На плите что-то жарится, поднимается пар, на сковороде потрескивает красное мясо с уже коричневеющими краями. У Ксюхи щечки порозовели, а это, как уже слышал с телеэкранов, признак то ли удовольствия, то ли возбуждения, что может быть вызвано множеством непонятных мне пока причин.

От двери донесся мелодичный звонок, Ксюха охнула:

– Кощей!.. Даже на пять минут раньше!

Я промолчал, мне видно сквозь стены как то существо входит в дом и поднимается по каменной лестнице, хотя камень не совсем правильный, что-то в нем не так, словно его не просто доставили из ближайшего выхода на поверхность гранитного пласта, а как-то перестроили, хотя уже знаю точно: никто не планете не способен на такое простое и естественное действие.

Она открыла дверь в мою комнату, я молча вперил в нее взгляд, она сказала торопливо:

– Оставлю открытой, чтоб и ты увидел это чудо!

Я кивнул, она бросилась к входной двери. Кощей вошел уверенный и улыбающийся, Ксюха завизжала и бросилась ему на шею.

Он подхватил ее, она повисла на нем, как кошка на дереве, он покружил по комнате и поставил задними конечностями на пол.

– Чё, думала, не приду?.. Я не Тюпа, тот забился в норку и не показывает нос, будто нас и вовсе уже не знает!.. А мы сейчас по пивку, я принес, признаем, что жизнь хороша…

Ксюха сказала счастливо:

– В самом деле явился!.. Я думала, тоже скроешься. Вы все такие, как только скажешь про две полоски, сразу…

Он выпятил грудь и сказал напыщенно:

– У нас, джигитов, другие понятия, о женщинах заботимся. Скажи, как о тебе позаботиться? Хочешь, лягу на диван и буду тебя созерцать? Конечно, сперва поем, а после еды полежать нужно обязательно…

Ксюха повернула голову в сторону открытой двери в мою комнату.

– Крабоид, не слушай его!.. А ты иди за стол, а то остынет!

– Сперва руки помою, – ответил Кощей гордо.

Она ахнула:

– Ты что, теперь перед едой руки стал мыть?

– Так говорят, – сообщил он, – когда идут поссать. Вы же скачете посмотреться в зеркало и попудрить носик, хотя уже и не знаете, что такое пудра?

Он уединился, как он считает, в ванной комнате, тонкая дверь не дает возможности друг друга видеть, общаться могут только колебаниями воздуха, а Ксюха торопливо начала раскладывать по тарелкам топливо для их организмов.

Вышел к нам Кощей довольный, с энтузиазмом потер одна о другую ладони.

– Люблю повеселиться. – сказал он, – особенно пожрать!.. А Ксюха, хоть и лоха во всем остальном, готовить умеет. Это инстинкт, его не пропьешь, не прокопулируешь. Настоящая женщина!

– Что такое инстинкт? – спросил я.

Он проговорил в затруднении:

– Ну… это такое… что ведет тех, у кого нет ума. Вообще-то инстинкт тоже ум, только ниже, ниже… Как крокодил, что хоть и летает, но нызенько, нызенько… Ну, поесть, поспать, трахнуть кого-нить, облегчить кишечник…

Ксюха сказала возмущенно:

– Не за столом!

Кощей сказал виновато:

– Вот видишь, инстинкт это как бы плохо, потому должны быть выше инстинкта, хотя это трудно, мы целиком из инстинктов.

Некоторое время обедали молча, теперь я знаю, как это делают эти существа, повторял все в точности, а если где-то и ошибался, то, как говорят люди, некритично, ни Ксюха, ни Кощей не обращали внимания, больше занятые собой и друг другом.

Когда я все из моей тарелки сложил по пищеводу в приготовленную емкость и хотел было подняться, Ксюха сказала победно:

– Куда?.. Бифштекс дожаривается, а сейчас пока блинчики сделаю, а то не успела…

– Прекрасно, – сказал Кощей. – Это в честь праздника, что выкрутились?.. Ты у нас еще и умница.

Я молча смотрел, как Ксюха льет ложкой жидкое тесто на дно сковородки, там через пару секунд схватывается в плотную массу, быстро выпаривая влагу, Ксюха тут же поддевает полученное широкой лопаткой и бросает на тарелку, а взамен льет новую порцию теста, и так много раз, а горка так называемых блинчиков растет, похожая на многослойный гриб.

