Молодой король был сначала избран («designe»), затем торжественно коронован в церкви. Мы видим в протоколе 1059 г., что после «исповедания», прочитанного Филиппом, которое мы привели выше, реймсский архиепископ изложил права своей церкви избирать и помазывать на царство короля. Затем отец дал свое согласие, и архиепископ провозгласил избрание при кликах присутствующих. Наконец, он приступил к посвящению.

Когда отец умирал, молодой король заставлял короновать себя вторично. Впрочем, принятие короны происходило каждый раз, когда король созывал торжественное собрание курии, Curia coronata, но помазание на царство производилось лишь один раз.

Так, коронование молодого «избранного» короля восстановило наследственность престола в пользу Капетингов: и в этом была их единственная политическая победа в течение XI в. Это было успехом одновременно и королевского рода, и монархического принципа, так как те из епископов и баронов, которые не были в ссоре с королем, не осмеливались уклониться от участия в церемонии. На один день оживали времена, о которых говорили поэты, когда бароны стекались в «милую Францию» к императору.

На практике не более, чем в теории, в повседневной жизни не более, чем в дни торжеств, первые Капетинги нисколько не стремились изменить каролингские традиции. Их двор представлял собой в уменьшенном и урезанном виде тот Дворец (Palais), идеальный порядок которого изобразил когда-то Гинкмар.

Жизнь короля продолжала быть кочевой, так как ему приходилось последовательно и не злоупотребляя использовать ресурсы своих доменов и своего «права постоя» (droit de gite). И он проживает в старинных каролингских дворцах, расположенных во Francia; он сооружает некоторые такие дворцы вновь: так, например, Роберт восстановляет дворец в парижском Cite. Но Париж еще не самый значительный из королевских городов. Главной резиденцией королей является Орлеан. Капетинги переезжают из одного дворца в другой, из одного аббатства в другое со всем своим «домом» («famille»), своими архивами, своей печатью; и там, где они живут, находится «двор», или курия – монархический центр; мы не решаемся сказать «монархическая администрация», так как дело идет пока лишь о зародыше ее.

Королева-супруга и королева-мать, политическую активность которых часто можно уловить, братья, сыновья короля – все они являются помощниками; правда, помощниками часто сварливыми, создающими беспорядок, тем более тягостный, что нет кадра служащих с четкой специализацией для выполнения всех необходимых функций. Мы имеем очень мало сведений о domestici, т. е., с одной стороны, о служителях, клерках, советниках, которые следуют за королем, и, с другой стороны, о некоторых епископах и баронах, которые посещают двор и которых нередко удерживают там довольно долго, так как нельзя заставлять их совершать частые путешествия, слишком трудные и опасные; таким был Фульберт Шартрский, который даже из своей епископской резиденции посылал советы Роберту Благочестивому. Среди этих domestici те, которых впоследствии будут называть сановниками короны (grands officiers de la couronne), не имеют еще определенного ранга. Когда они появлялись среди свидетельствующих грамоты, они были перемешаны там с баронами и епископами. Беспорядочность этих подписей является, по-видимому, отображением общей неопределенности и сбивчивости: как при дворе, так и в администрации домена каролингский порядок рушится, порядок капетингский еще не установился.

В дни больших праздников и в некоторые другие, смотря по надобности, король созывает на собрание «генеральной курии» («cour generale») баронов и епископов из одной какой-нибудь области, а иногда и из всего королевства. Хотя мы и очень мало знаем о placita и conventus X в., но можно думать, что и здесь не было еще никаких новшеств. Но генеральная курия Капетингов, в связи с ослаблением монархии, была еще более, чем генеральная курия Каролингов, далека от того понятия, которое у нас сложилось о политическом представительном собрании. Капетингское собрание не было представительным, потому что король созывал тех, кого он сам хочет; к тому же «оптиматы», жившие далеко, не так-то легко трогались с места. И крупные бароны, и даже епископы никогда не бывали в полном составе, даже в том случае, если собрание являлось особенно торжественным, например, по поводу помазания на царство. Собрание созывалось не для издания законов, так как тогда уже не существовало общих законов, применимых ко всему королевству. Оно собиралось также и не для того, чтобы добыть нужные королю деньги, так как налогов больше не существует и король довольствуется средствами, получаемыми из его домена и от регалии. Не собирается ли оно, по крайней мере, для того, чтобы помогать королю поддерживать мир и творить суд? Это именно и утверждает претенциозно теоретик Аббон. «Так как должность короля, – пишет он, – заключается в том, чтобы основательно знать дела всей страны, чтобы не оставить ни одной не обнаруженной несправедливости, то как он может справиться с таким делом, иначе как в согласии с епископами и первыми лицами в королевстве?» Для того чтобы он карал зло, они должны давать ему «помощь и совет».

Этот знаменитый текст кажется нам, однако, не менее теоретическим и устарелым, чем тот, в котором Ришер изображает нам Гуго Капета «издающим указы и устанавливающим законы, как это делает обыкновенно король». Бароны и епископы помогали, правда, королю производить суд по некоторым крупным делам, но когда какой-нибудь могущественный обвиняемый, вроде графа Анжуйского или графа Шартрского, отказывался явиться на суд, король ничего не мог с ним поделать. К тому же, даже подчинившись вызову на суд и выслушав обвинительный приговор, можно было «удалиться из курии» и обратиться к оружию для защиты своего права. Король действительно станет верховным судьей лишь тогда, когда он будет в состоянии, опираясь на силу своего войска и на некоторую поддержку своих баронов, заставить приводить в исполнение приговоры своей курии, а пока, идет ли дело о каком-нибудь походе или о простой мере полицейского воздействия, он принужден прибегать к феодальной военной повинности, относительно которой его вассалы с ним торгуются и которую не всегда выполняют.

Генеральная курия созывалась при первых трех Капетингах также и для того, чтобы поддерживать их внешнюю политику, которая отличалась честолюбием. Они в самом деле старались изображать из себя суверенов, обменивались посольствами с византийским императором и с королями Англии, обещали помочь христианам Испании. Генрих I вступил в брак с русской, с дочерью великого князя Киевского. Его отец Роберт Благочестивый имел с императором Генрихом II Святым свидание, обставленное с большой пышностью и происходившее в Ивуа и Музоне с 6 по 11 августа 1023 г. при большом стечении епископов и знати; говорили о реформе церкви и об установлении среди христиан мира божьего. Но длительный союз с германскими императорами являлся пустой мечтой. Совсем не расположенные уступить Лотарингию, на которую возобновили притязания Капетинги XI в., императоры требовали присоединения к своим владениям и остальной части этой «промежуточной области» («pays d’Entre-Deux»), которую создал Верденский договор. Со своей стороны, Роберт Благочестивый и его сын Генрих I время от времени инстинктивно вели политику экспансии на Восток, опираясь в этом на герцогов Лотарингских и на некоторых преданных своих вассалов. Роберт пытался мешать императорам в распространении их сюзеренной власти до самой Роны. Но, руководимая манией величия, политика Эда II, графа Блуа и Шартра, восставшего против короля Франции и затеявшего войну с императором Конрадом, привела к потере Бургундского королевства: от окрестностей Макона до самого Средиземного моря, от Аостской долины до Фореза, весь юго-восток Галлии вновь оказался связанным, правда, очень слабыми узами, с империей (1033–1034 гг.). Конрад, сделавшийся также королем Италии, положил основание германской гегемонии в Европе. Недостаток дисциплины у французских князей довел Капетингов до бессилия.