Двое полицейских, следователь по делам несовершеннолетних и женщина из органов соцзащиты так внимательно слушали меня, что я прилаживал гигантские усилия чтобы не выдать своего напряжения. Упорно старался делать вид что напуган, расстроен, и вообще, на грани истерики.
Самым сложным оказалось найти оправдание своему шраму на лице, и как объяснить, что видна явная рука профессионала в наложении швов.
–Просто, у меня есть один знакомый, который помог мне. Ну не мог я явиться домой вот таким красивым!
–Кто он?
–Не скажу. Вы посадите его за решетку, за то что он помогал мне скрываться,– я передернул плечами, и минут десять старательно молчал, пока они пытались выжать из меня кто был этот человек.
–Хорошо,– следователь психанул раньше меня. – Не хочешь, не говори. Мы сами узнаем кто это был. Лучше скажи почему ты решил сейчас вернуться.
Я невозмутимо пожал плечами.
–Он уехал, а у меня закончились деньги и стало холодно.
–Именно поэтому ты поджег дом?
–Да ничего я не поджигал!– все же и мои нервы не выдержали. – Вы что же, думаете я один там был? У нас здесь как минимум сотня бомжей шатают по участкам, живут вот в таких брошенных домах. Думаете, папа просто так поставил сигнализацию, от нечего делать? Они и нас доставали, пока мы на охрану дом не поставили!
Папа согласно кивнул, признавая, что такое было на самом деле.
Дальнейшие вопросы я просто либо игнорировал, либо отвечал короткими ДА или НЕТ. Устав так, словно побывал на приеме у короля, в конец я просто уснул за столом, краем сознания слушая, как следователь разговаривает с отцом, как тот признает, что именно его действия могли спровоцировать мое бегство. Слышал, как Максим подтверждал, что я не оказывал никаких сопротивлений и сразу попросил связаться с родителями, не пробовал снова сбежать. Рассказал, как я просил прощения у родителей. Удивился краем сознания, что он ни слова не сказал про то, что я отказывался все рассказать ему и что прямо заявил о своих намерениях врать.
Слушал, как отец несколько раз подтвердил что я на самом деле его сын, и что нет необходимости тащить меня на медицинское освидетельствование, однако и он не смог отвертеться от того, что меня поставят на учет по делам несовершеннолетних. Комиссия должна будет состояться через три дня.
–Сколько они еще будут меня допрашивать?– спросил я, не поднимая головы от стола, как только за полицейскими закрылась дверь и отец устало сел напротив меня.
–Джейкоб,– отец вздохнул. – Я не думал что тот разговор так повлияет на тебя. Я винил себя в том, что наговорил тогда много лишнего. Я не должен был… Извини меня.
Я поднял голову и уставился на отца. Его глаза, наверное, впервые выражали не холодность, а разочарование.
–Ты не просишь прощения, а только лишь признаешь свою вину. Папа, как ты можешь быть таким бесчувственным? Это ты виноват в том, что я для всех умер! Я не хотел жить в неполной семье! Мне не нужна половинка семьи! Ты собирался бросить маму, зная, что она беременна!
–Это ты нас бросил!– закричал отец и, вскочив, ударил кулаком по столу. – Ты сбежал! Разрушил нашу жизнь! Я едва не лишился всего, что двадцать лет строил! Я едва не стал парией в бизнесе, после того как моих партнеров стали проверять на причастность к твоему исчезновению!
–Ты даже сейчас думаешь только о своем бизнесе!– закричал я, так же вскочив с места. Был благодарен Богам за то, что мама напилась каких-то успокоительных и сейчас спит наверху, не слыша нас. – А ты подумал о нас? О маме, которая ночами плакала, потому что ты уезжал в свои проклятые командировки и был занят своими клиниками? О том, что я видел тебя только ночами и во время твоих коротких отпусков? Ты приносил домой щенка и уходил, а я смотрел на этот комок шерсти и знал, что его принес ты. Это было все, что было у меня от тебя! Ты собирался променять семью на очередную клинику! Только зачем она тебе, папа, если у тебя больше не стало бы нас?
