–Что так и сказала? «сопроводите эту самозванку без имени на мой чердак» он хитро повёл край губы.

–Ну почти. -Я исключила факт объяснять. Опустив суть инцидента.

–Неправда!

–Ну и пусть!

– Так ты проводишь или же предпочтёшь разбираться с этой ужасной старухой?

Юноша ещё раз оскалил улыбку.

– Пошли.

Мы поднимались по широкой лестнице, закруглённой по- спирали, обитой в густой, красный ковёр. Я шла за ним и меня пробирал холодок неопределённости пути.

– Я слышал ваш разговор, так что ты хочешь найти?

– Пока не знаю.

Мы остановились.

–Прошу –Юноша уступил мне первой войти на чердак.

Я взглянула на него с чувством тревоги, словно там прятались мои страхи, и мне не хотелось их выставлять на всеобщее обозрение. На самом деле они всегда со мной, подобно бродячему цирку, как только ты находишь публику, распахиваешь свою арену души, зрелище становится доступно всем и толпа заливается смехом, в ответ и ты сам смеёшься над своими ужасными привычками. Меньшов был учёный и его страхи должно быть разгуливают и по сей день в белом халате по чердачным закоулкам, скрепя кандалами. Сейчас страсть ужаса для меня как источник инфекции. Что, если открыв эту дверь я навсегда выпущу прошлое? Или мой иммунитет к жизни окрепнет? Вот бы изобрели вакцину решительности, тогда бы не пришлось стоять тут думая о такой нелепости. Неужели моя клаустрофобия опять ко мне вернулась? И мандраж, что одолевал меня сейчас отпечатывался у меня на лице. Тёмная комната в которой глаза блестят, как ножи и хочется их всадить в каждого кто вот -вот затаив дыхание броситься на тебя, сделав первый ход. Безликая комната, опустошённая, обглоданная временем, выжитая прошлым, сужалась у меня в сознании давя на мои инстинкты самосохранения. Туннель, я слышу гудок приближающегося поезда у себя в голове срабатывает тригер, побуждающий к бегству. Я с трудом могу пропихнуть глоток силы воли, что оцарапал моё обезвоженное горло. Нужно собраться, взять себя в руки. Я прожевала эту мысль у себя в голове несколько раз. Я почти нашла на себя управу, вдыхая кислород плывя по мирскому течению, смиренно хватая глотки свежего воздуха. Мгновение, и ко мне возвращаются, самые жуткие эпизоды жизни доктора. Весь этот холод стекла, металлических инструментов сковал меня, заключив в свои объятия. Мрак обуревал меня, я задыхалась, скользила вниз, чертя своим скелетом линию на дно. На шее затягивалась удавка, я хрипела, плевалась кровью, билась в истерике, мои позвонки чувствовали остриё ледяного ложе пронзившего меня на сквозь, это не наркоз- это был страх, погружающий меня в анабиоз. Обреченность засасывала в каналы, откуда меня будут тащить, выманивая сладостями жизни, пальчиками, подобно ребенку делающего первые шаги, пока он не дойдёт до открытого пространства огромного светлого зала, где не за что ухватиться, а все вокруг попрячутся затаив дыхание в ожидании, убрав все трапы. Теперь ты вправе выстроить свои мосты без страха, решайся! Борись!

– Боишься? -Раздалось сквозь тонкую мембрану разума.

–Вот ещё! Я ухватилась за ручку, отворила дверь.

–О, готова спорить, это самая милая комната во всём доме, я представляла её более жуткой.

Мы зашли внутрь.

Из грязного окна сыпались тёплые лучи яркого, весеннего, солнца заливая всё помещения в медово- мягкий сиропом. Всё место напоминало открытую поляну, светлую и приветливую для пикника.

Казалось здесь время стремительно быстро пронеслось покрыв всё слоем пыли. Крыша чердака была треугольная, разлинованная деревянными балками, через которые висели плафоны на длинных прутьях похожие на корни кувшинок. Вокруг стояли плетённые бутыли, деревянные сундуки, старый велосипед, конки на гвоздике, барабан, корзина с пряжей, ружьё на стене, стеллаж с колбами и стекляшками разных форм и величины, куклы просящиеся на руки, старая картина с разбитой рамой, огромная люстра уволившаяся на бок, будто бедствующий корабль погружался в пучину прошлого, её блеск утратил волшебного свечения, а дни балов сочтены людским бездельем. В остальном много паутины и прочего не нужного барахла.

