Бабушкин сундук, хоть и не пиратский, но полон сокровищ: почти музейные тряпицы, тесьмы, кружева. Аня выбрала плотный сатин бледно-розового цвета с набивным рисунком. На домоводстве они проходили шитьё – ночные рубашки, блузки – получались на четвёрку, вопреки маминому диагнозу. Но тут не рубашка…

Тут даже не мастерство, а настоящее колдовство нужно. В примерке чашечки оказались гигантскими. «Как же их выращивают? God! Почему у нормальных уже по второму размеру?» Подгонять и подгонять.

Звонок. Танька. Свой неприход свалила на самое оригинальное, что можно придумать – то же, почему пропускается физра. Аня не стала благодарить подругу за ту компанию, что она подбросила вместо себя. Некогда было балакать, лифчику нужны бретельки, застёжки…

В разгаре волнующего действа белошвейку застукала соседка. Вручив Ане тарелку с кружочками макового рулета, она сходу, даже ни о чём не спрашивая, влилась в творческий процесс.

– Голуба моя, только сейчас вспомнила! Я ведь точно, как и ты, сама шила себе первый лифчик. У нас-то тогда совсем ничего не было. И машинки-то не было – на руках шили, представь себе.

Соседка уселась на диван, не выпуская из рук Анино произведение.

– Вам, наверно, всё же было легче, – осторожно проговорила Аня.

– Это почему же?

– Ну… у вас ведь грудь была.

Нина Алексеевна рассмеялась, прижав Аню к себе одной рукой.

– До семнадцати лет доска доской, хочешь верь, хочешь нет. Доходяга. Откуда там жиреть-то? Война была, голод. Да, милые мои, хорошо, не знали вы того.

– До семнадцати? – с сомнением спросила Аня, глядя на бюст Нины Алексеевны – наиболее выдающуюся часть её фигуры.

– Представь себе! Да и замуж-то выходила… О! Так я и лифчик-то шила как раз перед тем. Чтобы уж не опозориться без него. Подожди-ка, подожди-ка… – Нина Алексеевна привстала с дивана. – У меня ведь он где-то лежит… Всё думала, будет у меня дочура…

Лифчик из фамильных закромов добрейшей соседки оказался немного больше Аниного и наряднее – из белого атласа.

– Примеришь?

Деваться некуда.

– Ну, смотри. Принцесса! Ну чуть-чуть… На будущий год будет тютелька в тютельку. Да знаешь, как мы делали – в чашечки снизу можно поплотнее ткань подложить.

– Ой, нет. Так я не хочу.

– Ну и не надо. Но он – прямо для тебя. Лежал, лежал – долежал.

Налюбовавшись, довольная Нина Алексеевна побежала кормить своих мужчин.

Не имей сто рублей, а имей одну, но хорошую соседку. Вот почему мама… у неё не учится? Мама, конечно, знает намного, в сто раз больше неё: и по физике, и по истории, по философии, литературе, искусству.

А не знает она… да просто не знает, как жить. В своей собственной семье. Как сделать жизнь людей под одной крышей радостной, приятной. И ведь, не поспоришь, человек честно трудится на благо ближних – стирает, убирает, на праздники печёт вкусное, шьёт, клеит обои, когда ремонт. А папа не хочет возвращаться домой раньше десяти. А я привыкла возвращаться домой без сожаления, когда знаю, что там нет НИКОГО.

Не может быть, чтобы мама не задумывалась об этом. Чуть что, так и заклеймит себя сама же: «Учёная дура!» – понимает, что жить-то она не умеет. Может, ей и правда не надо было заморачиваться с семьёй, раз она так жаждет заниматься наукой? Идеал – когда мать семейства нигде не работает, кроме своего семейства? Да, и чтобы научиться жить, наконец, надо забыть, что окончила институт и перестать читать все эти книги и журналы?»

«Ох мама, мама! Где ты? Когда с тобой разговаривать, если тебя всё время нет». Откладывать дальше некуда. Всё упирается в заявление. Мама сердита на дочь, папа без мамы ни за что не станет ничего подписывать.

Остаётся… Танька. Ничего смешного. «Та было бы об чём переживать, давай я подпишу тебе то заявление. Та хоть два. У меня почерк такой – хоть что может подписать».

Утро вечера мудренее. Любимая поговорка любимой бабушки.

Ещё перед первым уроком Максимовна безразличным тоном объявила: «Английского сегодня не будет». «Ура!» – со всех сторон от разных идиотов, Аня чуть не треснула общей тетрадкой по башке первого попавшего под руку – Костика, жаль, увернулся.

