, и хорошим человеком.

–Арина Витальевна, здравствуйте! Зайдете в «башню» через час, после обеда? Нужно обсудить некоторые детали вашей работы. Вам удобно? – спросила она приятным, но сильным голосом.

–Поняла вас, подойду. Через час, буду в «башне», – отчеканила я.

–Спасибо. Жду, – она положила трубку.

С самого начала работы в больнице, я старалась ее не подвести, работая от души и помногу. Она это ценила, ценили мою работу и четверке. А вот здесь я, возможно, перестаралась.

–В-возится она с этими пациентами… Ночевать скоро здесь будет! – плюнула в спину санитарка Олеся, которая, совсем недавно, широко улыбалась в лицо.

-Здравствуйте, Арина Витальевна! Здрасте! – наперебой кричали пациенты.

Я проходила мимо примитивно нарисованных плакатов, пропагандирующих здоровый образ жизни. Иногда, заглядывала в палаты.

«Дома» остались те пациенты, что не пошли на работу в лечебно-трудовые мастерские. Кто-то из них занимался исключительно трудотерапией в отделении – перемывал раз по пять полы в коридоре вместо санитарок, натирал до блеска общую ванну и драил унитазы.

Из первой, наблюдательной палаты, выпускали только на прогулки. Большинство пациентов этой палаты носило пижамы – кто-то, отбывал наказание на режиме, кто-то, совсем недавно поступил и к нему «присматривались». Только Андрей Харонов, диабетик, полусидел-полулежал на кровати в своей любимой, черной спортивной форме. Он пребывал в наблюдательной палате по одной причине – из-за скачки сахаров.

–Андрей, как самочувствие? – я зашла в палату.

Андрей оторвался от книжки и вскочил с кровати, не успев нацепить тапки.

–Здравствуйте, Арина Витальевна! Гораздо легче… На группы буду ходить, – он смущенно заулыбался.

–Хорошо. Что за книжку читаешь? – я всматривалась в цветастую обложку с витиеватыми буквами, но прочитать фамилию автора так и не смогла.

–Дэн Браун. Код да Винчи, – он переминался с ноги на ногу. –Дать почитать?

–Нет, спасибо. Я кино видела. Не до чтения сейчас… Любишь, значит, книги про всякие ордена и заговоры?

–Ооооочень, – просиял тот.

–Ладно, на личной беседе… поговорим как-нибудь о литературе. Может, что посоветую. Ладно, будь здоров! – я вышла из палаты.

–Обязательно приду на личную беседу! – прокричал вслед Харонов.

Делать подобные обходы меня научила Валентина Кузьминична – мамонт психиатрии и мать многих отделений. Впечатленная и суетливая, я бегала за ней с горящими глазами и впитывала каждое слово.

Мы часто ходили вместе с ней по четверке, беседуя с пациентами прямо в коридоре. Никогда не забуду свой первый обход – когда одному из пациентов, дежурному по палате, было настолько лень мыть полы, что он решил помыть их прямо из кровати. Накрывшись сальным одеялом, он лежал, блаженно прикрыв глаза, и стереотипно водил шваброй по полу. Тряпка давно уже ваялась под кроватью.

Обычно, патопсихологи не делали обходы, предпочитая сидеть в кабинете и звать пациентов через санитаров. Но, мне полюбилась эта врачебная привычка. К тому же, в отделении, в непосредственной среде обитания, можно лучше отследить изменения в поведении.

–Арина Витальевна? Вот, на работу из-за вас не пошел, – Алин отложил тетрадку.

Наконец-то, я добралась до шестой палаты – палаты Алина.

–Прямо-таки из-за меня, Влад, – я улыбнулась. –Пройдем в кабинет?

Митя Мочалин медленно, но верно добрался уже со своей шваброй до шестой палаты. Вокруг периодически сновали другие пациенты и бросали косые взгляды санитарки.

Не очень удобное место для беседы.

–Ага, – тот прихватил записи и последовал за мной.

–Арина Витальевна, когда кофе пить пойдем? – нам навстречу шел санитар Антон в легкой куртке и кепке.

Один из немногих, с кем у меня сложились хорошие отношения.

–Привет-привет, – я остановилась. –После обеда можно. Ты где был-то?

–Лесницкого к хирургу водил, варикоз у него, – пропыхтел санитар. –Ну ладно, я к вам сегодня постучу!

–Договорились!

Переваливающейся походкой, невысоким ростом и упитанным телосложением он напоминал медвежонка. Он не влезал ни в какие пересуды отделения и больше говорил о своей семье. Я сразу поняла, что он другой – по добрым, иногда смеющимся, теплым зеленым глазам. И не скажешь, что человек в СИЗО много лет проработал, чтоб прокормить большую семью. Как, работая в такой структуре, он смог остаться порядочным семьянином и достойным человеком?..

Он даже на пациентов никогда не кричал. Как и ко мне, остальные относились к нему настороженно. Старшая медсестра и сестра-хозяйка разом замолкали, когда мы с ним заходили в обеденную комнату попить сублимированный кофе или разогреть домашней еды в пластиковом контейнере.

-Ну что, Владислав… прочитала твою работу. Пишешь, как настоящий философ.

–Да… Сам философскую прозу не читаю, но вот, пишу, – Алин положил ногу на ногу и философски устремил взгляд в окно.

С самооценкой, у парня однозначно нет проблем.

–Интересно ты тут вот пишешь, – я достала из ящичка его записи, -«Любовь есть Бог и любить следует так же, как любит Бог» … Знаешь, Влад, я вообще конечно не верю во все эти любовные моменты… Но, исходя из твоего понимания… Разве может вообще человек любить настолько сильно?

Алин медленно перевел взгляд на меня и потер подбородок.

–Такая любовь представляет собой идеал… Недостижимый идеал, так как Бог недостижим и непостижим. Но, мы можем стремиться к этому идеалу, не останавливаясь… Иначе, если мы останавливаемся, считая, что достигли идеала… Мы останавливаемся в развитии, – он криво улыбнулся.

–В-верно… То есть, нам надо как бы «взращивать» в себе любовь… – сказала я скорее не Алину, а самой себе, с шелестом перелистывая страницы. –Вот это, вообще красиво звучит: «Любовь обязана знать человека, понимать и любить таким, какой он есть, а не таким, каким удобно его представлять» …

–Да… Потому что, довольно часто, мы любим не человека, а свои представления о нем, – отчеканил Влад.

Воздух в кабинете зазвенел от тишины. Я переваривала озарение за озарением, удивляясь, как человек, при таких условиях и ограничениях, дошел до таких грамотных рассуждений. Он верил в свою философию и спасался мысленными образами от гнета в отделении, жил ими.

С ним, я вспоминала философские студенческие годы и ностальгировала. А он, отвлекался от однотипных будней.

Алин попал в больницу шестнадцать лет назад. Заболел он рано – уже в подростковом возрасте, у него сформировался бред по отношению к матери, младшей сестре и даже кошке. Ему казалось, что они настроены против него и хотят поскорее от него избавиться.

И, тогда, Алин их опередил – убил топором сначала мать, затем сестренку, зарубил также и кошку. Последнюю, употребил в пищу.