На сиденье рядом запиликал мобильный телефон, источая вокруг зеленоватый свет. Пауль досадливо поморщился. Так не вязалась действительность с его мечтами! Резко взял трубку в руку. Не отрывая взгляда от дороги, взглянул на номер. Он уже твердо решил, что на звонки коллег сегодня не отвечает и закатится в какой-нибудь ресторанчик, чтоб спокойно поужинать. На этот звонок он всегда отвечал и тут же нажал на ответ:

– Добрый вечер, мама! Что случилось?

Фрау Грассер улыбнулась, услышав в голосе сына тревогу:

– Не волнуйся. Пауль! Ты не забыл, что сегодня день рождения твоего дедушки Герхарда? Куда ты пропал? Мы тебя ждем!

Пауль чуть не врезался во впереди идущую машину от напоминания. Резко ударив по тормозам, довольно чувствительно приложился лбом о лобовое стекло. Со всеми своими мечтами он совсем забыл о старом Зиберте! До похода в кабинет Штайнера помнил о дне рождения дедушки, но радужная перспектива заставила забыть обо всем. По счастью полиции поблизости не оказалось, да и автомобиль сзади оказался далеко, поэтому происшествие прошло незамеченным. Торопливо сказал:

– Я все объясню, когда приеду. – Посмотрел на часы, прикинув время на дорогу и на покупку подарка и уточнил: – Через час появлюсь у вас.

Журналист резко свернул на ближайшую стоянку, судорожно припоминая, где поздно вечером можно купить подарок и цветы. Он очень любил деда и впервые, после этого разговора с редактором, забыл о нем.

Во многом именно Герхард Зиберт повлиял на решение внука стать журналистом и пойти по его стопам. Насколько знал Пауль, он всю свою жизнь работал в газетах и журналах. Фрау Грассер, после развода с мужем, жила со своим отцом на окраине Гамбурга. Отец Пауля ушел к другой, когда ему было семнадцать лет и сын так и не смог ему простить предательства, отказываясь встречаться.

Он жил в родительской квартире, которая находилась в центре, со времени поступления на факультет журналистики в Гамбургский университет. Иногда в его жизни появлялась девушка, какое-то время жила с ним, но быстро исчезала. Кроме Эрики Рибе и собственной работы, Пауль никого не любил. Они это замечали, обижались и уходили. Но Эрика отвергала его ухаживания и приглашения «повеселиться» вместе. Со странной полуулыбкой говорила:

– Тебе еще не надоело писать страшилки о русских? Приглядись! Посмотри объективно, как свободный журналист…

Теперь у парня появилась надежда, что добыв репортаж и став знаменитым, он привлечет внимание красавицы.

Пауль и сам был красив: голубоглазый и светловолосый атлет с красивым мужественным лицом привлекал во время учебы внимание девушек со всех курсов. Лишь Эрика не растаяла под его чарами. Возможно именно это и привлекло Грассера к девушке…

Минут через тридцать подарок был куплен. Это был роскошный набор рыболовных принадлежностей. Дед давно хотел приобрести нечто подобное и наконец-то отправиться на рыбалку. О ней он твердил уже целый год, но так и не смог поехать. Постоянно что-то мешало. Заскочив на пять минут в цветочный магазин, купил букетик мелких роз для матери – Магда их очень любила. Для деда приобрел роскошный букет калл с крупными блестящими листьями.

Через двадцать минут он входил в небольшой особняк, принадлежавший Герхарду Зиберту. Тот встретил его в прихожей. В этот вечер он был одет в строгий костюм и галстук. Блестящие штиблеты выглядывали из-под брюк и выглядел старый журналист весьма величественно, хотя ему исполнился уже восемьдесят один год. По блестевшим глазам внук понял, что старик прилично выпил. Следом вышла мать в вечернем платье. На пятьдесят восемь лет фрау Гроссер не выглядела. Ей можно было дать лет сорок пять, не больше. Пауль сразу протянул каллы деду:

– Привет, дедушка! Поздравляю от всего сердца. Здоровья тебе и удачи на рыбалке! – С этими словами Пауль достал из-за спины подарок: – Это тебе! Ты же давно хотел. Отдыхай и рыбачь…

Поцеловал именинника в щеку и обернувшись к улыбавшейся матери, протянул ей розочки:

– А это тебе, мама!

