Ханна замирает на месте, затем медленно разворачивается. Я вижу знакомый жест – ее ладони, как и тогда ночью, сжимаются в кулаки, отчего сбитые костяшки белеют.

– Можете поливать грязью кого угодно, миссис Соул. Даже меня. Я стерплю. Но еще одно кривое слово в адрес моего брата, и Вы отправитесь на давно необходимую Вам пенсию намного быстрее, чем Вам хотелось бы, – холодным, вкрадчивым, но таким строгим и пронзающим насквозь тоном говорит Ханна.

Моя нижняя челюсть медленно скользит вниз, а Лили тем временем снова сжимает мою руку.

– Как ты смеешь мне угрожать, мерзавка! – рявкает Соул, – У тебя будут огромные проблемы, ты вылетишь отсюда быстрее, чем успеешь спеть похоронный марш. Я тебе обещаю!

Ханна заливается смехом, но затем таким же уверенным, ледяным тоном добавляет:

– Я вас предупредила, а дальше Вам решать.

В одно мгновение Ханна оказывается в дверях, а мы, сраженные развернувшейся сценой наповал, не успеваем даже на полшага отойти.

Мои глаза упираются в раскаленный, искрящийся металл ее взгляда. В нем бушует самый настоящий ураган, способный уничтожить планету в один миг, создать хаос, не пустяковая ярость, а осознанный гнев, который приводит к сокрушительным последствиям. Я содрогаюсь.

Уголок ее губ приподнимается в насмешливой ухмылке, она смеряет меня взглядом, а затем вихрем проносится мимо.

– Жуть, – одним словом Лили удалось описать все, что только что произошло, да и саму виновницу происшествия.

Жуть. Самая настоящая.

Бойся своих желаний. Я так хотела соперника, а получила хитроумную, разъяренную тигрицу, готовую растерзать любого – от дерева до самой строгой преподавательницы факультета.

Глава 7

Разбитые в пух и прах. Униженные. Оскорбленные. Поникшие. И еще тысячу других описаний, передающих атмосферу полного краха, можно было бы применить к нам с Лили после разговора с итак кипящей, словно котел с отравляющим зельем, преподавательницей. Не успев вылить всю ярость на Ханну, миссис Соул с огромным удовольствием набросилась на нас.

В абсолютном молчании мы обе выходим на улицу, поверженные в самый сильнейший шок, мы даже не в силах какое-то время посмотреть друг на друга.

Однако Лили начинает первой:

– Нет, ну ты это видела? – бубнит она, – Как такое вообще возможно? Я более чем уверена, что завтра Ханна Джордан уже не появится в этом университете.

– Не думаю, – задумчиво отвечаю я.

– Что? Почему? Ты же сама все видела и слышала, – Лили устремляет на меня ошарашенный взгляд своих ясных зеленых глаз.

– То-то и оно, – сдержанно говорю я, поднимая взор к небу, словно ища в нем сил, – Я все слышала и видела. Злобная старуха оскорбляла ее и ее брата. У Ханны несомненно козырь в руках.

– Думаешь, против Соул вообще существует какой-то козырь? – в конце предложения Лили взвизгивает от удивления, и я обращаю на нее туманный взгляд.

– Ох, даже не знаю, кто раздражает меня больше, – скулю я и плюхаюсь на скамейку.

– Зачем пытаться это понять? – Лили устраивается рядом со мной, – Я вот приняла решение, что отныне ненавижу их обеих.

– Ты же вроде как говорила, что она талантливая красотка и все в этом духе, – я недоверчиво смотрю на подругу.

– Говорила, – Лили утвердительно кивает головой, – И до сих пор так считаю. Но это не оправдывает ее хамского поведения. Соул, конечно, стерва та еще. Но она ведь профессор, а значит, заслуживает хоть каплю уважения, а не хамские выкрики со стороны какой-то соплячки.

Я замолкаю, мысленно соглашаясь с Лили. Она права. Абсолютно права. Девчонка явно не обучена манерам. Она сводная сестра Хайнца. Да, сводная, но они все же одна семья. Почему Хайнц всегда такой положительный, тактичный и веселый, а его сестра – ходячая угроза?

Я в задумчивости перевожу взгляд в сторону, и буквально в этот же момент по моим глазам ударяет болезненно-яркий сиреневый оттенок. Я в тот же момент распознаю уже знакомый образ, так едко впечатавшийся в мое сознание.

