– Дембель проспишь! – оборвав на полуслове песню, поприветствовал он Валентина. – Ну, ты спать, уже одиннадцать, – продолжил он, отложив гитару, – надо майору сказать, чтобы тебя в пожарную роту зачислили, спишь, как пожарный.

Купе взорвалось смехом. Валентин, неожиданно ставший центром внимания, слез вниз.

– Только вместе с тобой, – парировал он. – Веселый ты.

– А то! – заржал Сергей. – Мне хоть в пожарные. хоть к Мавзолею, главное, чтоб кормили.

Услышав о еде, Валентин понял, что голоден.

– Есть че пожрать? – озирая стол, поинтересовался он.

– Навалом! Девчонки, организуйте завтрак защитнику родины, – по-хозяйски распорядился Литвин, как будто не в поезде ехали, а дома на кухне сидели. Пока наводили порядок на столе и накрывали заново, Валентин сходил, умылся. Возвращаясь, он заметил, что все его вчерашние попутчики спали.

– Почему я пожарный? Все спят, – спросил Валентин у Литвина, очищая куриное яйцо.

– Так они только легли, а ты всю ночь давил, – потянувшись за гитарой, ответил тот. – Хорошо хоть девчонки согласились поддержать, а то ехал как сыч один, послать некого. Ну, что спеть? – обратился он уже к гостям и перебрал пальцами струны.

Посыпались просьбы. Выбрав самую похабную, Сергей запел. Несмотря на середину октября, снега совсем не было, и за окном тянулись голые бесконечные поля с редкими перелесками облетевших берез. Кто-то из соседей пододвинул Валентину стакан с водкой, взглянув на который Валентин поморщился и мотнул головой, отказываясь. Так с песнями и ехали. Литвин постоянно шутил и заигрывал с попутчицами, вгоняя их в краску матерными песнями. Постепенно в купе начали появляться призывники, и Валентин, воспользовавшись случаем, уполз к себе на второю полку. Уставившись в потолок, он одно время прислушивался к происходящему в купе, но мерный стук колес и качающийся вагон незаметно усыпили его.

– Ну, точно пожарный! – услышал он голос Литвина, который тряс его, пытаясь разбудить: – Самара! Вставай! Станцию проспишь! – под хохот купе орал он.

«При чем тут Самара», – в панике, спросонья думал Валя, скатываясь кубарем вниз. Его поймали, чьи-то руки, не позволив упасть на стол.

– Я же говорю, пожарный! – заикаясь от смеха, веселился Литвин.

Все еще не до конца придя в себя от такого резкого пробуждения, Валентин вертел головой в попытке сориентироваться. Поезд стоял, за окном было темно, только вокзальные фонари освещали перрон.

– Самара, братан! – громко сообщил Литвин.

– И что? – вытаращил на него глаза Валентин.

– Пойдем, подышим, а то здесь сдохнуть можно. Я думал, ты уже преставился. Как можно тут спать? – потащил Валентина за рукав на улицу Сергей. Только оказавшись на перроне, Валентин понял, насколько был прав товарищ. От свежего воздуха закружилась голова, и ноги предательски подкосились. Литвин подхватил чуть не упавшего сослуживца под руки.

– Тихо, тихо, тихо, – скороговоркой застрочил он. – Стоять! Смотрю, лежишь на спине, бледный весь, как покойник, – продолжил он. – Ну, думаю, так не пойдет, надо тебя на воздух, хотел сначала в тамбур вытащить, а тут Самара как специально. Вот и растолкал тебя. А то сдохнешь, с кем я Кремль тушить буду?

– Спасибо, – на выдохе сказал Валя.

– На здоровье, – затягиваясь сигаретой, ответил весельчак. И тут же переключившись на пробегающую мимо бабку с пирожками, начал с ней торговаться:

– Почем щенята, мать? – огорошил он ее вопросом.

– Какие щенята, сынок?

– Да те, из которых ты этих пирожков настряпала.

– Типун тебе на язык с меня ростом! – зло плюнула под ноги Сергею бабка.

– А что, с котятами, что ли? – не унимался тот.

– С картошкой по цене котят, – ответила бабка, судя по всему, привыкшая к постоянным шуткам пассажиров.

– Ну, тогда десять штук давай по цене за девять, – доставая рубль, торговался Сергей.

– Держи, милок, – развернув одеяло, закрывающее сумку, начала передавать Литвину пирожки бабка.

– Дались тебе эти пирожки, – когда торговка отошла к соседнему вагону, сказал Валя.

– Скучно, – бросил Сергей, закуривая второю сигарету.

Состав вздрогнул, лязгнув сцепкой.

– Перецепились. Пошли, а то в армию опоздаем, – поднявшись на ступеньки вагона и отбрасывая окурок, позвал Сергей Валю.

