Машина плавно преодолевает поворот, мотор утробно рычит и лес за окном сливается в иссиня-зеленую массу. Дерек давит на педаль газа и старается не думать о том, что произошло каких-то пару часов назад, о том, что уезжает навсегда, что покидает город, в котором жили и нашли свое последнее пристанище многие поколения Хейлов. Дерек пытается сосредоточиться на дороге, на том, что будет делать дальше и как жить, но против воли прокручивает в голове случившееся снова и снова. И волк, что был надежно заперт внутри, сидел за стальными прутьями столько лет, поднимает тяжелую голову и скалится, рычит глухо, потому что чувствует и понимает раньше самого Хейла – не может он уехать вот так, не поставить точку, сделать вид, что ничего не было. Мужчина вспоминает, с какой тоской и непониманием на него смотрели влажные карие глазищи, вспоминает, как один из членов его стаи отворачивался и уходил, хоть Дерек сам просил его об этом. Вспоминает все это, и в груди начинает ныть невыносимо, болезненно, а волк скулит, чувствует себя, как подранок, брошенный стаей. Оборотень с силой бьет кулаком по приборной панели, чертыхается зло и резко выворачивает руль. Машина, пронзительно взвизгнув шинами, и оставив черные следы на дороге, устремляется в сторону города.
Стайлз, сгорбившись, стоит под душем, подставляет лицо под горячие, колкие струи и надеется, что теперь все в корне поменяется, что они все заживут, как обыкновенные, среднестатистические подростки. Хотя, судя по всему, даже согласно статистике не так уж много в Бейкон Хиллс нормальных тинэйджеров. Но Стайлз уверен, что главное настроить себя на лучшее, мол, будем думать только позитивно – и Скотт, и Кира, и Лидия, и Малия, и он сам – все будут жить долго и счастливо, и умрут еще очень не скоро. Малия. Вот вроде и личная жизнь налаживается, у него появилась столь долгожданная девушка. Тоже не совсем обычная, правда. Скотт, Кира, Лидия, Малия и Стайлз. И все. И никого больше. Никаких неврастеничных, скрытных, раздражительных, совершенно невыносимых оборотней, которые имеют привычку перед самой смертью преданно смотреть в глаза и одним взглядом удерживать около себя, вытягивать из самого нутра что-то важное, необходимое, то, без чего Стайлзу не жить больше, забирать это что-то с собой безвозвратно, навсегда. А потом так же быстро, непонятно, неожиданно воскресать, делать вид, что ничего не произошло, садиться в машину со знойной, боевой подругой и укатывать в закат под пафосную музыку. Стилински ворошит все воспоминания, обмозговывает, и никак не может пережить их, заставить боль и обиду уняться, вздохнуть, наконец, спокойно. Он выходит из душа, на ходу обматывая бедра полотенцем, заходит в комнату, и, не включая свет, подходит к шкафу, чтобы достать одежду. Только собирается открыть ящик, как краем глаза в зеркале видит темный силуэт около окна. Стилински кажется, что на какое-то мгновение его мозг потухает, как перегоревший процессор, а сердце делает резкий рывок и застревает где-то в горле; он не может ни вздохнуть, ни выдохнуть, ни пошевелиться. Стоит, замерев на месте, и смотрит на черную тень, которая наконец-то оживает, и медленными, шаркающими, неуверенными шагами движется к Стайлзу.
Сын шерифа почти справился с комком в горле, и открыл уже было рот, чтобы закричать, хоть дома никого и нет – отец на дежурстве – но вдруг глаза неизвестного загораются знакомым огоньком, а луч уличного фонаря освещает фигуру.
– Д-дерек? – мальчишка резко оборачивается, чувствуя, что холодок по-прежнему бежит по спине, да и голос больше похож на воронье карканье. – Ты меня напугал.
Стайлз нервно хихикает, пытаясь разрядить обстановку, потому что Хейл стоит посреди комнаты, отрешенно глядя на него, и хоть у него морда всегда кирпичом, Стайлз умеет читать эмоции оборотня, но только не в этот раз. Впервые Стилински вглядывается в черты лица мужчины, но не видит ничего, никакого проблеска эмоций или чувств. Он снова старается завязать разговор:
– Что ты тут делаешь? Ты же уехал с Брейден. Дерек?
Хейл наконец-то отводит глаза и обводит комнату оценивающим взглядом: останавливается на доске с логическими схемами, над которыми Стайлз корпел ночи напролет, мимоходом скользит взглядом по шахматной доске, на которой по-прежнему стоят фигурки с подписанными именами. И снова обращает свое внимание на хозяина комнаты, который уже взял себя в руки, но все еще не понимает, что происходит и что Хейл вообще здесь делает. Парень чувствует себя неловко, он вспоминает, что на нем только влажное полотенце, и ему хочется прикрыться, спрятаться от этого тяжелого, буравящего взгляда. Дерек какой-то не такой, Дерек незнакомый, Дерек пугающий, и Стилински это вовсе не нравится. Он с тоской думает о своей бите, которая осталась в джипе, хотя, если Хейл что-то задумал, то вряд ли это оружие ему чем-то поможет.
– Как тебе новая стая?
– Что? – Стайлз уверен, что ослышался. Не может Дерек, которого он знает, едва слышно говорить таким задушенным, бесцветным голосом.
– Твоя новая стая, Стайлз. Тебе с ней спокойно? Она может защитить тебя? – повторяет чужак, слегка склоняя голову вперед.