– Как не будет? Почему не будет? – пришлось кричать Ане, такой стоял ор. И уже появилось предчувствие. Этот равнодушный тон начальницы…

Староста дважды игриво пожала плечами, бросив насмешливый взгляд в Анину сторону.

«Что же это? Зоя Яковлевна за три года ни разу не уходила на больничный».

– А когда он будет? – упавшим голосом спросила Аня, скорее всего саму себя.

Но староста опять дважды пожала плечами, теперь уже не скрывая ехидной улыбочки. То, что английский шёл у Ани лучше других, не доставляло удовольствия ни активу, ни кому-то другому из класса.

Маленькая радость от того, что впервые в жизни на ней был её самопальный лифчик, померкла. От Таньки, однако, не скрылись изменения в Аниной фигуре. Пришлось сознаться.

– Ты теперь прямо, как артистка одна, не помню фамилию, – порадовалась за подругу Таня.

– Да ладно. Вот что теперь с английским?

Что сделали с английским, огласила на большой перемене классная.

– Тише, тише, ребятки…

Что за!.. Искусственный пергамент на лице вроде отливал живой краской!

– У нас произошли изменения в преподавательском составе. Английский язык у вас теперь будет вести другой учитель, опытный, высокой квалификации. Со следующего урока.

Глаза слеповидящей не были закрыты, они поблёскивали алчной сытой дрянью, как у кота, сожравшего мышь, на щеках наблюдался румянец!

– А что с Зоей Яковлевной? – услышала Аня рядом с собой.

«Спасибо, Таня!»

– А… с ней всё хорошо. Подала заявление в связи… по семейным обстоятельствам.

Ах ты!.. Жердина ты бесчувственная. «В связи…» Если бы с ней всё было хорошо, она не ушла бы вот так – не сказав ни слова. Теперь, правда, Аня стала припоминать, что на последнем занятии Зоя Яковлевна выглядела не столь лучащейся, как обычно. Ане же она посоветовала обратить побольше внимания на аудирование – восприятие речи на слух, и ещё раз довольно настойчиво напомнила про другую школу.

Одно к одному. Удивительно, что она ещё проработала здесь целых три года, так она отличалась от всего прочего «состава». У неё были слишком яркие туфельки на слишком высокой шпильке при умеренно длинной юбке – для этого школьного застенка. И слишком открытая искренняя улыбка. И не обошлось тут без «отличника» образования с её вековым железобетонным авторитетом.

Но так не должно быть – не поблагодарить учительницу, единственную, кто вдохновлял изучать предмет, который она преподавала.

После уроков Аня не пошла сразу домой. «В учительскую? В эту акулью заводь? Нет. Там ещё и "наша" может оказаться». Аня постучалась в приёмную директора. Секретарша сидела на месте. Но ничем не порадовала: документы Зоя Яковлевна забрала, в школе больше не появится.

– А тогда как же… Мне надо вернуть ей книгу. Можете дать мне её телефон?

– Ты уже должна знать, никаких телефонов мы не даём. Не положено. А как твоё имя?

Секретарша полезла в тумбу своего стола, не слишком охотно порылась там и вытащила наконец большой квадратный конверт размером с пластиночный.

– Вот, она оставила для Маниной.

В коридоре Аня нетерпеливо разодрала обёртку. Там и оказалась пластинка – с упражнениями по аудированию, иностранная. А ещё небольшая книжка «English Idioms» и записка в изящном отдельном конвертике.

«Жаль, что так получилось, не удалось проститься с вами, моими хорошими учениками. Передаю эту пластинку, она будет полезной при подготовке к поступлению в специальную школу. Не сомневаюсь, оно будет успешным, если, идя к своей цели, будешь слушать только себя».

Даже если бы Аня не хотела уйти из этой школы, она выталкивала её из себя сама. Вышибала из рядов, как не вписавшегося. Завтра же надо нести документы!

Мама и английский – нашла коса на камень. Иностранный язык по её шкале ценностей вообще никакая не ценность. А даже наоборот. И это так странно, потому что сама мама, видимо, не отдаёт себе отчёта в том, что давным-давно пропиталась всем английским и стала… законченной англоманкой. Любимые писатели: Диккенс, Свифт, Голсуорси, Моэм, Киплинг, да все-все-все английские писатели из большого шкафа. Разве что Томас Мор с его «Утопией» к ним не относился. Самые любимые актёры Вивьен Ли и Лоуренс Оливье, художники – тот же Гейнсборо, Констебль… Она вообще без ума от всего английского. От их королевы, устройства жизни, домов, садов – по книжкам и картинам.