Видя некую неудовлетворённость царевича, Солон решил усилить ответ на поставленный вопрос:
– Прими к сведению, Анахарсис, мудрость не есть догма, и догматизм не присущ мудрецу. Знание не есть абсолют, и мудрость не есть абсолют. Нет мудрости на всех и на все времена, кроме вышесказанного. И даже его можно подвергнуть сомнению; некоторые мужи это делают.
– Зная истину, будучи мудрым, человек может что-то изменить в этом мире? – продолжал вопрошать Анахарсис.
– Может, если пожелает и будет настойчив, но не всегда. Порою знание истины только усиливает страдание. Ибо что толку из того, что ты знаешь, если ты не можешь ничего переделать, или не стремишься к переменам. Или надеешься, что за тебя сделают другие. К тому же, сами изменения могут носить ошибочный характер. Немало людей обладает знанием того, что в обществе надо было бы что-то менять. Они часто об этом размышляют, отдыхая на собственном ложе. Порою возмущаются, даже ругаются. Но этим всё и заканчивается. Проснувшись утром, они берутся за старое, как будто накануне и не было никаких мыслей. Затем, в следующий вечер, они вновь размышляют, даже порицают себя за нерешительность в прошедший день, других же вновь ругают, но, как и в минувшие дни, пробудившись, берутся за старое. И вот так бесконечно. Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. А там смотришь и жизнь на исходе. А ты ничего существенного не сделал, а ведь мог бы.
– Мудрости всё по силам, или есть что-то такое, перед, чем она устоять не может? – после продолжительного молчания вновь обратился к афинянину скиф.
– Нет, и ей не всё по силам. Мудрость не может устоять перед наглостью и безжалостным мечом. И тысяча мудрецов не сможет увещевать дикаря и насильника. Мудрость в силе там, где есть добродетель, здравый смысл и стремление к истине. Где есть желание людей учиться, где есть понимание её смысла и значимости. Но важно иметь в виду – и с мудростью и без мудрости жизнь продолжается.
– Мудрец принимает только мудрые решения или он тоже ошибается?
– И на мудрецов порой находит заблуждение. Нет у них совершенно мудрых мыслей и решений на все времена и для всех людей. Любое из них носит ограниченный характер, и всегда найдутся те, кто будут ими недовольны. Только боги способны принимать такого рода решения, да и то, я слышал, что они в этом часто сомневаются.
– Солон, способны ли люди, хоть в чём-то превзойти богов?
– Ещё как способны! – шутя, воскликнул афинский мудрец. – Они давно превзошли их в коварстве, расточительности, бездумности. Одним словом, во всём плохом. А вот в добродетели человек безнадёжно отстал от наших благодетелей и покровителей. Человеческая добродетель ничтожно мала, по сравнению с добродетелью божественной. Хотя у человека имеются большие возможности проявлять её ежедневно. Однако не достаёт желания делать подобное.
– Радостно ли живётся мудрецам? – продолжал вопрошать Анахарсис. – Ведь они столь много знают и основательно понимают. Знание – это путь к благоденствию и хорошему умонастроению?
– Само по себе знание не повод для радости. Оно есть средство, которое может и порадовать, и огорчить. Знание чаще огорчает знающего, ухудшает настроение, нежели возвышает его. Радостно и легко живётся простакам, глупцам; иногда я даже завидую им. Глупцам ни до чего нет дела. Мудрецу же всегда тяжело, ибо он в ответе за всё и за всех. Ему чаще горестно, нежели радостно. На свои плечи мудрец взваливает все мерзости человечества. Точнее они сами падают на него. Он ощущает частицу своей вины за их наличие. Причём, порой, он сам взваливает на себя эту ответственность. Жизнь и так тяжела, а мудрецу вдобавок открывается ещё её скрытая часть. Попробуй всё это осмыслить, пережить. Простой человек об этом думает мало. Он размышляет о самом обыденном и необходимом для себя. А именно о том, чтобы поесть, поспать, накормить детей, содержать в порядке дом, иметь некий достаток. Мудрец же беспокоится обо всех. Его тревожит вся жизнь, весь окружающий мир. Особенно тот, который вызывает неприятие и возмущение. Сердце и душа мудрствующего мужа протестуют. Разум иногда болеет, видя подобное. И даже тело страдает от пороков человеческой жизни. Стремление к мудрости, дорогой скифский гость, черевато неприятными последствиями. От этого огорчений бывает больше, нежели радости. Мудростью не нарадуешься и не навеселишься, скорее огорчишься. Поэтому ещё раз поразмысли, стоит ли тебе вторгаться в её необозримую Вселенную. Там ведь можно запутаться, потеряться, заблудиться, заболеть, утонуть, сгореть от отчаяния и бессилия. Но, можно, разумеется, ко всему относиться и как к должному, относиться сдержанно, спокойно, хотя и критично. Можно так, а можно и иначе.