И до тормозящего Стилински вдруг доходит: Хейл похож на дикого зверя, пораженного бешенством; разве что пенная слюна не капает с губ. Какой-то древний, спящий до этого момента инстинкт начинает не просто кричать, а панически орать Стайлзу, что нужно пробраться к двери, бежать отсюда как можно быстрее, спасаться, но Стайлз помнит, что если резко дернуться, то животное тут же кинется и начнет разрывать на куски, поэтому он осторожно, едва дыша, делает неуверенное поползновение в сторону выхода.
А больше у Стилински и нет никакой возможности, потому что Хейл мгновенно преодолевает расстояние между ними, и безумие, что так внезапно и беспросветно поглотило его, накрывает Стайлза с головой. Подросток лишь успевает схватить ртом воздух, когда его горло безжалостно сдавливают, а острые когти впиваются в кожу. В глазах Дерека нет больше ничего человеческого, на Стайлза смотрит волк, который так долго ждал подходящего момента, чтобы сбросить с себя оковы. У оборотня лезут клыки, он хрипло рычит, и ноздри возбужденно подрагивают, когда паника, ужас и отчаянье накатывают резкой волной. Стилински думает, что зверь будет рвать его на лоскуты, вспорет брюшину, забрызгает тут все горячей, густой кровью, превратит все потроха в кашу и напоследок разорвет глотку, вдоволь насладившись предсмертной агонией жертвы. Но о чем Стайлз и подумать не мог, так это о том, что волк приподнимет его над полом, и уже конвульсивно трясущегося и хрипящего от удушья, кинет на кровать. Освободившись от когтистой лапы, подросток жадно глотает воздух, который обжигает саднящее горло, будто в глотку заливают жидкий металл. Тем временем Хейл стремительно приближается к кровати и до Стайлза-буквально-пять-минут-как-переставшего-быть-девственником-Стилински вдруг доходит, что случится дальше:
– Нет-нет-нет! Дерек, Дерек, нет! – парень бешено мотает головой и пытается на локтях отползти от Хейла как можно дальше. Тот, уже скинув с себя куртку, молниеносно реагирует – хватает Стайлза за ноги и резким рывком тянет обратно. Подросток пытается лягнуть обезумевшего оборотня, борется с подступающей истерикой, но не ему – обладателю 147 фунтов хрупких костей, обтянутых кожей – тягаться с взбешенным сверхъестественным существом. Хейл наваливается на него всей массой, впечатывая в кровать, и срывает с бедер полотенце, умудряясь оцарапать живот. Стайлз верещит испуганно, пытается ударить Хейла по лицу, метит в глаза, но оборотень лишь взрыкивает зло и заламывает ему руки. Стилински взвизгивает, чувствуя, как ему выворачивают сустав, но до последнего продолжает сопротивляться, что есть силы. Дерек возится с ширинкой на своих джинсах, но когти мешают, поэтому он резко дергает молнию, вырывая ее с мясом, и торопливо стягивает штаны до колен. Одну руку снова устраивает на шее Стайлза, от чего тот вновь начинает хрипеть, а на вторую плюет и наспех обтирает слюну о сжавшееся кольцо мышц. Почувствовав чужую ладонь между ягодиц, Стилински захлебывается новым отчаянным воплем и извивается всем телом, в надежде сбросить с себя мужчину, но Хейл лишь сильнее наваливается на него и крепче держит когтистой рукой. Мальчишка еще раз пытается ударить оборотня по глазам освободившимися руками, но зверь лишь яростно щелкает клыками перед его покрасневшим лицом. Мысли хаотически носятся в голове Стайлза, но он уверен, что можно остановить все это безумие, что еще есть шанс. Он верит в это, пока его тело не пронзает молниеносная, невыносимая вспышка боли. И Стилински не знает, от чего он так надсадно кричит, надрывая глотку: от этой ослепляющей боли или от того, что слышит, как внутри него что-то с треском рвется, расходится, расползается, будто по швам. А следом чувствует что-то обжигающе-горячее, опаляющее изнутри. И это что-то начинает течь по ногам, несмотря на то, что его зад, судя по ощущениям, закупорен его же битой. Стайлза трясет от болевого шока, перед глазами все застилает белесая пелена, он уже не орет, а жалобно, приглушенно скулит, потому что Хейл перевернул его, на секунду покинув измученное тело, отчего кровь хлынула с новой силой, и теперь вжимает лицом в подушку. Стилински кажется, что его сердце не выдержит: настолько бешено и загнанно оно бьется, ломится из груди. Балансируя на грани, он молится о том, чтобы поскорее потерять сознание, забыться, умереть, но почему-то никто не внемлет его молитвам. Хейл тем временем переживает самое яркое наслаждение в своей жизни, потому что вокруг так тесно и горячо, и пряный, насыщенный запах крови касается ноздрей, дразнит чувствительные рецепторы, и рот наполняется слюной, которая течет по подбородку, тянется длинными, клейкими нитями, капает на подрагивающую худую спину. Дерек бешено вбивается в тело, о котором мечтал так давно, грезил ночами, запах которого сводил его с ума и лишал воли. Ему хочется окончательно сделать Стайлза своим: поставить на нем печать, чтобы все видели, чей он, кому он принадлежит, кто его вожак, его Альфа. Хейл цепляется за последние остатки разума, и находит в себе силы не сомкнуть клыки на шее или боку парня. Когда Дерек чувствует, что его сейчас кинет в водоворот, скрутит все мышцы, то окончательно теряет контроль над тем, кто сидит внутри него. Он позволяет звериному вою и скулежу вырваться из глотки, когда кончает в раскуроченную, разорванную дырку. И тут же проваливается в беспамятство.
