Глава 1

Хорошую историю страшно отравлять обманом, но я слишком много врал и сейчас мне хочется проговорить истину. Как сказала однажды моя дорогая Анна «Прекраснее любви, может быть только правда, именно она делает нас искренне любящими, очищая наши души». Итак, я прибыл в дом семьи Меньшова со своими пожитками лжи. Глава семейства служил отличным фармацевтом, поэтому его дом утопал в роскоши и в изысканном вкусе. Эти шикарные лондонские особняки вызывали восторг, а мой взгляд бедняка придавал ему ещё больший лоск. Я помню свой первый день. Шаг за шагом я утопал в восторге ширины и глубины открытого пространства дома. Служанки возились со столовым серебром, накрывая стол к ужину. Они гонялись друг за другом, всполошившись в ожидании доктора, который должен был сообщить причину недуга Анны, дочери фармацевта. Все волнительно ожидали гостя. Доктор задерживался, тем самым заставляя всех испытывать тревожное состояние. Меньшов даже ритмично настукивал ногой об пол от напряжения. Я был абсолютно спокоен, не зная толком в чём дело. Домоправительница, пожилая, строгая женщина, тщательно следила за всем, то и дело шпыняла меня лодыря просьбами. Я путался и терялся, в основном по факту отсутствия знаний, расположения предметов и распорядка дня. К тому же мне было очень любопытно узнать из-за чего весь сыр-Бор, что такое важное должно произойти. Я старался не покидать надолго гостиную и всё время возвращался обратно. Вскоре раздались голоса. Доктор оглашал диагноз Анны. По выражению его лица было видно- новости неутешительные. Глава семейства сидел оперев голову на руку в решимости предпринять следующее действия. Доктор сказал, что органы слуха и зрения Анны в порядке, но мозг не способен формировать понятные аудиовизуальные образы на основе сигналов поступающие из внешнего мира. Возможно поводом послужила болезнь. В детстве Анна переболела Энцефалитом и некий барьер в голове разрушился между реальностью и иллюзиями. Она не могла воспроизводить действующую картину происходящего, поэтому фокусировалась на внутреннем мире и на явлениях поступающие из вне, благодаря им Анна и выстраивала свой путь. Проводником служили отголоски доносившиеся по ту сторону жизни. На ее бедный мозг обрушивался слишком большой поток информации, который не способен обработать столько данных и запоминать, поэтому бедная Анна не могла нормально воспринимать картинку мира, от того все в доме носили разноцветные ленточки на карманах, каждый цвет означал определённого человека. Мне вручили зелёную ленту. У жениха Анны была красная, самая почётна и яркая, что должна была послужить сплочением их чувств. Её отец нашёл ей хорошую партию, чтобы она не оставалась одна, не чувствуя себя одинокой, когда он сам покидал её. Служанки носили оранжевую и жёлтую ленты, несмотря на радужность красок в доме присутствовала атмосфера мрачности, глухой, безмолвной поры. Кульминацией вечера стала сама Анна появившаяся после ухода доктора. Её проникновенный голос зазвучал, тонко и пронзительно, словно она была на грани отчаянья. Я стоял за дверью, из которой вносили и заносили тарелки, мелькающие перед моим носом туда -сюда, подобно сменным иллюстрациям диафильма. Она такая хрупкая, изящная, движения осторожные и плавные, будто боялась уколоться шипом цветка. Ее пальцы грациозно порхали, вырисовывая странные узоры в воздухе. Я впервые ощутил блаженство естества обращённое к началу зарождения в эпоху Адама. Словно любовь только возникала из ребра, из первоначальной массы, направленное к первой и единственной женщине- Еве. Я больше не знал покоя. Мои глаза искали только её силуэт, кочующий подобно призраку по этажам огромного пустого дома. Ранние дни любви были божьими. Я поверил в каждую клетку создавшею меня заново, уж не знаю, что за сила вдруг овладела мной. Анна была слишком хороша и ее было легко любить. Она нравилась всем. Я наблюдал за ней долгое время. При встречи она приветливо улыбалась и просила чашечку чая. Мне порой казалась, что она пьет так много чая, одну за одной разом, в надежде опьянеть, нежели согреться. Возможно чай, которые подавали служанки был наполнен жалостью и она не притрагивалась к нему за обедами и ужинами. Я как -то спросил её от чего так? Анна опустила глаза и проронила, что все дело во вдохе "Вы подаёте мне с восхищением, вдыхаете глубоко мучающей вас истомой при виде меня, а другие выдыхают с сочувствием.» Я тогда был просто осчастливлен её недугом. От того, что она так тонко чувствовала простые вещи, которые я не замечал. Да что там я! Все мы проходили мимо действительности. Вот скажите вы задумывались о степени вдоха и выдоха? Анна могла многое рассказать, осязая свою природу, ту которая протекала вокруг нас отдельными ручейками. Со временем я и сам стал замечать невидимую красоту бытия. По утрам Анна входила в ванную комнату в махровом халате, окутанная им словно куколка бабочки, после она выходила перевоплощаясь в прекрасную мерцающую диву. В это время я как раз подавал ей утренний чай. Однажды я уронил поднос и разбил чашку, мне казалось вместе с чашкой я разбил и этот прекрасный образ, что хранил. Сейчас я не знаю как продолжить письмо, как осмелиться испоганить его, как испоганил жизнь Анны. Не просто так я объявился в их доме, а самом ни на есть стремлением нажиться, но отказываться было поздно. Насколько гадко бы ни было, я не хотел покидать свою Анну. Лучше уж я, чем кто то другой. Первый раз я подменил свою ленту на ленту ее жениха в его отсутствие. Он тогда уехал на три дня по важным делам вместе с ее отцом и в доме оставались только слуги. Домоуправляющей наказали строго следить за всем, и в случаи приступа паники Анны, не медлить и вызывать доктора. У нее случались сбои, дезориентирующие ее состояния. Она не понимала где находить и мрак обуревавший ее сознания погружался в глубины тьмы. Жених не любил ее и преследовал туже цель что и наша сговорившаяся шайка. Я вошёл в комнату взволнованным, старался дышать ровно не выдавая своих чувств и не забывая своего обмана. Всё шло гладко. Я приходил каждый вечер навещая не скучной беседой. Анна увлекала меня, по- настоящему раскрывая свой внутренний мир ,словно неспешный росток высвобождался из её души. На третьи сутки, когда мы стали близки, наша любовь прервалась. Меня уволили из-за драки. Служанка Агата очень была уж распущена для прислуги, ей самое место в публичном доме забавлять толстосумов. Она забавлялась, рассказывая всей обслуге, как увидев муху в чашке у Анны, не стала ее менять, а смотрела как та выпила и прогладила муху, поперхнувшись. Агата заверила её, что это листок прошёл сквозь сито. Управляющий котельной, вечный неряха и ловелас залился смехом придурка, я не выдержал и встряхнул его как следует, тот пошатнулся на стуле, упал и ударился головой. Жаль, что я его не пришиб. Его кинулись ублажать с сочувствием, ну а меня выперли прочь. Если бы я знал в тот момент что добродетельный поступок заставляет людей делать ошибки, лишая счастья, то стал бы самым не наесть равнодушным простаком. Мне не удалось доиграть роль. Мадам Фогель вербовщица и в сговоре с доктором, придумала план в обход, а у меня выходит время. Я уже слышу как внизу грохочет толпа полицейских, разъярённых моей виной. Они поднимаются ко мне. Меня ждёт виселица. Я не виновен! Мне жаль, что моя история оборвалась. Я хотел бы поведать миру правду, облегчить свою совесть. Милая Анна, мне порой кажется, что твоя смерть стала спасением от всей этой лжи и лицемерия. Я надеюсь к тому времени как найдут это письмо, я сам спасусь этой же участью.

