Зазвонил телефон. Михаил Александрович наконец отпустил ее руку и включил трубку.

– Да? – говорит он быстро и сразу же встает и направляется к окну. – Так. Уже приехал? Ага, вижу. Молодцы. Давай, разгружайте. Но очень осторожно, головой отвечаешь мне.

СЦЕНА 56. ДОРОГА РЯДОМ С КОМБИНАТОМ. СУМЕРКИ. ЗИМА.

… Бесконечная шеренга угрюмо идущих людей вдоль дороги: ватники, спецовки, надвинутые шапки. А вдали – темные квадраты огромных заводских строений, трубы, прожектора, заборы с колючей проволокой по периметру. Пар стоит над строениями, постепенно покрывая все пространство, превращая его в серый ядовитый туман.

Настя сидит в машине, смотрит в окно.

СЦЕНА 57. ЦЕРКОВЬ В КАМЕННОГОРСКЕ. УТРО. ЗИМА.

Настя подходит ко входу в храм, осеняет себя крестным знаменем. Входит вовнутрь.

СЦЕНА 58. ЦЕРКОВЬ В КАМЕННОГОРСКЕ. УТРО. ЗИМА.

Пожилой священник, приблизившись к уху Насти, негромко выговаривает ей:

– А ты когда замуж-то вышла, дочка? Что-то я не понимаю.

– Месяц назад, – тихо отвечает Настя, всхлипывая.

Она стоит, низко опустив голову, как и положено на исповеди.

– Что? Месяц назад?! – невольно вскрикивает священник. – И уже хочешь мужа бросить?! Ох, молодежь пошла, прости Господи!

– Не бросить, батюшка… А жить белым браком, без отношений…

– Где же ты такого начиталась? Что ж это за брак такой, белый? Это, чтоб и детей не было?

– Ну да. Получается так.

– Грех это, дочка. Брак для деторождения освящен Богом, потому и таинство называется. Он у тебя верующий хоть, муж твой?

– Нет.

– Неверующий супруг верою другого супруга спасается. Помни это. Молись за него. Это долг твой теперь. И от обязательств брачных не отказывайся, не греши. Как сказано в Нагорной проповеди? «Кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два». Вот и иди, и терпи. Тем и спасайся.

Он накрывает ей голову епитрахилью, чтобы прочитать разрешительную молитву.

– Как имя твое?

– Анастасия.

– Отпускаются грехи рабе Божией Анастасии. и т. д., – бормочет он.

СЦЕНА 59. УЛИЦЫ КАМЕННОГОРСКА. ПЕРЕЕЗД. СУМЕРКИ. ЗИМА.

В свете фар видны стоящие впереди машины, переезд, закрытый шлагбаум, шеренга солдат с автоматами вдоль переезда, два военных газика.

– Вот попали, не повезло, – бормочет Николай.

Он сидит на первом сидении, Михаил Александрович сзади.

Михаил Александрович набирает какой-то номер на телефоне.

– Да, Нина Петровна, еще одно. Забыл сказать. А что у нас с благотворительностью? Ну, это ясно, что не даём. Правильно делаем. Понятно. Что значит некому заниматься? Так может нам фонд организовать, благотворительный? Почему? Есть кому возглавить. Моя жена, Анастасия Сергеевна, вполне могла бы. Да. Считайте, что решение уже принято. И это. Сроки. Оформите все бумаги к пятнадцатому. Ну, значит, постарайтесь. Вообще-то это будет вроде как свадебный подарок, поэтому. Ну, хорошо. Да. Жду.

Михаил Александрович выключает телефон.

– Чего-то засиделся, – бормочет он и выходит из машины. Николай и двое из джипа выходят следом.

Михаил Александрович стоит возле машины, смотрит вокруг. Рядом с дорогой, в темноте, освещенной тусклыми лампами, расположился вещевой рынок. Ближе всего к нему торговые ряды с качающимися на ветру черными майками с портретом президента в военной форме. Сразу за шлагбаумом видно железнодорожное полотно, там движется бесконечный состав: зачехленная военная техника.

– Михаил Александрович, – подходит к нему Николай, – вы бы вернулись в машину. Место тут плохо контролируемое. Не нравится оно мне… Надо бы вообще изменить маршрут.

Михаил Александрович ёжится от холодного ветра, но не уходит. Смотрит на состав, думает о чем-то.

– Ваша продукция, ведь, Михаил Александрович? – улыбается Николай.

– Моя.

