– Правильно, Солон, правильно! – неистово закричали стоявшие на холме прозревшие мужи. – Не будет нам прощения!

– Так вот, граждане, – снова заговорил оратор, – мне понятны тревоги и опасения многих по поводу упразднения закона, но ведь совершенно ясно и то, что унизительное положение, в котором оказались Афины, ещё более опасно и тревожно для каждого из нас. Саламин не просто вожделенный остров – это ворота к нашему дому. Скажите, может ли хороший хозяин позволить, чтобы его воротами пользовались другие, в то время как самому приходится перелезать через ограду? Ответ ясен, как сегодняшний солнечный день – мы не можем позволить себе подобной роскоши.

– А как же мегаряне? – злобно крикнул стоявший в первых рядах филы Аргада упитанный Гермий. – Я думаю, они с тобою не согласятся, Солон. Или прикинувшись помешанным, ты и их сумеешь чудно убедить? Уж они-то, насколько мне известно, не повредились умом.

– Да, наши недруги сильны и не столь глупы, как может сперва кому-то показаться. Они не позволят нам спешным наскоком овладеть островом. Да и мы сегодня не готовы к войне, – с горечью молвил Солон. – К тому же будем иметь в виду, если мы благоразумно избавимся от унизительного закона, то вовсе не значит, что завтра же, облачившись в воинский наряд, следует отправляться на Саламин. Нет и ещё раз нет! Для этого необходимо значительное время, большие средства и… умный стратег. В поход на Саламин, как я полагаю, пойдут с превеликим тщанием обученные добровольцы. Ни один человек не должен воевать по принуждению. Я уверен, граждане афинские, в успешном для нас исходе дела. По этой причине прошу всех, кому не чужды интересы и будущее отечества, кто не лишён чувства стыда, кто, в конце концов, ощущает в себе силы, проголосовать за отмену чуждого афинскому народу закона.

Солону хотелось сказать ещё что-то более сильное и впечатляющее, об этом он и размышлял несколько мгновений, но затем, тихим, даже смиренным голосом, неожиданно завершил свою речь:

– Накануне мне пришлось прикинуться умалишённым, дабы убедить всех в истинном положении дел. Но уверяю вас, граждане, если мы не решимся изменить ситуацию и не возвратим себе Саламин – я и впрямь сойду с ума или впаду в истерику. Во всяком случае, ипохондрия меня уже посещала.

С этими словами выступавший поэт покинул трибуну. Собрание на краткое время затаилось, задумалось, видимо жалея его и взвешивая свою судьбу. Затем постепенно стал нарастать шум, переросший в оглушительный шквал. Казалось, над Пниксом несётся в вихре Гарпия, а также разверзлись небеса и сам Зевс мечет громы и молнии в колеблющееся сборище народа, зажигая пожар неуёмной страсти. Под воздействием солоновой речи афиняне сами раскалились и распалились. И чтобы выпустить из себя пар начали все кричать. Кричали если не все, то почти все. Да так кричали, что не слышали не только друг друга, но и самих себя. Выкрики были в основном одобрительными, по всему чувствовалось, Солон, верно, определил ахиллесову пяту афинского демоса. Имелись, разумеется, и противники отмены закона, но видя, что большинство граждан склоняется не на их сторону, они притихли, дожидаясь более удобного случая для своих притязаний.

Еще долго холм напоминал бушующий пожар. Аристодору понадобилось немало времени и сил, чтобы преодолеть такое пагубное, как он полагал, превращение народа. Наконец, ему удалось усмирить распалённых участников народного собрания. Кому-то из молодых людей он даже устрашающе пригрозил тюрьмой, если тот не уймётся.

– Решения, – раздражённо и непонятно кому рявкнул архонт. – Нам нужны решения. Итак, мужи афинские, – обратился он к разгорячённым гражданам. – На ваш суд я ставлю вопрос об отмене «Закона Аристодора». Те, кто склоняется к подобному решению, поднимите руку. При этом, напоминаю – архонты голосуют позже.

После оных слов над Пниксом поднялись тысячи рук. Логисты – счётчики немедля взялись за своё дело. Голосование шло по филам, что упрощало задачу подсчёта голосов. Сведения о результатах положительного голосования немедленно передавались в коллегию архонтов.