Ханна, выпуская клубы дыма, стоит в окружении других девчонок из нашего класса по вокалу, которые в свою очередь смотрят на нее как преданные овечки на своего пастуха. Они наперебой закидывают ее восхищенными изречениями, а она лишь с холодной ухмылкой равнодушно затягивается сигаретой. Нахалка ведет себя так, словно восхищение и слепое обожание это что-то постоянно сопутствующее ей.

Я машинально стискиваю зубы. На это больно смотреть. Больно от того, что я весь год считала, что это я вальяжно расположилась на этом пьедестале, а на самом деле на него в первый же день плюхнулась эта стерва.

Ханна медленно переводит острый взгляд своих черных, зловещих глаз на меня. Но я за секунду беру себя в руки и достойно встречаю ее ядовитый взгляд непоколебимым спокойствием, хотя чувствую, что откуда-то изнутри рождается предательская дрожь. Мне становится мерзко от своей трусости и слабости, но я не отвожу взгляда даже тогда, когда Ханна кидает презрительную усмешку мне в лицо.

– Софи? – тревожный голос подруги разрывает наше противостояние, – Софи, что такое? Что ты там увидела?

Лили, взмахнув копной рыжих волос, оборачивается и тут же, осознав ситуацию, замолкает в нерешительности.

– Идем, Софи, – жалобно произносит подруга, аккуратно коснувшись моего плеча, – Нам здесь делать больше нечего. Слышишь?

Ханна срывается с места и медленно, грациозно, завладевая всем пространством вокруг себя, направляется в мою сторону. Я стараюсь держаться из последних сил, пытаюсь мысленно доказать себе, что мое терпение не на грани прыжка в омут отчаяния. Это словно пытаться не уронить тяжелую вещь, когда твои ладошки уже промокли насквозь от волнения. Рано или поздно ты либо донесешь эту вещь до пункта назначения, либо с грохотом уронишь.

Ханна слишком быстро оказывается прямо перед нами. Я знаю, что Лили любит меня, что она всегда поддержит, но еще я совершенно точно знаю, что она безнадежная трусиха, которая даже сейчас в ужасе вжалась в спинку скамейки. Я же непонятно откуда взявшейся силой заставила себя встать и предстать перед лицом ходячей угрозы.

– Смотри, да, смотри на меня, – вдруг с улыбкой говорит она, – И созерцай в моем лице все то, чего тебе не дано. Талант, – она подносит руку прямо к моему лицу и начинает загибать пальцы, – Смелость. Неординарность. Сила.

Я отчетливо ощущаю, как что-то внутри буквально рвется наружу, как подпрыгивает мое сердце при каждом ее слове, как мой разум вдруг высвобождается из оков страданий и всеми силами мчит навстречу свободе, желанию говорить и делать то, что хочу я.

– Да, Ханна, – спокойно отвечаю я, – У тебя, бесспорно, талант. Я признаю. Смелость? О, да. Ведь нужно быть очень храбрым и отважным человеком, чтобы накричать на престарелую профессоршу, которая уже давно страдает маразмом и не ведает, что несет. Это заслуживает уважения, – вокруг нас собирается кучка наших товарищей по классу вокала, они внимательно прислушиваются к каждому слову, и я уже точно знаю, что я либо донесу груз, либо уроню его на глазах у всех, – Неординарность? Ну да. Очень необычно – забить руку глупыми узорами, вставить в нос колечко и выкрасить волосы в едкий цвет. Ты буквально первая, кто так сделал. Никто никогда бы не догадался так выглядеть. Ты первооткрыватель гребанной неформальности. Поздравляю. Сила? – я усмехаюсь ей в ответ, – Точно. Сила. Нужно иметь немереную силу, чтобы как сопливая девчонка под дождем в слезах молотить кулачками по дереву.

Я не успеваю остановиться. Я даже не успеваю мысленно осечься, когда последние слова слетают с моих губ.

Удивление, смешанное с крайней степени раздражением на секунду промелькивает в ее взгляде, но потом она издает смешок и, подойдя ко мне почти вплотную, так, что я ощущаю ее горячее, дерзкое дыхание на своей щеке, едко произносит:

– Тирада завистливой бесталанной трусихи. Вот что это только что было. Год обещает быть интересным.