Это был обычный пятиэтажный дом. Аслан оставил Грассера в квартире пожилого чеченца и уехал обратно, сказав:

– До встречи! Надеюсь, ты сделаешь хороший репортаж…

Хозяин дома зажег лампу. Пауль, оглядевшись в квартире, спросил:

– А ваша жена где?

Он коротко ответил:

– Погибла…

Расспрашивать журналист не стал. Мужчина сам приготовил ужин и пригласил иностранца к столу. Поели молча. Грассер снова спросил:

– У вас есть дети?

Снова последовал короткий ответ:

– Было пять. Осталось три. Двух федералы убили.

– А где эти трое?

– Один живет с семьей в городе, второй в горах, а третьего ты видел – Адам…

Пауль прихватил сигареты с зажигалкой и отправился на балкон. Ночь быстро опускалась на Грозный. Горы были совсем рядом и их заснеженные вершины очень хорошо выделялись на фоне вечернего неба. Журналист стоял на балконе дома, покуривая сигарету и любуясь на горы, вершины которых солнце окрасило красным. Чеченец вышел к нему и остановился рядом:

– Я постель приготовил…

Грассер кивнул:

– Спасибо… – Показал рукой вдаль: – Как красиво! Даже не верится, что здесь, на фоне этой райской красоты, убивают…

Хозяин ничего не ответил и ушел в дом.

В ночной прицел «винтореза» было хорошо видно, как трое мужчин подошли к калитке частного дома. Видно было, как они крутят головами, прислушиваясь и оглядываясь. Калитка распахнулась бесшумно. Трое вошли во двор. Один склонился, видимо запирая крючок или щеколду. Еще раз выглянул через верх. Ничего не заметив, постучали в дверь дома. Та почти сразу открылась и ночные гости проскользнули внутрь. Дверь закрылась, но свет в доме не зажегся. Канарис, застывший в бурьяне напротив дома, шепнул в рацию:

– Лиса, пошел!

Семеро разведчиков бесшумно подбежали к высокому забору и мгновенно перемахнули через него, словно тени. Канарис снова посмотрел в ночной прицел. Рядом с полковником застыли две невысокие фигуры в масках. Обе смотрели в сторону дома. Там стояла тишина. Света не было. Канарис шепнул:

– Комсомолец, работай!

Десяток бойцов рванули к калитке дома. Она бесшумно распахнулась перед ними и они кинулись к дому. Раздался треск выбиваемой двери. Замелькали огоньки фонариков и резкий мужской крик откуда-то изнутри:

– Всем лежать! К стене, обезьяны!

Когда полковник со Стрелком и Медвежонком вошли в дом, все было кончено. Трое пришельцев, освещенные фонариками разведчиков, лежали лицами вниз на полу посреди большой комнаты. Хозяин находился у дивана, а хозяйка верещала в спальне. Канарис громко скомандовал:

– Заткните бабе пасть…

Что-то упало в спальне и крик стих. Полковник покосился в ту сторону, прислушиваясь. Посмотрел на лежащих чеченцев и с расстановочкой сказал:

– Андрюша, пусть покажут личико братья-обезьяны…

Крепкий парень в маске с автоматом наперевес, пнул в бок первого лежавшего и зло рявкнул:

– Повернулись, бараны грязные!

Лежавшие моментально перевернулись на спину, даже хозяин, лежавший хоть и под наблюдением, но в тени. Яркий свет фонариков выхватывал бледные перепуганные лица с капельками пота. Полковник спросил у фэбсов:

– Эти?..

Стрелок кивнул. Нагнувшись к небритому чеченцу посредине, спросил:

– Немец где?

Тот дернулся и торопливо, захлебываясь словами, выпалил:

– Я ничего не знаю! Клянусь Аллахом!

Канарис резко наклонился и сгреб его за шкирку одной рукой. Чуть встряхнул. Приблизил лицо в маске вплотную к его и рыкнул:

– Ну, ты, приблудыш Аллаха, хочешь ко мне на базу?

Светлые глаза сквозь прорези маски сверкнули сталью. Чеченец взвыл:

– Нет! Я все скажу! Он в Черноречье с Асланом уехал!

Стрелок подошел к окну и чуть приподнял штору. Край неба начал светлеть. Фээсбэшник вздохнул:

– Не успеем. Что ж, попробуем навести чеченский ОМОН. С утра пусть прошмонают… – Тут же наклонился к чеченцу: – Адрес, обезьяна!