–Почему бы это просто не выкинуть?– Я обратилась к Йену, который осматривал маленькую шкатулку, крутя ее в руках.

–Воспоминания! Каждая вещь напоминает момент прожитого.

– У меня таких вещей нет! -Голос приобрёл привкус печали.

–Это хорошо -Сказал он равнодушно.

Я сморщила лицо подобно урюку.

–Смотри портфель! Давай обыщем. -Я указала на высокую полку, где торчал коричневый край.

–Думаешь стоит?!

–Первое письмо я нашла в таком же старом портфеле.

–Полагаешь некто разложил письма по портфелям?

–Ну не знаю, давай просто посмотрим.

–Ладно.

Йен встал на цыпочки наступив на нижний ярус деревянного стеллажа, оступился ухватился за первое что нащупал и свалил коробку с рождественскими игрушками у одной дзынькнул колокольчик и звук покатился дальше пряча своё звучания в глубь и затих совсем.

–Осторожней!– Выкрикнула я потянувшись к нему и пытаясь его удержать.

Он полез снова, уже уверенней и стянул портфель.

Мы общарили его вдоль и поперёк и ни чего не нашли.

–Я принялась собирать рассыпанные игрушки, скидывать их по одной в коробку. Моё внимание привлекла деревянная лошадка- качалка, расписанная тонкими узорами что изображались синей нитью, обвивая ветхое создание искусством виртуоза. Некий трюк заставляющий поверить в то, что и ты когда- то научишься чему-то подобному.

–Любишь праздники?– Спросил Йен, видя как я разглядываю деревянную, расписную лошадку. Он встав на колени помогая мне складывать, аккуратно кладя их в коробку поворачивая лицевой стороной, бережно поправляя торчащую стружку в которой они хранились. Увидев как он старается я тоже помедлила, повторяя за ним. Всё же это и в прям чья то память хранившаяся в маленькой коробочке. Игрушки были на столько уникальные и крохотные, что помещались в ладонь, наверное для кого это не просто воспоминания, а моменты счастья.

Йен поднял голову, таращясь на меня странно.

–Что? –Развела я руками.

– Праздники -ненавижу!

–Все их любят.

–Неправда!

–Почему?

– День лицемерия и притворства. Всё текущее время превращается в ожидание. С людьми случается самое плохое именно в такие дни, а ты вынужден улыбаться с кучей проблем. По -моему это не здорово. Почему нельзя быть добрым 364 дня в году и только один день ненавидеть друг друга. мои родители уже давно в разводе но делают счастливый вид именно в праздники будто всё хорошо, словно я в этот день становлюсь тупым ребенком и не понимаю в чём дело. Взрослые верят в чудеса даже больше чем дети. Я помню как мне подарил папа маленького мышонка. мне было лет четырнадцать. Я привязала ему на шею золотую ленточку. Мама увидела и сказала, что даже мыши в нашем доме ходят в золоте, но только не она, потому что ее муж скряга и мелочный. И они снова начали ругаться и с каждым годом всё чаще, а в нашем доме появилась очередная причина для скандала. Всё, что делала мама не одобрял папа, и всё, что дел папа не одобряла мама. ужасно просто ужасно. А хуже всего что страдала и я, и Джеймс.

Я злостно швырнула последнюю игрушку на место.

Мне пора. Думаю мы не найдём тут ничего. Федор ведь здесь и не жил, и письмо написал уже после смерти Анны, значит надо искать где- то ещё. Я кажется знаю где.

Меня озарила идея. Я выскочила прочь выкрикнув

–Ещё увидимся, спасибо.

Я уверенно после моего ухода бабка озадачилась. И по своим связям, а у неё их за столько то лет предостаточно в чуланных блокнотов. Ведь каждый последующий умирающий оставляет ей визитку предшественника. Всё в той же гостиной без смена декораций объявляются те кому белые конверты латают бюджетные дыры.

Глава 4

Я знала где, что искать. На деле оказалось всё не так просто. Ключ от школьного архива хранился у мадам Вагнер. Обратиться к ней напрямую я не могла. Начались бы расспросы и тема не осталась бы незамеченной. К тому же зная щепетильность мадам, весть оставила бы свой след в документации. Поэтому взять тайком и без спросу -самое оно для хулиганки.