Глава 2

Днём раньше я лежала на кровати, бездумно разглядывала тонкую леску локона волос переплетающиеся между собой. В комнате выкрашенной в бледно-розовый цвет солнце вычерчивало на стенах геометрические, светлые фигуры. В нашем общежитии для девочек при элитном пансионате на выходные остались только мы. София, вечная задавака, считающая себя лучше других, так как была круглой отличницей, старостой, умницей, принимала участие в различных олимпиадах, демонстрируя первой свой уникальный ум. Надо сказать, ее внешность не уступала уму и в прям вызывала интерес у мальчиков. Она любила хохотать, вкусно поесть, получать подарки и всегда так наигранно причитала в благодарности. Изнеженная, не приспособленная к нападкам жизни, но пытливая в учёбе, не пропускающая никакие информативные новости, единственный её минус- это ранимость и сентиментальность, хотя и это она умело обставляла в сторону положительных качеств, нежели слабость характера. Сама она ни чего не смыслила в настоящей жизни, одним словом -избалованная, капризная девчонка с богатым титулом. Мария была тихоней. Её манера говорить вполголоса, нудно и медленно, вытягивая из неё слова, с опущенными глазами вниз, придавала вид целомудрия. Не считала себя интересной, хотя на мой взгляд, ее афроамериканские корни могли дать фору любой здешней красавице. Ёе мать работала в местной пекарне и от нее всегда пахло сладостью карамели. Мне нравился цвет ее кожи, запах, хрупкость стана, длинные пальцы, доверчивые, большие глаза как кофейные зёрна и робкий вид. Ёё отец бросил мать, и теперь повелению совести оплачивал Марии учёбу в нашем пансионе. А я Ассоль, не знающая рамок приличия, не следующая советам, прогульщица, бунтарка и просто незаурядная личность, которая вынуждена здесь находиться в качестве узницы, пока родители решают как лучше для меня не считаясь со мной. Это была четвёртая по счёту школа, одну мне даже удалось закончить. Ранняя весна позволила нам открыть окно, через которое торчала ветка набухшей сирени, пройдёт ещё немного времени и её крохотные футлярчики раскроют миру благоухание нежных нот аромата, а после вытряхнет их звёздным дождём на подоконник. Девочки напротив меня сидели на своих кроватях, обсуждая очередное школьное задание. Мне казалось, что весна нам дана для новых, ожидавших нас перемен. Всегда ждать и не сметь действовать вопреки границам разума. Когда тебе предстоит чему-то научиться ты сидишь в клетке неведения, и лишь для того чтобы явиться миру. Парадокс. Мы маршируем под звон целой ордой, берём крепость наук в оборот, грузим в рюкзаки знания и тащим до седьмого пота надрывая сознание, а наши зубы, покидая свой солдатский строй, грызут гранит, словно первую погремушку, которую страшно выпустить из рук , и всегда эта проклятая последовательность, дисциплинированность продиктованная кем- то другим. Хочется попробовать иное. Я отказываюсь ползать, а предпочитаю бежать и даже гнаться за жизнью наперегонки, кричать во всё горло, пропадать с радаров небосвода и быть может задохнутся от паники. Вот так вливается весна в мои пожелтевшие жилы от лихорадочного возгласа совершая скачок дальше от реальности -в мир, когда моё тело лежит камнем на кровати.