– Ну да. Но я бы еще раз. хотела.

– Хорошо. Бери наушники, садись. Сейчас принесу кассеты.

– Спасибо.

– Да. подожди. Вот возьми бутерброд.

– Нет-нет спасибо, я не голодная.

– Возьми. Знаю я, как вас там кормят в интернате. Всегда голодная ходишь.

– Спасибо.

Настя берет бутерброд, идет к столам, садится за один из них.

СЦЕНА 10. ДВОР ИНТЕРНАТА. ДЕНЬ. ОСЕНЬ.

Настя вошла во двор, направилась, было ко входу в интернат, но остановилась, раздумывая о чем-то, затем повернула в сторону и пошла к монастырю, нащупав поребрик и стараясь идти вдоль него.

СЦЕНА 11. МОНАСТЫРЬ. КЕЛЬЯ НАСТОЯТЕЛЬНИЦЫ И КОРИДОР. ДЕНЬ.

Настя хорошо знала коридоры монастыря, приходила не раз, поэтому уверенно подошла к двери кельи матушки Серафимы. Остановилась, перевела дыхание, осенила себя крестным знамением, только потом постучала. Прочла молитву на пороге, не открывая дверь, как и положено:

– Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, помилуй нас.

– Аминь, – раздался голос в ответ. – Входи.

Настя вошла. Подошла под благословение.

– Садись сюда… Сестры, вот, печенье напекли сегодня, угощайся.

Настя подошла к столу, нащупала стул, села.

– Была на исповеди сегодня?

– Да. Причастилась.

– Поздравляю тебя. Бери печеньки-то, вот они. А я на поздней литургии сегодня была, что-то нездоровится мне.

Серафима подвинула тарелочку ближе к Насте. Молчали.

– Решила что-то? – наконец спросила Серафима о главном.

– Еще нет. Мне время директриса наша дала до утра. Я просила.

– Значит, похоже, что уже решила. Только боишься признаться себе в этом.

Настя помолчала, затем тихо сказала:

– Не знаю. Может быть. Наверное.

– Все, что я могла тебе сказать, Настя, я сказала. Я тоже грешный человек, могу и ошибаться. Тебе решать. Я только тебе тогда расскажу кое-что. Не хотела я тебе рассказывать этого, видит Бог. Ну, да видно придется. Десять лет назад, может ты и не помнишь, приезжала к нам в монастырь, только открылись мы, на освящение, Пелагея Сибирская, провидица. Вот стоим мы с ней в храме, а она вдруг мне и говорит: «Что ж, Серафима, большая власть у тебя будет над сестрами на долгие годы, а только думать все ж уже сразу надо, кому передашь ее, кого воспитаешь.». Я говорю ей, ты что, Пелагея, вроде как рано мне еще думать о замене. «Да, нет, говорит, вон она уже стоит, твоя замена, причащается. Вот она и будет настоятельницей после тебя. А еще много чудес совершит и монастырь прославит, со всей страны приезжать к ней будут паломники, будет и целительница, и провидица, куда мне до нее.». Я говорю ей, да, девочка эта. незрячая она. Думаю, может, не разглядела Пелагея. «Вижу я, что незрячая,» – отвечает она, – «да только видеть она будет так, как мало кому дано, внутренним взором. Вон он, росточек славы Божией стоит, храни ее Господь.»

Серафима замолчала, задумалась:

– Так и сказала, росточек. Было тебе тогда восемь лет. Вот и все, Настя. Теперь знаешь. Я потом много думала об этом. А ведь правда, особую судьбу тебе Господь дал… Росла при монастыре, в целомудрии и в девстве. вдали от мира.

В восемнадцать лет, по зрелости, решила идти в монастырь послушницей, а там, глядишь, вскорости и постриглась бы в монахини, стала бы невестой Христовой.

И вот, смотри, как решила ты это, так тут же, сразу, считай на следующий день, появляется соблазн, да еще какой. Зрение, богатство немыслимое, все удовольствия мира. только в монастырь не ходи. Не странно ли?

– Почему же это соблазн?! – вдруг резко возразила Настя. – Может чудо мне дает Господь, исцеление. А разве человек этот не может просто полюбить? Брак тоже освящается Церковью.

– О, как ты заговорила. Да, – вздохнула Серафима. – Видно уже решила ты все. Тогда что говорить, бесполезно.

– Я не хочу больше быть калекой, слепой! Не хочу! Можно Бога прославлять и зрячими глазами.

– Можно. Но тебе дали другой путь, такой, как Матроне Московской, святой, праведной и блаженной.