– Теперь, поднимите руку те, кто выступает против упразднения закона, – призвал председательствующий. Несколько человек, потупив взоры, проголосовали против предложения Солона.

– Всё ясно, – сдержанным тоном промолвил Аристодор.

– Какова, ваша позиция, досточтимые архонты? – обратился он к сидящей на скамье государственной элите.

Неизвестно, как бы в иной ситуации поступили высшие избранники, но находясь под воздействием подавляющего превосходства сторонников Солона, они также высказались за отмену злополучного закона.

– Закон аннулируется! – ещё более угрюмым голосом провозгласил создатель отменённого закона.

Над Афинами пронёсся мощный гул одобрения.

– Чудной этот афинский народ, – сказал своему сыну бывший стратег Главкон. – Он радуется, когда принимает новые решения, но вдвойне рад, когда их упраздняет.

В собрании все больше произрастал шум возбуждённых одобрительных голосов. Афиняне радостно поздравляли друг друга. Молодые – те и вовсе прыгали от радости, словно они уже вернули Афинам захваченный мегарянами Саламин.

Тем временем архонт-эпоним подошёл к скамье, где сидели другие архонты, и о чём-то длительное время с ними совещался. По всему ощущалось, что избранники народа никак не могут прийти к единому мнению. Наконец, Аристодор покинул их. Затем снова влез на бему и вновь призвал афинян к спокойствию. Начиналась вторая часть Экклесии, обещавшая быть не менее интригующей, нежели первая.

– Мужи афинские! – в который уже раз, обратился Аристодор к участникам собрания. – Коль ратовали мы за отмену вышеупомянутого закона то, следовательно, через ухабы и пропасти, необходимо готовиться к войне. – Солон прав, подготовку надо вести самым основательным образом. Для чего нам и предстоит избрать главнокомандующего – человека, достойнейшего, сильного и мудрого. На него мы возложим всю ответственность за столь важное дело. Мы дадим ему большие полномочия. Беда только в том, что в определении кандидата коллегия архонтов не пришла к согласию. Мы в затруднении, а потому решили прислушаться к вашему голосу. Хотелось бы знать, каково ваше мнение?

Собрание не ждало такого поворота событий. Обычно кандидатуру стратега предлагали архонты, народ же либо утверждал, либо отвергал её. Выборы стратега всегда были более принципиальным актом, чем избрание любого другого должностного лица в Афинах. Оно и понятно – война есть чрезвычайное событие. Она отражала не только общегосударственные, но и личные интересы каждого. В случае поражения проигрывали все. Все и были заинтересованы в достойном стратеге.

Конечно, если подходить к проблеме точнее и строже, то действующий стратег у афинян имелся. Им являлся не кто иной, как архонт-полемарх Диодор. В иерархии афинских политиков он как бы занимал должность военного министра. И по логике вещей, именно ему и следовало возглавить подготовку к войне. Однако полемарх слыл человеком в высшей степени ограниченным и примитивным. Хотя, как воин, Диодор был хорошо известен. Он славился храбростью, смелостью, отчаянностью, нахрапистостью. Собственно это и сыграло в своё время решающую роль при его избрании архонтом-полемархом. Но ведь личного мужества недостаточно для ответственной организаторской работы. Как впоследствии оказалось, за чтобы не брался Диодор, он обязательно губил начинание, творил разного рода глупости, уходил в крайности, не понимал сути вещей. В итоге, его оставили в покое, делая вид, будто стратега и вовсе нет. К тому же у афинян издавна имелись прецеденты, когда для руководства какой-либо военной операцией специально избирался главнокомандующий. Стало быть, на сей раз речь идёт о подобном случае. Афиняне основательно задумались. Время шло, но никто не решался предложить кандидатуру на должность стратега.

– Так, что скажете, достойнейшие мужи? – почти безнадёжно устремил свой взор к народу архонт, то поглядывая влево, и вправо, блуждая глазами по рядам, то даже всматриваясь в небо, будто бы там имелся ответ. – Неужели Афины так оскудели? Где ваш истинный разум? Говорите же! Предлагайте! Будьте истинными афинянами!