– А все-таки здорово придумано, – Николай кивает в сторону эшелона, – вроде обычный состав. Издали ни в жизнь не поймешь, что внутри.

– Ты, Коля, меньше болтай на эту тему. Лучше будет.

Михаил Александрович возвращается в машину.

СЦЕНА 60. БЕРЕГ МОРЯ. СУМЕРКИ. ЗИМА. СОВМ. С КОМБ.

Бездна. Тьма. Огромные волны возникают из темноты и снова пропадают в ней.

Настя сидит на какой-то старой бочке, у края пустынного берега и смотрит на волны.

Похоже, сидит уже давно. То ли думает о чем-то, то ли не может оторвать взгляда от завораживающей ее бездны. От холодного ветра ее глаза слезятся, а может и не от ветра вовсе.

За ее спиной, вдали видны узкие лучи фар стоящих машин и тени охранников возле них. Неожиданно фигуры охранников начинают торопливо перемещаться от машины к машине.

А один из них начинает размахивать руками, словно пытаясь привлечь внимание Насти, а затем бегом бросается к ней, выкрикивая на ходу:

– Анастасия Сергеевна! Быстрее, сюда! Несчастье случилось! Срочно!

СЦЕНА 61. УЛИЦЫ КАМЕННОГОРСКА. СУМЕРКИ. ЗИМА.

Скорая помощь, пожарная машина, несколько полицейских машин, суета и бестолковая неразбериха вокруг. Впереди догорает машина представительского класса, окна ее и борта прострелены. Возле машины лежат трупы, уже укрытые черным целлофаном.

Настя и сопровождающие ее охранники проталкиваются к горящей машине, но замечают в стороне Николая, который делает им знак подойти.

Там, возле него, стоит машина скорой помощи, дверцы ее открыты.

Михаил Александрович сидит внутри, ему делают перевязку на руке. Видно, что он нервно возбужден, как всегда бывает после шока, улыбается.

– Вот, зацепило, – смеется он, обращаясь к Насте. – Шофера убили… И из охраны двоих… Такая стрельба тут была… Думал все, конец.

Когда Настя подходит совсем близко к нему, он говорит тихо:

– Выходит цыганка права была, а? Вот, и не верь после этого.

СЦЕНА 62. ОСОБНЯК ОСТРОВОГО. НОЧЬ. ЗИМА.

В комнате Насти темно, только горит свечка на столе, возле иконки. Настя сидит, склонившись над молитвословом, бормочет что-то негромко. Ее пальцы проворно и привычно скользят по строчкам шрифта для слепых.

Открывается дверь. Михаил Александрович входит в комнату, подходит к Насте. Садится рядом, молчит.

– Рука болит? – спрашивает Настя.

– Не очень. Терпеть можно. – Михаил Александрович смотрит на открытые страницы молитвослова. – Это и есть буквы для слепых? – спрашивает он, кивнув на молитвослов.

– Не могу к обычным буквам привыкнуть. Еще не получается, – словно стесняясь, говорит Настя.

– Привыкнешь.

Оба молчат, в тишине потрескивает свечка.

– Ночь никак не кончается… Скорей бы, – вздыхает Михаил Александрович.

Затем, будто что-то вспомнив, внимательно смотрит на Настю, ждет, пока она поднимет на него глаза.

– Сегодня у тебя выходной, – усмехаясь, говорит он, – секса не будет. Ты же этого хотела?

– Я? – растерянно переспрашивает Настя.

– Ты, ты… Думаешь, я не понял, про что ты мне утром говорила?… Хотя я понимаю тебя. Да. Старый уже, живот торчит, на боках жир. и вообще. Ну, не красавец. Может даже урод. Может. Но разве я не достоин счастья? А? Я ведь заслужил его. Я столького добился. Кто еще так, назови, от нуля и на вершину? Единицы. А мне тоже хочется любви. Такая вот маленькая слабость большого человека. Тут я попался. Да. Тут меня на крючок и взяли. А это плохо. Очень плохо.

Он наклонился к Насте совсем близко.

– Запомни, нельзя быть на крючке. Никогда.

Михаил Александрович встает, идет к двери, но затем вдруг возвращается обратно. Настя удивленно и растерянно смотрит на него. Он снова садится рядом, смотрит Насте прямо в глаза.

– В тебе ведь тоже есть зверь. Или думаешь нет? Есть.

– Какой зверь?

– И страсть, и похоть, и все как надо у тебя, девочка, не заблуждайся.