– У нее был свой путь, у меня будет свой.

– Будет свой, – грустно повторила Серафима. – Ну что ж, иди с миром. Благословлять тебя на твое решение я не буду, не лежит душа, а на дорогу благословлю. Молиться о тебе буду усердно, и я, и сестры. Это обещаю. Ну, храни тебя Господь.

СЦЕНА 12. ИНТЕРНАТ. ПОМЕЩЕНИЕ ДЛЯ ВОСПИТАННИЦ. СОВМ.С КОМБ. НОЧЬ. ОСЕНЬ.

Настя сидит у окна, о чем-то думает. К ней подходит Аня.

– Ну что ты опять не спишь? – шепчет она. – Ведь уже все решила, так? Что опять такое?

Настя помолчала, потом дотронулась до руки подруги:

– Ты знаешь, мне кажется, я знаю, кто этот человек.

– Как?!

– Ты помнишь, в прошлом году, когда пел сводный хор. ну, когда студенты приходили. Я помню, рядом со мной в хоре парень стоял, смешной такой. Он вдруг взял почему-то мою руку и приложил к своему лицу. Может, чтоб познакомиться, может. не знаю. Лицо его я запомнила, просто увидела даже.

СЦЕНА 12-А. МОНАСТЫРЬ. ЦЕРКОВЬ. ПОМЕЩЕНИЕ ДЛЯ РЕПЕТИЦИЙ ХОРА. ДЕНЬ.

Руководительница хора, строго одетая женщина, перекладывает на пульте ноты.

Чуть поодаль, перед ней уже стоит, выстроившись хор: девочки интерната и несколько ребят, приглашенных для партий мужских голосов.

– Так, новенькие… – командует Руководительница, – пожалуйста, станьте все во второй ряд между девочками. Тихо, ребята, тихо.

Рядом с Настей становится молодой парень.

– Скажи, – обращается он к Насте, чуть повернувшись, – у вас обычно эти репетиции долго? А то мне надо в три уходить.

– Не знаю. часа два, наверно.

Парень теперь замечает, что рядом с ним совершенно слепая девушка.

Он берет ее руку и проводит ею по своему лицу.

– Я Андрей, – тихо говорит он.

Настя не успевает ответить – раздается строгий окрик Руководительницы:

– Приготовились! Тихо.

На мгновение еще раз беззвучно возникает лицо юноши. Ладонь Насти скользит по его лицу.

СЦЕНА 12. (ПРОД.) ИНТЕРНАТ. ПОМЕЩЕНИЕ ДЛЯ ВОСПИТАННИЦ. СОВМ.С КОМБ. НОЧЬ.

– Я голос тоже запомнила. Такой непривычный тембр, мягкий. – продолжает Настя.

– Ты думаешь, это он?

– А кому еще быть?

Настя замолчала, задумалась и вдруг спросила:

– Аня, может правда, это судьба?

СЦЕНА 13. ИНТЕРНАТ. КАБИНЕТ ДИРЕКТОРА И КОРИДОР. УТРО.

Настя быстро и решительно идет по коридору, входит в приемную и, не останавливаясь, сразу направляется к двери кабинета:

– Ты куда, Игнатьева?! Людмила Петровна занята! – удивленно восклицает секретарь.

– Мне срочно, – Настя решительно открывает дверь и почти сразу говорит, с порога: – Я решилась, Людмила Петровна! Я согласна!

СЦЕНА 14. КАБИНА МАШИНЫ. СОВМ. С КОМБ. ДЕНЬ. ОСЕНЬ.

В машине негромко играет музыка, приятный джаз. Настя сидит у окна лимузина. Рядом с ней сидит Марина, личный секретарь Острового. Его «правая рука», средних лет, довольно симпатичная и очень активная женщина.

– Что там? – спрашивает Настя, дотрагиваясь рукой до окна.

– Дома… Улица… Теперь шоссе в аэропорт, – отвечает Марина. – Ты, кстати, Настя, можешь меня называть просто Марина, без отчества. Я помощница и секретарь у Михаила Александровича.

– Да, кстати, Настя, – продолжает она, – я твой брачный договор пока оставлю у себя, если ты не против. Как только Михаил Александрович подпишет, сразу верну. Хорошо?

– Ну. да. конечно.

– Ну, вот, почти приехали уже, – говорит Марина. – Скоро аэропорт. Мы сегодня летим в личном самолете Михаила Александровича.

СЦЕНА 16. САЛОН САМОЛЕТА. ВЕЧЕР. ОСЕНЬ.

– Садись сюда, пристегнись, – Марина помогает Насте устроится в кресле.