Тоже чмокнул в щеку. Потер руками, заглядывая поверх затянутых парчой плеч Магды в гостиную:

– Чем это вкусненьким пахнет? Я проголодался…

Дед рассмеялся и подхватив любимого внука под руку, потянул в зал:

– Гости ушли пару часов назад, так и не дождавшись тебя. Мы с Магдой немного убрали со стола опустевшую посуду, но тут еще много всего осталось. Кухарка постаралась на славу…

Герхард по старинке называл домоправительницу кухаркой. В гостиной действительно стоял накрытый стол. Немного перекусив, Пауль рассказал о предложении редактора и своем согласии. Мать тут же всполошилась и тревожно посмотрела на отца:

– Поездка в Россию это не очень хорошо! Тем более в Чечню, где идет война. Я бы хотела, чтоб ты отказался…

Дальше все ели в трагичном молчании. Позвякивали вилки и бокалы, но как-то приглушенно, словно стесняясь. Каждый думал о своем, но пока молчали. Наконец Герхард Зиберт встал. Посмотрел на дочь и вздохнул:

– Увы, Магда! Он уже взрослый. Пожалуйста, не беспокой нас. Мне нужно с ним поговорить… – Повернулся к внуку и попросил: – Проводи меня в комнату, мой мальчик…

Магда тревожно взглянула на отца. Тот чуть грустно улыбнулся и кивнул. Медленно, по-стариковски, встал, опираясь руками на подлокотники. Тяжело вздохнул и направился к двери. Лицо фрау Грассер сразу построжело, стало надменным и гордым, к удивлению сына, но она больше ничего не сказала. Уже из одного этого Пауль уяснил для себя, что тут скрывается какая-то тайна. Такого выражения на лице матери он ни разу не видывал…

Усевшись в любимое вольтеровское кресло с истершейся тканью на спинке и сиденье, стоявшее перед горевшим камином, старый Зиберт сказал:

– Садись рядом, Пауль. Я тебе кое-что расскажу…

Приподнявшись, взял с каминной полки с тускло блестевшими бронзовыми подсвечниками любимую кленовую трубку, которую раскуривал лишь в крайних случаях. Это было еще одно доказательство, что дед волнуется. Герхард принялся набивать трубку душистым английским табаком, старательно уминая его узловатыми старческими пальцами, которые заметно дрожали.

Пауль, подтащив второе кресло к огню, достал сигареты и щелкнул зажигалкой, взятой с того же камина. Аккуратно поставил ее на край полки. Уютно устроился в кресле, приготовившись к длительному разговору. Дед наклонился к огню. Ловко прихватив уголек щипцами, прикурил трубку. Несколько раз пыхнул ею и заговорил, выпустив тонкую струйку дыма:

– Ты знаешь, что я был на войне…

Внук удивленно сказал:

– Да, дедушка. Ты служил в ПВО Берлина. Это я знаю с детства…

Старик покачал головой и скупо улыбнулся:

– Пришло время рассказать тебе правду, мой Пауль. Я чувствую, силы оставляют меня и Господь отвел мне совсем мало времени. Выслушай меня не перебивая…

Внук замер на стуле, словно сеттер на охоте и весь обратился в слух. Он даже про сигарету забыл и та тлела в его пальцах, чуть дымя. Зиберт вновь выпустил дым. Быстро и остро взглянул на Пауля. Четко рубя слова произнес:

– Ни в каком ПВО я не служил! После гибели под американскими бомбами в Дрездене в сорок четвертом году твоей бабушки и двух моих старших сыновей, я отвез твою полугодовалую мать, чудом оставшуюся живой, в Гамбург к своей матери. Чего мне это стоило…

Герхард снова затянулся дымом. Выдохнул сизое облачко и какое-то время молчал. Его глаза смотрели в огонь, но казалось, что он видел разбомбленные немецкие города и крошечную плачущую девочку на своих руках, которую он неловко кормил из бутылочки. И огромный баул с вещами на заднем сиденье «опеля»… Внук не рискнул его потревожить. Старик заговорил сам:

– Именно моя мать воспитывала Магду до самой своей смерти. После взятия русскими Берлина я бежал в Испанию. Подделал документы, чтобы избежать преследования после войны, но они оказались не очень надежными, хотя я и прожил по ним несколько лет. Нашел таких же как я, скрывавшихся от преследования со стороны русских и американцев. Мы начали помогать друг другу. Я вернулся в Германию с помощью старых связей и денег. Наши люди помогли мне устроиться журналистом, получить новый паспорт на новое имя. Наша настоящая фамилия Реккерт…