–Заткнись, Джейкоб! Ты не знаешь чем мы пожертвовали что бы найти тебя! Не будь ты таким эгоистом…
–А знаешь чем жертвовал я, что бы вернуться?– это состояние, когда уже просто перестаешь контролировать свой мозг и язык, было ужасным. Вырвав все пуговицы на рубахе, я разорвал ее, сдергивая с себя, и показывая отцу то, во что я превратился. – Посмотри на меня, папа! Как ты считаешь, не слишком ли я мало заплатил за то, что бы вернуться к вам? Хочешь знать что заставляло меня не сдаваться и просто не сдохнуть в дали от дома? Я знал что виноват, признавал это в глазах окружающих, и хотел все исправить! Я не пережил, если бы не смог вернуться! Я бросил людей, которые принимали меня таким какой я есть, которые были благодарны мне просто за то, что я есть на свете! Я оставил девушку, которая была готова умереть ради меня! И все ради того, что бы вернуться к вам и просить прощения! Если бы я знал что тебе не нужен ни я, ни мое прощение, я бы вообще не вернулся! Хотя нет, вернулся бы, но не для тебя, а для мамы! Вернулся бы потому, что не смог бы оставить ее одну!
То, что отец не перебивал меня, давая высказать мне все, что я о нем думаю, было частично благодаря тому, что он просто тупо рассматривал меня. У него в глазах был такой ужас, что я прежде не видел.
–Я знаю, что сам виноват в своем исчезновении, и не скрываю этого,– рухнув на стул, я закрыл лицо рукой, пряча слезы. – Но я не сбегал, папа. Просто я попал в такую ситуацию, из которой все это время пытался выбраться. Я не мог вернуться раньше. Просто не мог… А теперь можешь вызывать психиатров или еще кого там требуется, потому что не могу сказать тебе что со мной на самом деле произошло, и никому не скажу. Пусть они запрут меня в какой-нибудь больнице и делают что захотят. Я просто не могу больше. Я… я чувствую себя здесь лишним.
Отец, наконец, оторвался от моего созерцания, и, достав их бара бутылку с коньяком, налил себе полный стакан. Залпом выпил и, не поморщившись, налил его снова.
–Значит все, что ты говорил следователю – это была ложь? Хоть что-нибудь из всего этого было правдой?
Я отрицательно покачал головой, и опустил руки на колени, пустым взглядом уставившись на бутылку с коньяком.
–Ты… ты понимаешь, что это не то, что можно скрыть?– он как-то нервно махнул рукой на шрамы на моем плече, а сам продолжал смотреть на звездочку на груди. С его познаниями о медицине, он знал что под ней находится, и все еще не мог смириться.
–Я постараюсь от них избавиться,– я вспомнил о том средстве, что дала мне женщина в Алисандрии, и которое я захватил с собой. Оставалось только надеяться что оно не испортилось.
–От таких шрамов нельзя избавиться!– отец перегнулся через стол, и стал рассматривать шрам на моей щеке. – Я даже не уверен, что пластические хирурги смогут избавить тебя от этого.
–Он мне не мешает. Зато отпугивает ненужных людей,– я пожал плечами, и, потянувшись к стакану отца, подцепил его пальцами. Придвинул к себе.
–Джейкоб,– отец нахмурился.
–Папа, мне надо успокоиться. Ваша валерьянка мне не помогает.
–Я не позволю ребенку…
Я отвел руку со стаканом, которую отец хотел перехватить.
–Папа, я уже не ребенок. Прости, но я вырос,– залпом выпив коньяк, я удивился тому, что он был, по сути, не так уж и крепок, как я думал раньше. Приходилось мне пить и более ужасные вещи в том мире. Спокойно вернув пустой стакан на стол, я отодвинул его обратно к бутылке.
Тяжело вздохнув, отец покачал головой.
–Ты можешь хотя бы сказать как получил их?
Я прикусил губу, решаясь на рассказ. Было вообще тяжело думать на одном языке, а говорить на другом. Едва не заговорив на том языке, я вновь закрыл глаза.
–Я разбился о воду. Упал метров с пятидесяти на бок. Ремни на маске лопнули и разорвали щеку. Вся правая сторона было переломана… Папа, сядь! Иначе я ничего рассказывать не буду вообще!
Терпеливо дождавшись когда отец сядет, я прикрыл глаза, вспоминая то свое состояние, когда разбился.
–Голова разбита в двух местах, ребра,– я коснулся шрамов напротив ребер. – Плечо, локоть, пальцы на руке, бедро…