Кощей потянул носом, охнул:

– Уже готово!.. Щас пожрем!.. Крабоид, давай сюда сковородку!

Я поднялся, снял с огня сковородку и, преодолев три шага к столу, поставил на столешницу перед Кащеем.

Тот вскочил, уронив стул, на котором сидел, лицо перекосилось, а глаза полезли на лоб.

– Ты чего?.. Стол загорится!.. Сейчас же убери…

Я взял сковородку и поставил обратно на плиту, а когда оглянулся, увидел, как Кощей пытается затереть пальцами желтый круг на том месте, где только что стояла эта горячая посудина.

Ксюха вскрикнула:

– Да ты что на стол смотришь? У него пальцы обгорели!

Я дал ей ухватить себя за руку, она повернула ее ладонью кверху. Лицо тоже изменилось, такое положение мускулов передней части головы обозначает удивление, даже изумление, если верно определяю эти сложные состояния.

– Что?.. У тебя… что-нибудь чувствуешь?

– Да, – ответил я, – пальцам тепло. Наверное, это очень тепло?

Она торопливо открыла кран и сунула мою руку под холодную струю воды.

– Держи!.. Если успеть руку в холодную воду, ожога не будет.

– Брехня, – сказал Кощей от стола.

– Сам ты брехня, – огрызнулась Ксюха. – Я читала!

– В инете, – уличил Кощей с презрением. – Там одна брехня. Но, блин, он даже не почувствовал!.. Значит, нервы еще не включились. Так сгорит и не заметит… Я тоже в инете читал, есть такие уроды.

Он перестал тереть стол, мышцы лица изобразили то ли уныние, то ли разочарование, эти оттенки, так важные для людей, пока не различаю, махнул передней конечностью и сел за стол.

Я снова опустился на указанное мне место, Кощей все поглядывает на желтый ободок на столешнице, там испорчено, как считают эти существа. Поверхность должна быть идеально белой, хотя смысла в этом нет, но это не мое дело, я не для того здесь.

Пока ели бифштекс и блины, я всмотрелся в столешницу. Это не то, что люди называют неживой природой, совсем неживой, что никогда и не была по их понятиям живой, а стол когда-то был деревом, то есть живым, но теперь это такое же неживое, как песок или камень.

Продолжая двигать челюстями и делая вид, что я вот просто ем и ем, сосредоточился и начал распылять налет из желтого ободка, одновременно продолжая хрустеть в челюстях поджаренным хлебцем.

Ксюха первой заметила, что желтое пятно, портящее, по их мнению, общий вид стола и всего на свете, незаметно исчезло.

– Ты посмотри…

Кощей сказал авторитетно:

– Там был просто жир. Присохший… Остыл, испарился. Или ты локтями стерла, всегда расставляешь пошире, свою феминскую доминантность демонстрируешь.

– Это ты стер, – сказала Ксюха. – У тебя локти в желтом!.. Это жир на локтях? На штанах вроде бы тоже…

– И на штанах? – удивился он.

– Сзади, – уточнила она. – И много. Даже отвисает.

Он сказал с ленивым укором:

– Женский юмор… Я что, задницей по столешнице ерзал? Где твоя логика. И вообще, мы за столом, не заметила?

Она бросила беглый взгляд на меня.

– Крабоид вроде бы не обращает внимания.

– Но ест без аппетита, – заметил Кощей.

– Но все-таки ест, – сказала Ксюха с надеждой. – Значит, желудок не отбило.

– Желудок и гениталии в самом надежном месте, – напомнил Кощей, – как ни падай, а по ним не стукнет. Ксюха, ты уже посмотрела, у него там все цело?

– А вдруг я застенчивая? – спросила Ксюха и хихикнула. – Не до того было. Крабоид, тебе как, вкусно?

Я кивнул, хотя мне совершенно безразлично, как и что поглощать для усиления тела, достаточно и материи вокруг. Правда, эту сложную биологическую жизнь, которую считают уже убитой, усваивать не могу, потому что все равно не мертва, там миллиарды миллиардов живых существ, называемых здесь микробами и бактериями.

– Вкусно, – ответил я и заставил себя запомнить, что это вот должно нравится и мне, раз я принял форму тела этого существа. – Да, вкусно.

– И мне тоже, – подтвердил Кощей. – Только недожарено, а это невкусно. И посолить бы не мешало.