Валентин проводил взглядом дугу, описанную красным угольком окурка, вдохнул полной грудью и начал подниматься вслед за Сергеем. После пропитанного креазотом, но все равно свежего воздуха перрона в вагоне дышать было решительно нечем. Запахи еды, перегара, вспотевшей одежды перемешались в некую субстанцию, которую при желании можно было увидеть и даже потрогать. Едва зайдя в вагон, Валентин, тут же вышел обратно в тамбур и раскрыл дверь в надежде хоть маленько проветрить. Поезд медленно катил по Самаре. Пытаясь разглядеть город, Валентин прижался головой к стеклу, но кроме череды огней ничего не было видно. Въехали в промзону, потянулись бесконечные заборы. Закрыв за собой дверь, Валя пошел в купе. Отоспавшиеся за день призывники вовсю гуляли, в этот водоворот праздника попали уже почти все пассажиры вагона. Смех, визг, бренчание гитары превратились в фон сродни стуку колес и воспринимался как естественный. Валентин не хотел принимать участия в этой вакханалии последних часов гражданской жизни, поэтому, посмотрев на происходящее, пошел в вагон к майору, намереваясь занять место Литвина, все равно тот до Москвы добровольно постарается не попадать на глаза офицеру. Без труда найдя Серегино место, которое было не застелено, он завалился спать. «Действительно, как пожарный», – усмехнулся он своему сравнению. В вагоне майора было тихо и спокойно, под мерный стук разгоняющего поезда он почти мгновенно заснул.

Поезд прибывал в столицу в шесть утра. В пять часов Валентина кто-то начал трясти:

– Вставай, собирайся, подъезжаем, – услышал Валя голос сержанта. Повернувшись, он уперся взглядом в удивленное лицо кремлевца.

– Ты что тут делаешь?

– В армию еду, – честно ответил Валя.

– А этот где? – испуганно оглянулся сержант в поисках Литвина.

– На моем месте, мы поменялись, – успокоил его призывник.

– Хорошо, собирайся, – сказал сержант и направился в следующий вагон.

Представив, какую картину сейчас тот увидит во втором вагоне, Валентин вздрогнул от отвращения всем телом. Сам он великолепно выспался и хвалил сам себя за то, что принял правильное решение не продолжать пьянку. Умывшись, он отправился собирать вещи. По сути, ему надо было забрать только телогрейку, в карманы которой он распихал все туалетные принадлежности, от продуктов он избавился еще при посадке в поезд. В вагоне-празднике уже, или еще, никто не спал. Вид у всех был одинаково помятый и грустный. Было ощущение, что все двигаются как в замедленном кино. Литвин же, наоборот, был бодр и подозрительно весел, на гитаре он уже не играл, но что-то радостное насвистывал. Увидев Валентина, он широко раскинул руки.

– Какие люди! Мы-то его потеряли, а он – вот он! Жив, здоров, весел! Ты где прятался, братан?

– На твоем месте.

– Ловко, там мы тебя точно бы искать не стали, – засмеялся Литвин. – Правильно говорят, – продолжил он, – хочешь что-то спрятать – положи на самое видное место.

Состав сбавил ход и тихонько катился по спящей Москве. Валентин вышел в тамбур и в окно разглядывал город, в котором ему предстояло прожить два года.

– Был в Москве? – раздался сзади голос.

– Нет, – не поворачиваясь, ответил он.

– Я тоже, – продолжил незнакомец. – Я вообще нигде не был.

Валя повернулся. Перед ним стоял земляк Дима Курилко.

– Вот и посмотрим, – подмигнул ему Валентин.

Прибыли без опоздания.

Вывалившись из душных вагонов на перрон Казанского вокзала, призывники интуитивно сбились в кучу напротив среднего вагона в ожидании майора с сержантом. Люди, выходившие из поезда, молча поворачивали направо и быстро шли к выходу, обходя стороной толпу молодых людей. Валентин, осматривая старый вокзал, заметил, что по перрону в их сторону бегут милиционеры, человек десять–двенадцать. С расстояния метров в тридцать бегущий первым, в звании капитана, истошно заорал: «Стоять! Стоять, я говорю!». Валентин обернулся в поисках того, за кем гнались милиционеры, но на перроне никого, кроме призывников, не было. В следующее мгновение началось, что-то необъяснимое. Капитан милиции замедлил бег, пропуская вперед постовых, отстегивающих на ходу резиновые дубинки от пояса. «Стоять, всем стоять!», – до сих пор непонятно к кому обращаясь, орал он. Первого подбежавшего милиционера прямым ударом в челюсть Литвин отправил в глубокий нокаут. Ноги постового обмякли, и он, заваливаясь на бок, упал прямо в руки опешившему Валентину, сбив его своим весом. Бегущие за первым милиционеры вдвоем сбили с ног Сергея и покатились кубарем по перрону, молотя дубинками Литвина и асфальт. Валентин выполз из-под бессознательного тела милиционера и, не успев встать на ноги, почувствовал, как кто-то, сильно дернув его за ворот телогрейки, поднял на ноги и силой шлепнул лицом об вагон поезда. Через полсекунды рядом с ним так же шлепнулся об вагон Сергей Литвин. Головы обоих призывников чьи-то сильные руки прижимали к вагону, и повернуть шею не получалось. Справа и слева орали милиционеры: «Стоять, руки на вагон, ноги шире!»