Анахарсис, казалось, пропустил мимо ушей повторное предупреждение о том, что заниматься мудрствованием небезопасно, и продолжал ставить перед известным мудрецом тяжёлые вопросы.
– Легко ли мудрецу, понять каков тот или иной человек?
– На человеке нет знака – хорош он или плох. Но рано или поздно индивид раскрывает себя, хочет он того или нет. Раскрывает в делах. Только конкретные дела и поступки дают нам свидетельства о человеческих достоинствах и недостатках. Правда, бывает и так, что дела человек делает благие, но помыслы его плохие. Бывает и наоборот, с хорошими помыслами он вершит дурные дела. Скрытен и неоднозначен человек. Это существо, у которого тройное дно. И, тем не менее, как кажется мне, хороших людей гораздо больше, нежели плохих. Но и плохих тоже хватает. Мир состоит из гармонии и противоречий между теми и другими.
– Скажи, Солон, вашу афинскую жизнь и ваши законы можно считать сполна мудрыми? – не унимался Анахарсис.
– Полагаю, что наша полисная жизнь и наши дела не есть мудрость и не есть истина в чистом виде. Это всего лишь путь к мудрости и всего лишь поиск истины в вопросах государственной жизни. Скорее всего, мудрость как таковая – это время жизни, верно схваченное в мысли и разумно воплощённое в деле. Только наши потомки смогут оценить нас с позиций истины и подлинной мудрости.
– Не является ли, Солон, мудрствование как таковое – ухищрённой игрой, забавой острых умов?
– Мудрствование, Анахарсис, не есть игра. Это очень серьёзный и напряжённый труд. Это возвышенное и благороднейшее занятие. Мудрствование связано с неустанной повседневной работой разума, от которой уже не избавишься, если ты в неё вовлёкся. Оно, как мне представляется, нечто более сложное, нежели тяжёлая работа. Тут я даже не найду соответствующих слов, чтобы всё правильно тебе объяснить. Такое явление не поддаётся обыденному объяснению. Впрочем, находятся люди, для которых всё понятно и очевидно. Они превращают мудрствование в забаву, даже в игру, как соизволил выразиться ты. Но, поверь, они далеки от подлинной мудрости, очень далеки от её истоков и глубин.
– А какова подлинная цена мудрости, какова действительная цена истины, любезный Солон? Что ты, ответишь мне, на такой коварный вопрос? Можно ли стремиться к мудрости, а также к истине любым путём, любой ценой, с помощью всех средств?
Солон огорчительно ухмыльнулся, тяжело покачал головой, внимательно всмотрелся в лицо гостя, затем поджав губы и закрыв глаза, довольно-таки долго молчал, видимо, размышляя над тем, что ответить скифу на этот поистине неподъёмный вопрос. Тот же, в свою очередь, словно азартный мальчишка, любопытствующе смотрел на мудреца, с выражением лица, на котором будто-бы было написано: «Ага, попался, мудрец; ну что ответишь мне?!». После довольно продолжительного молчания, афинянин, тяжело вздохнув, нехотя стал отвечать своему мучителю:
– Откуда, царевич, ты черпаешь такие сложные, поистине нечеловеческие вопросы? С такими вопросами следует обращаться к богам, а не ко мне. Неужели скифы над ними размышляют? У вас, что там, нечем больше в степях заняться? От нечего делать по вечерами вы мудрствуете? Впрочем, Сах и Иеракс, тоже скифы. Но никогда, ни о чём таком они меня не расспрашивали. Никто даже из мудрствующих индивидов, меня об этом никогда не спрашивал. Не иначе, как Эзоп повлиял на тебя. Это он, скорее всего, обучил тебя таким сложным и дерзким вопросам. Ощущаю руку, вернее мысль знаменитого сочинителя басен. Впрочем, и Эзопу ранее такое тоже не приходило на ум. Однако всё это второстепенно. А первостепенна сама суть вопроса. Я не знаю достоверного ответа на него, и не знаю тех, кто основательно был бы осведомлён в таком вопросе. Но, тем не менее, смею предполагать. Мне кажется, что мудрость очень важна для человеческого сообщества, а истина важна вдвойне. Без того и без другого дальнейшая жизнь человеческого сообщества уже немыслима, пожалуй, даже невозможна. Я имею в виду достойную полисную, семейную и индивидуальную жизнь. Это не вызывает у меня никаких сомнений. Но, заявлять, что к мудрости, к истине, людям следует стремиться любой ценой, и с помощью любых средств, я бы не решился. Никак не решился. Я, смею предполагать, пока всего лишь предполагать, но не настаивать, что есть вещи, стоящие выше мудрости и даже выше истины. К таковым могу отнести жизнь, честь, долг, свободу, любовь к родным, целостность государства, справедливость. Правда, противопоставлять их мудрости я бы тоже не решился. Они ведь с нею связаны. Вот такая незадача. Что называется проблема проблем. А может и тупик.