Тот взвизгнул от испуга:

– Улица Верхоянская, дом три, квартира семнадцать!

Медвежонок наклонился и тоже подал голос:

– Ну, если обманул…

Канарис повернулся к своим парням:

– В БТР их! Завтра утром ментам сдадим. Подержим, пока все их грехи соберем. Хозяев тоже, чтоб не предупредили… – Подошел к хозяину и наклонился: – Завтра днем выпустим. Скажи своей, чтоб не орала…

Разведчики начали выводить пленных бандитов из дома. Полковник вместе с хозяином зашел в спальню. Осветил фонариком сидевшую на краю кровати и завернувшуюся в одеяло тихонько плачущую растрепанную хозяйку. Она подняла голову. Под глазом расцветал здоровенный фонарь. Колобок, стоявший рядом буркнул, словно оправдываясь:

– А че эта стерва кусается? Я хотел ее в комнату…

Муж что-то быстро сказал жене по-чеченски. Женщина ответила и он попросил Канариса:

– Не могли бы вы отвернуться и дать ей возможность одеться?

Полковник отказался:

– Пусть одевается при нас. Она же не голая. Халат и так можно натянуть…

Чеченец махнул рукой и жена встала, медленно сняв одеяло. Сжавшись, подошла к креслу у окна и торопливо схватила халат. На фоне окна под прозрачной сорочкой отчетливо виднелось стройное тело.

Канарис стремительно вышел из спальни, жестом приказав Колобку отвернуться. Память больно ударила офицера. У его бывшей жены была точно такая же сорочка. Перед глазами мелькнуло, как смеющаяся Ольга села на постели, ловко увернувшись от его рук, как колыхнулись полные груди. Она накинула эту сорочку вставая. Обнаженное тело словно скользнуло в ткань. Встала и обернулась к нему, продолжавшему лежать. Растрепанные волосы рассыпались по плечам золотым облаком и точно так же светилось в свете утра ее, такое желанное, тело. Полковник выскочил из дома и едва не застонал от воспоминания…

Мовсар Темрикоев был командиром отделения в ОМОНе. Он сам был с горного Веденского района из аула Агишбатой. Его воспитала бабка. Родители погибли у него на глазах. Ему исполнилось тогда всего восемь лет. Они всей семьей возвращались с соседнего аула Тазен-Кале. Шли по тропе, чтоб немного сократить путь. Дело было в октябре, моросил дождь и узкая тропа стала скользкой. Отец поскользнулся и покатился вниз, к обрыву. Он успел ухватиться за край одной рукой. Потом схватился и второй, но силы выбраться самому не хватило. Мать кинулась помогать. С трудом спустилась вниз по каменистой осыпи, крикнув сыну:

– Мовсар, не ходи к нам! Иди в аул!

Он стоял на тропе и смотрел. Мать ухватилась за куртку на плечах отца и пыталась втянуть его наверх. Светловолосая голова мужчины показалась над краем и он начал подтягиваться, но камень под коленом Разии поехал вниз. В результате родители сорвались оба. Сейчас Мовсару было двадцать девять лет. Он до сих пор хранил в памяти дикий крик матери:

– Герхард!!!

Почему у отца было такое необычное для чеченца имя, сын не знал. Бабка ругалась, если он начинал спрашивать. А в ауле о том почему-то молчали. Уже будучи взрослым, Мовсар услышал, что его отец был незаконнорожденным и его бабушка опозорила род. Мужчину, который бросил эти слова ему в лицо, вскоре нашли разбившимся в горах. Больше никто в ауле Агишбатой не смел сказать хоть что-либо плохое про его род.

Мовсар унаследовал от отца серо-синие глаза, русые волосы и светлую кожу. Внешне и внутренне он мало походил на чеченца. Он был пытлив от природы, стремился узнавать как можно больше, хорошо говорил по-русски и благодаря этому знанию много читал. Он с интересом изучал новые механизмы и оружие, стремясь докопаться до сути. И этим тоже отличался от большинства чеченцев, которым сложное оборудование и снаряжение не нравилось. Они больше полагались на физическую силу и количественное превосходство. Обман противника ставился выше всех других способов ведения войны.

В первую чеченскую Темрикоев воевал за свободную Ичкерию против русских, искренне веря Дудаеву и Масхадову. Когда российская армия ушла, в республике начался беспредел. Каждый делал, что хотел. Убийства и грабежи не прекращались. Никому не было дела до простых людей.